Между Европой и Азией. История Российского государства. Семнадцатый век - Борис Акунин

Так Речь Посполитая упустила исторический шанс объединить под своей властью славянские народы и стать великой державой.

Помимо главной стратегической ошибки Сигизмунд совершил немало и других, тактических.

Мы видели, сколько времени и сил он потерял на осаду Смоленска. В конце концов взяв крепость, король не пошел на Москву, а вернулся домой за лаврами. Его торжественно встретили в Вильне, Варшаве и Кракове, но денег на новое большое войско не дали, а прежнее разошлось по домам. Небольшой корпус, занявший Москву, оказался в изоляции, фактически брошенный на произвол судьбы.

Не меньшую опасность для целостности России представляла тогда и Швеция. План воцарения шведского королевича вряд ли мог состояться, поскольку у русских со скандинавами культурных различий было гораздо больше, чем с поляками, но весьма вероятной выглядела перспектива отторжения Швецией у ослабевшего соседа огромного куска страны. Если территориальные потери Москвы на северо-западе в результате окажутся незначительными, то опять-таки благодаря удачным внешним обстоятельствам: обострению шведско-польской войны. Новому шведскому королю Густаву-Адольфу станет не до русских завоеваний.

Таковы объективные и субъективные причины воскрешения российского государства. Теперь давайте посмотрим, как разворачивались эти драматические события.

Выход из Смуты

Второе ополчение

Как обычно случается в истории, великое началось с малого, огромное пламя разгорелось из одной искры. В предыдущих томах я не раз писал, что роль личности в истории проявляется именно в подобных ситуациях. Когда общество готово подняться, всегда находится кто-то, способный дать первый толчок массовому движению, стать его душой и волей.

Удивительно, что инициатором государственного возрождения стал не боярин, не воевода, не дворянин, а человек из низов, представитель совершенно невоинственной, приземленной профессии.

По стране ходили патриотические воззвания, написанные иерархами православной церкви – пленным патриархом Гермогеном, пламенным публицистом из Троицы Авраамием Палицыным. В грамотах говорилось о защите русской веры и о польских притеснениях. Провинциальные жители читали эти горестные письма, негодовали, проклинали захватчиков – и потом, как водится, расходились по домам.

Но в богатом торговом Нижнем Новгороде осенью 1611 года вдруг перешли от слов к делу. Незадолго перед тем одним из городских старост выбрали уважаемого человека Кузьму Минина, а тот оказался не только красноречивым оратором, но и прекрасным организатором, то есть человеком и слова, и действия.

Поскольку Кузьма был плебеем, о нем мало что известно. Мы даже не знаем его возраста. Не было у него и фамилии, которая простолюдинам не полагалась. «Минин» – это отчество, по отцу, которого предположительно звали Мина Анкудинов (то есть сын Анкудина).

Жил он «убогою куплею», то есть низменной торговлей. Был «говядарем» – то ли скототорговцем, то ли просто мясником. Судя по избранию на должность старосты и весу, которым обладали его слова, это был человек, хорошо известный нижегородцам и пользовавшийся у них доверием. Вот и всё, что можно вычислить об одном из самых выдающихся деятелей отечественной истории.

Минин стал говорить, что пора от слов перейти к делу, «учинить промысел» против поляков, и, будучи человеком практическим, начал со сбора денег на новое ополчение. Он сам подал пример самоотверженности, пожертвовав в общий фонд треть своего состояния – 100 рублей. Его примеру последовали некоторые другие торговцы, а когда почин был подхвачен и Кузьма стал фактическим главой городской общины, он перешел и к более крутым мерам. На одном энтузиазме средств, потребных для снаряжения рати, не соберешь, и Минин обложил горожан принудительным налогом: взял с каждого пятину, то есть 20 % имущества. К этому времени Кузьма стал так популярен, что перечить ему никто уже не смел. Сбор средств распространился с города на весь уезд, и вскоре набралась значительная сумма, с которой уже можно было приступать к военным приготовлениям.

Нижегородский почин выглядит настоящим чудом. Неудивительно, что нашелся один волевой человек, но поразительно, что ему удалось воспламенить своей вроде бы фантастической идеей целый город и что движение стартовало снизу, из народа. Очевидно, в простых людях накопилось столько усталости от хаоса и всеобщего развала, что даже торговцы, сословие совсем не альтруистическое, оказались способны на значительные жертвы.

Минин и нижегородцы. М. Нестеров

Без денег приступать к великому «промыслу» было нельзя, но одних денег тоже было недостаточно. Требовались привычные к оружию люди, а еще войско нуждалось в полководце. Им не мог стать «говядарь» – к нему под начало не пошли бы дворяне, люди военного сословия. Нужен был человек знатный, с именем.

Стали искать поблизости и скоро вспомнили, что в своем родовом имении, селе Мугрееве, оправляется от ран князь Дмитрий Пожарский, прославившийся в недавних московских боях. Он был фигурой не очень солидной, всего лишь стольником бывшего царя, но никого более значительного вокруг Нижнего Новгорода не нашлось. Пожарский, правда, в свое время, будучи зарайским воеводой, присягал царю Владиславу, но кто тогда был без греха? По крайней мере, князь никогда не служил Тушинскому Вору.

Дмитрий Михайлович согласился с условием, что будет ведать только воинскими делами, а снабжение и обеспечение возьмет на себя Минин. Вдвоем они справлялись с многотрудными заботами не так блестяще, как это потом изображали отечественные историки. Военный вождь был медлителен, ему часто не хватало инициативности; гражданский вождь так и не сумел создать работоспособную администрацию. Кажется, современники оценивали заслуги Минина и Пожарского довольно скромно – этим, видимо, и объясняется то, что после победы оба не заняли видных постов в новом государстве. На героический пьедестал князя и старосту вознесли только в девятнадцатом веке, когда союз аристократа и простолюдина стал хорошо вписываться в официальную доктрину «самодержавие-православие-народность», хотя монархизм князя Пожарского, как мы увидим, был не вполне патриотичен.

Вожди Второго ополчения не были великими стратегами, не выдвигали никакой программы кроме защиты веры, изгнания поляков и выборов нового царя – «кого Бог даст». И все же они создали центр, к которому стали стекаться силы сопротивления. Главным двигателем национального возрождения были посадские люди и дворянство, которых не устраивала ни «басурманская» власть поляков, ни бандитская власть так называемых казаков; главным побуждением к борьбе было всеобщее желание избавиться от хаоса и восстановить порядок. Можно сказать, это было восстание тогдашнего «среднего класса».

С приходом Пожарского в стане патриотов появились первые по-настоящему боеспособные отряды: оставшиеся без службы стрельцы и лишившиеся земель дворяне. В ответ на разосланные по городам и уездам послания начали прибывать добровольцы.

Сила собиралась небыстро. Возник некий аморфный Совет из представителей разных областей, но до настоящего правительства пока было далеко.

Как всегда в гражданской войне, труднее всего оказалось добиться единства в собственном лагере. И первым врагом нижегородской народной рати оказались не поляки, а русские – та часть Первого ополчения, которой управлял атаман Заруцкий. Этот честолюбец сразу усмотрел в новом движении угрозу для своего «царя», младенца Ивана, и решил уничтожить ее в зародыше.

Отряды Заруцкого пошли на Ярославль, чтобы отрезать нижегородцев от северных областей, мало затронутых Смутой и потому обильных ресурсами.

В марте 1612 года (то есть с мининского почина прошло уже целых полгода) «земцы», как назывались части Пожарского, напали на «казаков» Заруцкого и заставили их отступить. Война началась, но пока в ней лилась только русская кровь.

Поняв стратегическую важность Ярославля, Второе ополчение перенесло туда свою штаб-квартиру, после чего в течение еще нескольких месяцев события никак не развивались.

Ярославская власть снова собирала деньги – теперь уже без возвышенных призывов, а принудительно, в качестве военного налога. Минин обложил специальным побором монастыри, занял у богатых промышленников Строгановых четыре тысячи рублей, но роль главного мобилизатора исполнял временный Поместный приказ, раздававший земли всем дворянам, готовым вступить в армию. С той же целью – привлечь в свои ряды как можно больше дворян – номинальное командование было передано «настоящему вельможе», князю Дмитрию Черкасскому, хотя фактическим предводителем войска оставался Пожарский.

Кончилась весенняя распутица, высохли дороги, можно было наступать на Москву, но ополчение не трогалось с места. То от скученности разразилась эпидемия, то начали разъезжаться по домам подрастратившие энтузиазм дворяне.