Битва за космос - Том Вулф

Но Гас Гриссом был неважным актером, и эти звуки приводили его в ужас. Считанные мгновения отделяли его от исполнения роли, для которой он подходил хуже всего, но эти люди ждали по ту сторону занавеса. В два часа занавес подняли, и ему пришлось выйти на сцену.

Столб света ударил по Гасу и по остальным, а бурлящие голоса перешли в гудение, журчание, и наконец-то их можно стало различить. Казалось, зрителей было тут несколько сотен – со всех сторон. Люди сидели на стульях, на корточках, стояли. Некоторые забрались на лестницу, прислоненную к стене под одним из гигантских прожекторов. У других были камеры с невероятно выпуклыми линзами, а сами они пробирались вперед, ползли и сидели на корточках, словно нищие на Дальнем Востоке. Прожекторы включили для телевизионщиков. Это здание, Долли-Мэдисон-хаус, находилось в северо-восточном углу площади Лафайет, всего в нескольких сотнях ярдов от Белого дома. Оно служило вашингтонской штаб-квартирой НАСА, а эта комната была танцевальным залом. Ее использовали для пресс-конференций, но на этот раз она оказалась слишком мала, чтобы вместить всех собравшихся. И повсюду виднелись маленькие фигурки, передвигавшиеся на корточках.

Представители НАСА указали Гасу и остальным на стоявший на сцене длинный стол, покрытый фетром. Гаса усадили посредине. Прямо перед ним торчал остроконечный нос миниатюрного отделяемого отсека капсулы «Меркурия», водруженной на ракету «Атлас». Сама модель капсулы находилась с другой стороны стола, чтобы ее могли видеть журналисты. Представитель НАСА Уолтер Бонни встал и весело произнес:

– Леди и джентльмены! Прошу внимания. Правила этого брифинга очень просты. Примерно через шестьдесят секунд мы объявим то, чего вы все так ждете, – имена семерых добровольцев, которые станут экипажем «Меркурия», Затем вы получите пресс-пакеты. Тем из вас, кто должен успеть к вечернему выпуску, лучше всего поспешить к телефону. Мы сделаем перерыв на десять-двенадцать минут, и в это время вы сможете сфотографировать астронавтов.

Когда Бонни наконец представил семерых сидящих за столом как астронавтов «Меркурия» и разрешил съемку, началось нечто неописуемое. Без единого слова все эти мрачные маленькие фигурки бросились к сцене, отталкивая друг друга локтями, рыча и что-то бормоча. Они даже не глядели друг на друга, словно камеры были вкручены прямо им в глазницы и направлены точно на Гаса и шестерых других пилотов. Они напоминали рой долгоносиков, которые, не жалея сил, мечутся в разные стороны, сбивая друг друга, но не вытаскивая своих алчных хоботков из сочной мякоти корня. Наконец они оказались совсем близко, в нескольких сантиметрах от лиц пилотов, а их механические хоботки вонзались во все, за исключением разве что пупков семерых астронавтов. Царило такое лихорадочное возбуждение – а ведь имена еще даже не были объявлены! Похоже, никого из присутствующих совершенно не интересовало, как его зовут – Гас Гриссом или Джо Блоу. Но они во что бы то ни стало хотели его сфотографировать! Они лезли на него и других парней, словно те были какими-то необычайно редкими животными или ценными трофеями.

Эти алчные хищники, фотографы, могли только ворчать, но не говорить, они ползли на астронавтов целых пятнадцать минут. Впрочем, разве пресс-конференции бывают легкими? Всякий раз, когда Гасу приходилось делиться чем-то личным с незнакомыми людьми, он чувствовал себя неловко, а при мысли о том, что теперь придется делать это публично вот здесь, перед сотнями людей, ему становилось просто не по себе. Гас происходил из той среды, где разговорчивость, мягко говоря, не поощрялась. Он вырос в Митчелле, штат Индиана. Его отец был железнодорожным рабочим. Его мать водила детей в церковь Христа – это протестантское течение было настолько фундаменталистским, что в церкви запрещалось играть на музыкальных инструментах, даже на пианино. Человеческий голос, возносящий хвалу Богу, считался лучшей музыкой. Правда, Гас не отличался вокальными данными, его пение больше напоминало хрип. Это был невысокий парень с покатыми плечами, плотного телосложения, с черными, стриженными «ежиком» волосами, темными густыми ресницами, крупным носом и лицом, которому он придавал самое строгое выражение. Гас нормально чувствовал себя только в обществе пилотов, особенно за кружкой пива. Тогда он становился совершенно другим человеком. Его сонные глаза ярко вспыхивали, на губах появлялась фанатичная самоуверенная улыбка. Он без устали говорил, выпивал целое море спиртного, а когда ночное безумие вступало в силу, садился в «хот-род» и отравлял окрестности выхлопными газами. Полет-и-выпивка, выпивка-и-автомобиль – ну конечно же! Гас был одним из тех молодых людей – а их в Соединенных Штатах немало, – кто готов переломать вам все кости за оскорбление, нанесенное маленькому серому городку, где он родился, или унылой маленькой церквушке, в которой он томился все эти годы. В то же время в глубине души такие люди ежедневно благодарили случай, который вырвал их из прежней жизни. В судьбе Гаса подобную роль сыграли самолеты.

На счету у Гаса было сто боевых вылетов в Корее. Он получил крест «За отличный полет», когда нарушил боевой порядок и погнался за Миг-15, который уже готовился атаковать один из разведывательных самолетов его отряда. К сожалению, за все время этой великой утиной охоты над Кореей Гасу почему-то не удалось сбить ни одного вражеского самолета. После войны он испытывал истребители в нелетную погоду в Райт-Паттерсоне и считался там классным специалистом. Но все же он не вступил в «высшую лигу», то есть не стал первым летчиком, испытавшим новый истребитель, особенно в Эдвардсе. Но Гас всегда верил в себя, то есть был типичным «летучим жокеем», поднимавшимся на вершину пирамиды. Свою победу в конкурсе за звание астронавта он оценил как чрезвычайно серьезное достижение, хотя бы с точки зрения того, насколько это продвинуло его к вершине зиккурата.

Был, правда, один странный момент. Прошлым вечером в Лэнгли-Филд, возле Ньюпорт-Ньюз, в Виргинии, Гас познакомился с остальными шестерыми пилотами, прошедшими отбор. Двое из них оказались летчиками военно-воздушных сил из Эдвардса. Этого следовало ожидать: Эдвардс относился к «высшей лиге». Лучшие его пилоты участвовали в проектах с ракетными двигателями серии «X». Хорошие пилоты всегда первыми испытывали такие реактивные истребители, как «Сенчури». Именно этим и занимался Дик Слейтон. Но вот Гордон Купер, которого Гас знал по Райт-Паттерсону, не имел отношения к Эдвардсу. Он окончил школу летчиков-испытателей, но занимался главным образом техникой. Был еще один парень из военно-морского флота, Скотт Карпентер. Весьма приятный человек, но никогда не служивший в эскадрилье истребителей. Он летал на многомоторных пропеллерных самолетах, и налету у него было всего двести часов. И что после этого можно было сказать об отборе астронавтов для «Меркурия»?

Наконец представители НАСА отогнали фотографов от стола, и глава НАСА Т. Кит Гленнан, человек с двойным подбородком, встал и сказал:

– Леди и джентльмены! Сегодня мы представляем вам и всему миру этих семерых молодых людей, которые вскоре начнут подготовку к орбитальному космическому полету. Перед вами астронавты национального проекта «Меркурий». Они пришли сюда после долгих и, возможно, беспрецедентных испытаний, благодаря которым наши медицинские консультанты и ученые теперь не сомневаются в их прекрасной подготовленности к предстоящему полету.

И, вероятно, никто, кроме семерых пилотов, не заметил, что была упомянута лишь их подготовленность. Ни слова об их доблести или опыте.

– Я с удовольствием представляю вам и считаю это за честь, – продолжал Гленнан, – Малкольма С. Карпентера, Лероя Г. Купера, Джона X. Гленна-младшего, Вирджила И. Гриссома, Уолтера М. Ширру-младшего, Алана Б. Шепарда-младшего и Дональда К. Слейтона… Астронавтов национального проекта «Меркурий»!

И зал взорвался аплодисментами, яростными и оглушительными. Репортеры вставали на цыпочки и аплодировали так, будто они пришли сюда именно для этого. На их лицах расплывались сентиментальные улыбки и читалось выражение благодарной симпатии. Они глотали слезы и выкрикивали приветствия, словно это был один из важнейших моментов в их жизни. Несколько фотографов даже приподнялись с корточек и оставили камеры болтаться на ремнях, чтобы освободить руки для аплодисментов. Но зачем?

Когда репортеры и фотографы успокоились, представители H АСА, военно-воздушных сил и военно-морского флота встали и рассказали о том, какие трудные тесты прошли в Лавлейсе и Райт-Паттерсоне эти семеро, – и опять ни слова не было сказано об их способностях или опыте как пилотов. И вопросы репортеров ничуть не способствовали этому. Первый поднявший руку журналист хотел узнать, что думают о происходящем жена и дети каждого пилота.