Франкенштейн и его женщины. Пять англичанок в поисках счастья - Нина Дмитриевна Агишева

— Эти скульптуры… Я не видела их прежде.

— Немудрено: они стояли на самом верху, во фронтонах баптистерия. Говорят, их создал сам Никколо Пизано еще в XIII веке. Дожди и ветер сделали свое дело: посмотрите на этих несчастных. Они просто калеки.

Как и я, подумала Мэри. Мы калеки, только эти изваяния подлежат восстановлению, а мое сердце — нет.

Юноше явно понравилась молодая иностранка:

— Не стесняйтесь, синьора, пройдите внутрь. Вот эта скульптура самая древняя — Cristo Pantocratore. Никто не знает, чья это работа, Никколо Пизано или его сына Джованни. Он, бедный, аж порыжел от времени, никто и не подумает, что когда-то это был белоснежный каррарский мрамор. Но здесь вовсе не только божественные фигуры. Смотрите — вот танцовщица, хоть и почти без головы, но руки поддерживают юбку так, будто она прямо сейчас пустится в пляс. Здорово сделано, правда? А это просто мужчина и женщина — они похожи на Адама и Еву, как вам кажется? И тоже сильно повреждены. Работы здесь невпроворот, на целый год.

Мэри почти не слышала его слов — она не могла оторвать глаз от этих лиц. Вседержитель, с кудрявой бородой и пустыми глазницами, хотя и осенял всех крестным знамением, смотрел на нее мрачно и сурово. Его изображение отличалось от канонического: у этого Христа были широкие, почти азиатские скулы и пышные, в мелкий завиток борода и шевелюра. Он больше походит на Диониса, Вакха — бога виноделия, веселья и вдохновения, подумала Мэри и тут же испугалась своих еретических мыслей. Нет, это мы постоянно путаем одно с другим и оправдываем божественным промыслом собственный эгоизм.

Она вдруг вспомнила всю свою жизнь с Шелли. Побег — тогда казалось, что к свободе ее ведет сам Бог, но так ли это было на самом деле? Что, если красивыми словами она просто прикрывала собственное стремление к удовольствиям? Да, они были сладостными. А вот теперь она уже давно избегает близости с мужем, она и помыслить об этом не может после смерти Уильяма. Что-то сломалось внутри нее. Они с Шелли отдалились друг от друга, и теперь это ее вовсе не так печалит, как прежде. Ей хотелось крикнуть этим каменным истуканам: «Чего еще вы хотите от меня? Зачем так глядите?»

Каменные люди молчали. На нее удивленно смот-рел юноша реставратор и предлагал странной синьоре — англичане все-таки точно чокнутые — присесть и выпить воды. Но Мэри его не замечала. Ее душили рыдания, и она поспешила выйти на воздух. Она почти бежала, она уходила от них, но изваяния смотрели ей вслед.

В своей исповеди самой себе Мэри была честна: после смерти Уильяма она еще ни разу не была близка с Шелли. Четвертый (и единственный выживший) ее ребенок Перси Флоренс родился 12 ноября 1819 года, то есть зачат был в феврале, приблизительно за три-четыре месяца до смерти бедного Уильяма. Все лето и осень она была в прострации, и беременность свою распознала поздно, когда не заметить округлившийся живот было уже невозможно. Шелли и Клер очень надеялись, что это счастливое обстоятельство вернет ее к жизни, — но нет. Даже после рождения маленького Перси, который появился на свет во Флоренции удивительно легко, схватки длились всего два часа, она писала в Англию Марианне Хант: «Я в ужасе содрогаюсь и теперь, я испытываю отвратительное, тошно-творное чувство („sickening feeling“), когда жизнь предлагает мне хотя бы намек на удовольствия — что я чувствую, я не могу описать».

Это «sickening feeling» больше не оставит ее до конца жизни, оно будет то затухать на фоне других, не менее трагических обстоятельств, то возвращаться с новой силой. Тему плотских удовольствий она закроет для себя навсегда. В один из дней она найдет запись, сделанную Шелли, и свет померкнет для нее, хотя ничего нового она не узнает, все это было известно ей и прежде. Но теперь сама она изменилась. Шелли писал: «Любовь свободна: обещать одной женщине любить ее вечно — это такой же абсурд, как обещание исповедовать какую-либо одну веру: клятва, в обоих случаях, исключает нас из поиска истины». Он всегда был предан этой истине и верен себе: и когда искал новых отношений с учительницей Элизабет Хитченер, а потом с Мэри Годвин — при Гарриет, и когда все они в Италии стали членами «клуба инцеста», как судачили сплетники. По этому поводу яростно возмущался Байрон: Мэри и Клер не были сестрами, у них разные отцы и матери, так что инцест здесь совершенно ни при чем. Другие факты он почему-то не оспаривал.

Как это часто бывает в периоды неурядиц, и Мэри, и ее муж во Флоренции писали много и плодотворно. Шелли, возмущенный бойней в Манчестере, где в августе 1819 года правительственные войска разогнали многотысячный рабочий митинг и тяжело ранили несколько сотен его участников, пишет свою знаменитую политическую поэму «Маскарад анархии». Она не была напечатана при его жизни, но удивительным образом оказалась востребованной в новом времени, опередив по популярности его же великолепную «Оду западному ветру», написанную тогда же и блистательно переведенную Борисом Пастернаком (а с переводами на русский Шелли не слишком везло). Именно «Маскарад анархии» читали китайские студенты на площади Тяньаньмэнь в 1989-м и протестующие на площади Тахрир во время египетской революции 2011 года! Строка «вас много — их мало» стала лозунгом британских лейбористов. Узнай Шелли об этом, он был бы доволен.

Мэри пишет свой второй после «Франкенштейна» роман, «Матильда». Здесь героиня рано теряет мать (тема сиротства, столь болезненная для автора, будет преследовать ее всю жизнь), а когда обретает отца, то с ужасом обнаруживает, что он питает к ней далеко не родственные чувства. Ничего автобиографического в этой коллизии, конечно, не было — но был бунт против мира мужчин, в котором все основано не на любви и милосердии, а на эгоизме и стремлении к удовлетворению собственных желаний. Обида на отца, который постоянно требовал от нее поддерживать хорошие отношения с мужем и не утомлять его своим горем по ушедшим детям (чтобы тот не лишил тестя денежного довольствия), читается здесь между строк. Увы, Уильяму Годвину вновь было суждено сыграть не самую благовидную роль: Мэри отправила свой новый роман для публикации в Англии именно ему, но он пришел в ярость от темы инцеста и даже отказался вернуть дочери рукопись. Впервые «Матильда» была напечатана аж в 1959 году, в то время как для своего времени это