Ковер царя Соломона - Барбара Вайн

В Штатах Йеркс был обвинен в растрате и приговорен к тюремному заключению. Его, можно сказать, вышвырнули из Чикаго, он перебрался в Нью-Йорк и построил там галерею, заполнив ее картинами старых европейских мастеров. В Лондоне же он постепенно прибрал к рукам сеть подземных железных дорог, за исключением линии Метрополитен. Но еще прежде он построил электростанции на Лотс-роуд и в Низдене, электрифицировав линию Дистрикт.

Компания Лондонских Подземных Перевозок до сих пор подключена к большой электростанции на Лотс-роуд, отравляющей своим присутствием квартал Челси Харбор.

Ни в одном другом отделении британских железных дорог части состава не называются вагонами[19]. Они могут именоваться каретами, экипажами или даже отделениями. Вагонами их называют только в лондонском метро, точно так же, как и в Америке. Может быть, это название дал им сам Йеркс, вороватый чикагский «Прометей»?

Когда Йеркс умер в номере гостиницы «Уолдорф-Астория», его империя перешла к Альберту Генри Стэнли, сыну вагоностроителя из Дербишира. Во время Первой мировой войны он был президентом Торговой Палаты, а позже получил титул лорда Эшфилда. Кроме того, он стал крестным отцом девочки, родившейся в поезде на линии Бейкерлоо, а когда ребенка крестили, назвав Тельмой Урсулой Беатрис Эленор[20], он, по обычаю, подарил ей серебряную чашку.

– Надеюсь, у людей не войдет в привычку рожать в метро, – пошутил тогда лорд Эшфилд, – потому что я – весьма занятой человек.

Когда Джарвис Стрингер впервые проехался в метро Сан-Франциско, в вагонах на полу лежали ковры и работало собственное телевидение. Никогда в жизни он не видел ничего подобного и был просто потрясен. Это случилось в начале семидесятых, когда он был еще очень юным.

Вагоны отличались тяжеловесностью, прочностью и имели двадцать пять ярдов в длину. Вся система BART была сооружена в расчете на то, чтобы выдержать сильное землетрясение. Но самое большое наслаждение Джарвису доставил следующий факт: из-за того, что линия проходила под самым глубоким заливом в мире, строители должны были работать при повышенном давлении воздуха под морским дном.

В те дни Стрингер еще курил. Когда поезд отъезжал от станции «Пауэлл-стрит», он зажег сигарету. Но едва он это сделал, раздался бесплотный голос, приказывающий потушить ее и на следующей станции выкинуть из вагона. Джарвис подчинился. Он был в таком восторге от всей этой технологии, что не удивился бы, если бы его поблагодарили, когда он это сделал.

На самом деле курил Джаспер для виду. Особой радости он от этого не получал, но удовольствие здесь было ни при чем. Достаточно было уже того, что курение – это то, чего не разрешается делать детям. Еще одним крамольным поступком стали татуировки. Он сделал их прошлой зимой в Харлсдене у одного китайца, специализировавшегося на постоянных наколках, светящихся красках и рисунках аэрографом.

Никто никогда не видел Джаспера полностью обнаженным. В школе он избегал походов с классом в бассейн, и даже Тина не присутствовала в ванной, когда он принимал душ. Мальчик решил, что однажды покажет тату Бьенвиде, словно это была некая награда или свидетельство особого расположения. Татуировка была у него на спине, между лопатками. Китаец предлагал ему кельтский торк черного цвета, бывший чрезвычайно популярным в то время, но Джаспер хотел чего-нибудь не столь аскетичного. Он выбрал льва – рыжевато-коричневого льва, охотящегося среди голубых и фиолетовых цветов под бирюзовыми пальмами. Чтобы полюбоваться результатом, ему приходилось вставать спиной к одному зеркалу, держа другое перед собой. Джасперу было интересно, вырастет ли татуировка вместе с ним, и ему иногда казалось, что он замечает, что она немного увеличивается. Набивание тату оказалось болезненной и довольно дорогой процедурой. Ребенок надеялся, что, когда придет время получать паспорт, если, конечно, к тому времени она сохранится такой же, какую он видел у Джарвиса, в графе «Особые приметы» он сможет написать: «Татуировка на спине, изображающая льва».

Джаспер ходил в школу так же часто, как и пропускал. Его школа представляла собой викторианское краснокирпичное здание на востоке Килбурна. Там вечно не хватало учителей, а те, кто работал, имели невообразимую нагрузку и бегали как заведенные из класса в класс. В итоге мало кто из них знал, что это за Джаспер такой, и даже имени его часто толком не помнили. Ученики в школе говорили на самых разных языках, а многие вообще молчали, потому что никто их не понимал.

Хитрый ребенок постарался подружиться с мальчиком по имени Деймон, который записывал в журнал отсутствующих по болезни. Он умел подделывать любые почерки. Одна из преподавательниц как-то сказала в сердцах, что он явно далеко пойдет – по крайней мере, до тюрьмы в Скрабсе доберется точно. Но, похоже, женщина так и не заметила связи между этой его способностью и записками от родителей «заболевших» учеников, которые они приносили после двух– или трехнедельного отсутствия. Ведь она вечно была измотана, а платили ей очень мало.

После Пасхи Джаспер «переболел»: корью, инфекционным мононуклеозом, два раза гриппом и еще два раза подхватывал простуду. Деймон, Джаспер, их школьные товарищи и другие знакомые мальчики проводили время, болтаясь по городу или катаясь на метро. Сначала – потому что в подземке было тепло, а потом у них появились и иные мотивы. В частности, Джаспер изобрел способ безнаказанного курения в вагонах.

В тот раз они толкались и пихались, пока со смехом не попадали на пол. Джаспер так смеялся, что ему стало плохо. Они осмотрительно выбрали поезд Юбилейной линии на Финчли-роуд, так как в Западном Хэмпстеде могли попасться на глаза кому-нибудь из знакомых. Помимо них в вагоне были еще два пассажира, две женщины. Джаспер достал сигарету, стараясь держать ее в том самом месте, где должны были сойтись створки дверей. Сигарета застряла между ними, высовываясь наружу так, что фильтр оставался в вагоне. Когда поезд поехал, мальчик взял сигарету в рот, и тут до него дошло, что он не может ее зажечь. Он вновь начал хохотать.

Их было пятеро. Они продолжали смеяться и толкаться. Мальчик, которого звали Ли, шлепнулся на пол ногами вверх, как собака. Деймон «почесал» ему живот носком ботинка, будто щенку, и Ли завизжал, потому что ему стало щекотно. Все это время, до самого «Свисс-Коттеджа», сигарета так и оставалась торчать между дверями.

Джаспер совершенно забыл, что эти двери открываются, только если нажмешь кнопку. Он держал сигарету в зубах, потому что не хотел, чтобы она упала на пол перрона, или, еще хуже – на рельсы. Наконец Деймон нажал кнопку, двери разошлись, и Джаспер, убедившись, что рядом нет нежелательных свидетелей, зажег сигарету. Он держал ее в руках до тех пор, пока двери не закрылись. Чтобы сигарета не потухла, мальчик глубоко затянулся и выдохнул в вагон целое облако дыма.

Его приятели уже начали икать от истеричного смеха. Одна из женщин обернулась и бросила на них неодобрительный взгляд, вторая же притворялась, что ничего не замечает. Джаспер был уверен, что она притворяется, хотя и не смог бы объяснить, откуда он это знает. Когда поезд прибыл на «Сент-Джонс-вуд», Деймон и Ли тоже зажгли по сигарете, точно так же сунув их между створками дверей, а на «Бейкер-стрит» пришла очередь Криса и Кевина, но тут в вагон зашел взрослый мужчина и, заметив, чем они занимаются, заставил их выйти.

У всех пятерых были билеты. В Западном Хэмпстеде еще можно было прошмыгнуть «зайцем», но турникет на Финчли-роуд являлся почти непреодолимым препятствием. Джаспер и его товарищи были худыми и могли бы под ним пролезть. Так они, собственно, прежде и делали, до тех пор, пока их не засекли.

Выйдя на платформу, компания отправилась на линию Метрополитен. Мальчики сами не заметили, как оказались в старейшей части Лондонского метро.

Лондонская подземка занимает второе место в мире по протяженности. Длина ее лишь немного уступает Нью-Йоркскому метро и составляет 422 километра.

Быстрее всего линия Метрополитен росла в 60-70-х годах девятнадцатого века. Потом к ней присоединилась линия Дистрикт, протянувшаяся к северо-западным пригородам Лондона. До самого начала нового века поезда еще ходили на паровой тяге.

Первое время строительство туннелей велось открытым способом. Однако примерно с 1890 года начал применяться другой: галереи в форме трубы прокапывались под землей в глинистой лондонской почве, а извлеченная зеленая и желтая глина использовалась для производства миллионов и миллионов кирпичей. Именно так была построена первая ветка, проходящая под Темзой, от Кинг-Уилльям-стрит до Стоквелла. Она-то и получила американское название «сабвей», хотя позже была переименована в Железную дорогу Сити и Южного Лондона, став первой в мире линией метро с туннелями круглого сечения.