Нулевые, боевые, пенсионные. 2000–2010 годы - Юрий Николаевич Безелянский

Уэртас их «тысяча и один бар», где мадридцы устраивают себе «марча» – нечто среднее между гуляньем, весельем и кутежом. Громко говорят, шумят, спорят, жестикулируют. Так и хочется крикнуть в ответ: «пор фавор», пожалуйста, потише!..».

Нет, в бар мы не пошли. Не тот возраст, не тот доход, да и вообще здесь, в Мадриде, мы чужие. Увы и ах…

25 мая. Валенсия. Утром погрузка в автобус и в путь – до Валенсии 350 километров.

Валенсия, край вечного цветения

И красок и лучей.

Край знаменитого танца пасодобля и вечной праздничности. А апельсины, игрушки, туфли…

– А разве вы больше не убиваете еретиков?

– Нет, сеньор, теперь мы экспортируем цитрусовые…

По дороге в Валенсию в автобусе шли разговоры о корриде: кто-то побывал на арене на представлении и задает вопросы гиду, как и что? Гид отвечает, что коррида длится 20 минут, но для того, чтобы выйти сражаться, быков выгуливают на пастбищах 5 лет и весят они полтонны. Нагулявшись, быки идут в бой, тем более что их раздражают тореро. Вопрос в автобусе: «А тореро знаком с быком?» В автобусе хохот: да, они познакомились где-то в баре…

Перекус в дорожном кафе, и въезжаем в Валенсию, температура +30. Валенсия – миллион жителей, третий город Испании. Основан римлянами до н. э. и отстроенный затем арабами. Знакомство с городом начинается со знаменитого валенсианского рынка (один час на осмотр и закупки). Рынок красивый и изобильный. Мы с Ще покупаем немного лакомства из миндаля (у нас ничего подобного нет), немного сыра и банку вкуснейшего кофе (что определилось в Москве) за 850 песет, это где-то около 5 долларов. Далее в отель и сходу обзорная экскурсия. Не Барселона с вычурами и супермодерном Гауди, но тоже интересно и импозантно.

Гостиница «Венеция» рядом с плазой Аунтаменто, в центре – фонтан. 501-й номер, худший из всех, в которых мы побывали. Окна выходят на каменный мешок, духотища. Но смирились: всего лишь одна ночь…

К вечеру снова экскурсия, Дворец Дос Агуас – позднее барокко, собор, базилика, торговая улица, море сувениров, в основном из керамики. Возвращаемся, лежим в гостинице, настигает волна усталости и раздражения. Поздневечерний променад и тревожный сон.

26 мая – отъезд из Валенсии в сторону Барселоны. В 12.30 перекус в кафе. И едем дальше, дорога прекрасная (это же не Россия), и где-то чувствуется, как плещется Средиземное море…

Аэропорт. Российский ИЛ-86 взлетел с испанской земли в 15.44. Как говорится, точность – вежливость королей. Неудачно повернулся в кресле, и прихватило левый бок, еле дошел до туалета и подумал, какая нелепость умереть в самолете. Но пронесло…

Шереметьево, 19.55. Спустились по трапу. Облака, накрапывает дождь, +8. Мрачно, грозно, неуютно, таксисты беззастенчиво заламывают цены. Садимся на рейсовый автобус и бесплатно доезжаем до Речного вокзала.

Испания, адьёс! – так, кажется, по-испански (ну, все забыл!) звучит «Прощай!». В 21.45 мы дома. По сравнению с крохотным номером в Валенсии, дома – трехкомнатный простор. Почему-то Пушкин мечтал об Испании и даже учил язык. Ну, конечно, Инезилья и Гвадалквивир, хоть признавался Катенину, что «по-гишпански не знаю». Юный Лермонтов писал об Испании, «где зреет персик и лимон на берегу Гвадалквивира». Мечтатели-романтики…

28 мая – солидарен с мудрым Монтенем, который сказал: «Я не нахожу мой родной воздух самым живительным на всем свете». И Россия не вызывает во мне восторг; впрочем, как и Испания в целом. Я сознательно отказался пойти на корриду, на национальное развлечение. У нас, в России, своя коррида, правда, без быков, а между разными социальными группами с громадным перевесом в пользу элиты, узкой прослойки богатеев, которых защищает буквально армия силовиков, полицейских и прочих мундиров («а вы, мундиры голубые…»). Расследования, наезды, аресты, суды, тюрьма, лагерь, – все в избытке, цветет и пахнет. Империя силы, а отнюдь не страна свободы. Либерти только во сне, как сладкий сон, извечная российская грёза…

31 мая – холодрыга перед летом. Контакты с «Жирафом» и искры надежд. Вайнер хочет возобновить «Академию любви». Продюсер «Блеф-клуба» предложил мне сделать программу об Аркадии Райкине, заманчиво, но не особо в это верю. Реально была презентация в «Библио-Глобусе» 29 мая. Несколько человек чуть ли не хором хвалили «Коктейль “Россия”». А кто-то спросил про снимок Ще в газете: «А это не ваша дочь печатается в “Москвичке”?»

Занимался испанским альбомом: 4 пленки, 70 снимков…

6 июня самочувствие вялое, такое ощущение, что начинаю разваливаться. Неужели старость настигает? Хотя это «неужели» неуместно: 69 лет и 3 месяца не хухры-мухры. И при бешеной нагрузке, которую сам себе устроил, – и чего жаловаться?..

В «Вечорку» закинул Сальвадора Дали. 1 июня поход на Пятницкую, записал 4 программы для Москвы. Ошибался и был без куража. Потом запись у Горкина в «Голосе России» и еще интервью на «Маяке». А с Пятницкой в «Вагриус» на подписание «Сада любви», знакомство с редактором книги Леной Толкачевой. Красивая женщина, но сомнение, а какой редактор?..

2-го ходил один на рынок и заявление Ще: «Я так тебе благодарна. У меня теперь жизнь с горизонтом!» Ну, слава Богу: хоть одну женщину осчастливил… После рынка врубился в «Сад любви», а это рукопись под тысячу страниц!.. 4-го «Жираф» окончательно утвердил обложку: 99 имен Серебряного века. Снимал ксероксы портретов. На следующий день засел за Льва Толстого – 7 страниц густо спрессованного текста о гиганте мировой литературы, и сам ощущал себя маленьким гигантом… В «Вечорке» вышел Календарь страстей на июнь, в газете «Деловая книга» интервью: «Я – не писатель, я – просветитель».

13 июня начался ремонт: две женщины из Молдавии. Ще в нерве: «Ремонт я выдержу, но ремонт и тебя – никак нет». И пошли трудные ремонтные дни с запахом краски, с шуршанием и стуками. Под ремонтир занимался Чеховым и Хлебниковым:

И никто не объяснит,

Отчего на склоне лет

Хочется еще бродить,

Верить, коченеть и петь.

А еще хочется поскорее, чтобы закончился ремонт и в квартире стало чисто… 10-го приступил к Марине Цветаевой. Сделал (осилил, сотворил) и бросился, аки лев, на Сашу Черного.

«Скучно жить на белом свете!» – это Гоголем открыто.

До него же Соломоном, а сейчас – хотя бы мной.

Саша Черный – это ирония, насмешка, сарказм и тихая грусть лирического аутсайдера:

О, если б в боковом кармане

Немного денег завелось,  —

Давно б исчез в морском тумане

С российским знаменем «авось».

17 июня – буря под