Хроники последнего лета - Кирилл Манаков

— Это расшифровка спектра. Собственно, шифра нет — простая азбука Морзе.

Сенатор воспринял информацию на удивление спокойно.

— То есть вы утверждаете, что русский при помощи лицевых мышц передает сообщение с текстом дурацкой песенки? Я правильно понимаю?

— Да, сэр, — твердо сказал Коули, — именно так.

Макдауэлл задумался. Он непроизвольно барабанил пальцами по подлокотнику, и негромко напевал «Августина». Получалось необыкновенно фальшиво.

— Хорошо, Коули, — наконец сказал сенатор, — вы свободны.

Консультант коротко поклонился и вышел, а Макдауэлл, дождавшись, когда он закроет дверь, вскочил с кресла и почти бегом направился к столу, где стоял изящный портфель из драгоценной крокодиловой кожи с замочками из белого золота. Как там говорил русский: «двадцать седьмая страница, третья строка сверху»?

Сенатор бережно достал из портфеля небольшую книжицу в коричневом кожаном переплете. Томик бесподобного Сунь Цзы был его талисманом и нескончаемым источником мудрости. «Искусство войны»… А что, скажите, наша жизнь, как не война всех против всех? Простые слова древнего китайского полководца указывали верный путь и помогали поддерживать душевное равновесие.

Макдауэлл быстро пролистал страницы. Вот она, двадцать седьмая… Третья строчка. Восьмая глава — «Девять изменений».

«Бывают дороги, по которым не идут; бывают армии, на которые не нападают; бывают крепости, из-за которых не борются; бывают местности, из-за которых не сражаются; бывают повеления государя, которые не выполняют».

Сенатор поспешно захлопнул книжку.

Советники Гофман и Добрый-Пролёткин встретились в буфете администрации. Если кто-то считает, что там предлагают исключительно черную икру с ананасами и фуа-гра, то глубоко заблуждается. Антураж сего заведения не отличался особой изысканностью: бледно зеленого цвета стены, столы, покрытые дешевой клеенкой, ситцевые занавесочки на окнах. Гофман, например, взял полстакана сметаны и сдобную булочку, а Иван Степанович ограничился чаем, да и то для того, чтобы не сидеть за столиком впустую.

Гофман кушал сметану и одновременно говорил, и поэтому речь его перемежалась причмокиваниями.

— Иван Степанович, уважаемый! Ну, некрасиво как-то получается. Зачем же вы так неаккуратно с американцем-то?

— А что такого? — отвечал Иван Степанович, прихлебывая чай, — вроде ничего недостойного я не совершал, договоренностей не нарушал. Разве нет?

— С формальной точки зрения — все правильно. Но ведь у любого закона есть не только дух, но и буква.

— Лукавите, Карл Иммануилович, лукавите. Признайтесь уже, что сами имеете на него виды!

— А я этого не скрываю.

— Так и забирайте его себе!

— Э-э-э, нет! Американец, конечно, субъект интересный, но… Сначала основное блюдо, десерт — напоследок.

— Мудрено изъясняетесь. Значит, от писателя нашего отказаться не желаете?

— Как можно! Поборемся еще!

— Ну-ну, — сказал Иван Степанович, поставил стакан и поднялся, — к сожалению, вынужден вас оставить. Дела.

— Всего хорошего, — флегматично произнес Гофман.

— Я надеюсь, — Добрый-Пролёткин наклонился к самому его уху и тихо сказал, — что мы оба не будем делать глупостей. Ведь так?

— Разумеется! Я исключительно за мудрый подход. У вас есть сомнения?

— Каюсь, грешен. Но вы их развеяли.

Добрый-Пролёткин вышел из буфета, а Гофман принялся за чай с булочкой.

VII

Пока господа советники занимались большой политикой, а заместитель главы президентской администрации страдал от неразделенной любви, Наташе, которая, собственно и была предметом этой самой любви, приходилось заниматься вопросами насущными. Оказалось, что даже привилегированное положение в больнице не освобождает от необходимости денежных выплат. У Рудакова нашли какую-то проблему с мозгами и прописали дорогущее немецкое лекарство. Наташа, правда, считала, что проблема с мозгами существовала у Рудакова с момента рождения и вряд ли поддавалась медикаментозному лечению, но чего не сделаешь для любимого мужа!

Чтобы восполнить потери семейного бюджета пришлось взять заказ на несколько статей. Нужно было красивым литературным языком расхваливать достоинства новых жилых комплексов в ближайшем Подмосковье, главными преимуществами которых оказались «транспортная доступность» и «нетронутая природа». Наташа не поленилась и залезла в Интернет, дабы удостовериться хотя бы в наличии этого самого жилья, и обнаружила, что близость к Москве компенсируется мертвыми пробками и переполненными электричками, а «природа» означает окруженный чахлыми кустиками полигон бытовых отходов и небольшой заповедничек с романическим названием «питомник энцефалитных клещей». Интересно, кому пришло в голову разводить клещей в непосредственной близости от столицы?

Пришлось примириться с собственной совестью и заняться откровенным враньем. Наташа успокаивала себя тем, что это все нужно для страдающего больного.

Впрочем, литературно-рекламные опыты не приносили особых дивидендов, так что возникла необходимость поиска дополнительных финансовых поступлений. Вопрос дружеского займа отпал сам собой: из друзей Рудакова кредитоспособными выглядели только Ванька Кухмийстеров и Дискин. Ванька, возможно, и рад был бы помочь, но оказалось, что семейным бюджетом ведает его супруга — дама суровая и расчетливая, выдававшая мужу на обед и проезд. Стали понятны его нежелание платить по счетам в кабаках и любовь к посиделкам в гостях. Дискин же, услышав о финансовых неурядицах в семье Рудакова, сделал такое скорбное лицо и такими яркими красками описал все свои денежные потери, что просить после этого в долг было бы просто неприлично.

Совсем не к месту вспомнилась последняя встреча с Загорским. Вот для кого финансовых вопросов не существует. Яркая иллюстрация классического утверждения: «деньги нужны для того, чтобы о них не думать».

Мысли обратиться к такому большому начальнику за вспомоществованием даже не возникала, хотя Наташа прекрасно понимала, что в этом случае отказа не будет. Она, слава Богу, давно не маленькая девочка и отдавала себе отчет в природе интереса, проявленного Загорским. Как же, забота о попавшем в беду российском гражданине!

Но делать нечего, оставался последний шанс — звонок маме. Понятно, что Светлана Тихоновна на дух не переносила Рудакова и считала, что он сломал жизнь ее маленькой дочурке, но в этом случае можно было надеяться на помощь. Все-таки, больной человек и все такое…

Предчувствие оказалось верным. После двухчасового телефонного разговора, состоящего из упреков и высказываний вроде «я же предупреждала», мама согласилась спонсировать лечение нелюбимого зятя. Правда, Наташа была уверена, что основным побудительным мотивом стала появляющееся возможность после всего по нескольку раз в день напоминать Рудакову, кому он обязан жизнью.