Птицы небесные - Вера Ветковская

Наташа уронила лицо в ладони и зарыдала. Этот упрек ранил ее в самое сердце. Даже стойкая к невзгодам Катя не выдержала — всплакнула. За что нам такое несчастье, всхлипывала она, проклятый американец! Волна ненависти всколыхнулась в ней. Если бы, как уверяют экстрасенсы, пламя любви и ненависти передавалось на расстоянии, то виновник этих бед получил бы ожоги первой степени.

Студенты второго курса до глубокой ночи прогоняли отрывки из различных спектаклей для экзамена, который должен был состояться через десять дней, сразу после Нового года.

Наташа, занятая в «Оптимистической трагедии», исчезла еще в пять часов вечера. Ее отсутствие было замечено только на отрывке из «Обыкновенного чуда», она играла незначительную роль, Оринтию, но тем не менее Москалев рассвирепел и послал Славика Орловского разыскать Наташу.

Поиски ничего не дали, и Москалев разъярился еще больше. Это был ответственный прогон, с музыкой, светом и в костюмах. Уйти с него, даже если у тебя эпизодическая роль, мог только человек по меньшей мере безответственный… Отдав обличению Наташи и подыскиванию предстоящего ей наказания с добрых полчаса, Москалев пригласил на сцену Галю-черненькую, Галю-беленькую, Славу Орловского и Стаса Колобанова репетировать сцену встречи Аглаи и Настасьи Филипповны из «Идиота».

Отрывок из «Вассы Железновой», в котором участвовали Софья и Жанна, шел последним. Прогнав его и оставшись недовольным шалью Вассы и прической Жанны, Москалев отпустил всех и поехал домой.

Софья и Жанна, гадая, где может быть Наташка, помчались в общежитие.

На столе, под стаканом недопитого чая, белела записка:

«Простите, девочки, придумайте что-нибудь, что меня вызвали телеграммой домой… Через три дня вернусь. Простите. Наташа».

— Она пошла делать аборт, — пролепетала Жанна.

Софья погрозила воздуху кулаком:

— У! Это Катька ее, поганая, уговорила! Я так и думала… Что будем делать?

Жанна беспомощно передернула плечами:

— Мы даже не знаем, в какой она больнице… И не знаем, где искать Катьку…

Софья глубоко задумалась. В эту секунду она была настолько похожа на Вассу Железнову, что сам Станиславский, увидев ее, завопил бы из зала: «Верю! Верю!» Морщина прорезала ее лоб.

Софья громыхнула кулаком по столу:

— Едем!

— Куда? — изумилась Жанна.

— Ясно — куда. К Москалеву. Он ее, стерву, достанет из-под земли.

— Но надо переодеться… Мы же в костюмах.

— Времени нет, — заключила Софья. — Едем!

Петр Владимирович Москалев был не из тех, кто любит копаться в собственной душе, и поэтому никогда не задумывался, способен ли он после всего пережитого и перевиденного им за актерскую жизнь на настоящий поступок или только на красивый жест.

Но часто случалось так, что то, что шло от красивого жеста, которого ждали от него многочисленные друзья и ученики, на самом деле оборачивалось настоящим поступком.

Так, он сумел отстоять одного способного парня, которого хотели исключить из училища из-за найденных у него комендантом общежития самиздатских книг Солженицына.

Так, он отказался взять к себе на курс внучку маститого кинорежиссера, от которого в какой-то мере зависел не только он сам, но и его ученики.

Так, он то и дело подбрасывал своим студентам деньги, делая это с таким чистым дружелюбием, что отказаться было невозможно.

И теперь, услыхав сбивчивый рассказ Софьи и Жанны, примчавшихся к нему и заставших у него компанию из великой Юлии Севостьяновой, красавицы с мерцающими удлиненными узкими глазами, которая только что получила «Нику» за лучшую женскую роль, и молодого, но уже известного артиста Кратова с неподвижным лицом записного злодея, Москалев думал не особенно долго.

Пока девочки как завороженные смотрели на Юлию Севостьянову, застывшую в непринужденной, изумительно красивой позе на ковре у ног Кратова, державшего гитару в руках, Москалев барабанил пальцами по журнальному столику, на котором стояли рюмки и початая бутылка коньяка.

— Налей девочкам, — ласково улыбнувшись оцепеневшим от благоговения студенткам, сказала Севостьянова Москалеву. Она привыкла и к этому оцепенению, и к благоговению, и к цветам, брошенным на лестницу перед ее квартирой, и к самодельным значкам с собственным изображением. Похоже, красивее ее женщины в России еще не было. Она прекрасна — от золотого облака волос до тонких пальчиков ног. Кстати, и она, и Кратов, оба сидели босые.

— Обойдутся, — отрезал Москалев.

— Да вы сядьте, девочки, — продолжала обласкивать студенток Юлия, — да скажите, подруга ваша — человек-то хороший?

— При чем тут человеческие качества? — веско заметил Кратов.

— Она замечательная девушка, — неожиданно резко сказал Москалев. — Редкая. Уникальная. И очень талантливая… Где живет этот мерзавец? — обратился он к Софье.

— Штат Аризона, — отчетливо произнесла Софья.

— Американец, что ли? — подал голос Кратов.

— Вроде того, — отозвалась Софья.

— Значит, его не достать. Ну и не надо. Стало быть, в какой она больнице, вы не знаете? — Москалев спрашивал, что-то про себя обдумывая.

Юлия Севостьянова поднялась с пола и обхватила Москалева за голову.

— Может, не стоит горячиться? — неуверенно произнесла она. — Может, пусть девочка делает что надумала…

— Да, но мы уже как бы в это посвящены, — брезгливо передернул плечами Кратов. — Если б ничего не знать… Юля, у тебя много грехов на совести, может, спасение живой души тебе зачтется… — ироничным тоном закончил он.

Юлия пристально посмотрела на него, и вдруг лицо ее перекосилось от злобы.

— Да уж! Ты не из тех, кто прощает! И не из тех, кто верит в добрые дела…

Москалев хлопнул ладонью по столику, как он делал, когда желал остановить плохо играющих студентов:

— Вот мой план. К счастью, мы все живем в одном доме. Телефонные справочники у вас есть? Отлично. Значит, поделим больницы ровно на три части. Нет, на четыре. Я еще разбужу Соколовскую. Она будет в восторге от этого предприятия. От Соколовской будет звонить Софья. Итак, первая четверть больниц — моя, вторая — Юлина, третья — твоя, Сережа, — он кивнул в сторону Кратова, — последняя — Софьина. А Жанна будет дефилировать между квартирами и поить нас всех кофе… Запомните имя: Дорофеева Наталья…

— Егоровна, — подсказала Жанна.

— …Егоровна, 1967 года рождения, русская, блондинка с косой… Уверен, меньше чем через два часа мы ее отыщем… Расходитесь по своим квартирам, Жанка, ты вари кофе на всех, а ты, Софья, пошли со мной к старухе Соколовской…

В Наташиной палате ожидали рассвета пять женщин.

Уже все разговоры были переговорены, все истории рассказаны, и женщины замолчали, пытаясь уснуть. Они недобрым оком сперва косили в сторону Наташи, не произнесшей ни единого слова с момента поступления, но потом оттаяли — одно и то же ждало их на рассвете, и было еще неизвестно, как это каждая из них переживет.