Птицы небесные - Вера Ветковская

— А разве я плачу, Славик? — обняв его, сказала Наташа. — Это Жанна у тебя на том плече рыдает.

Софья тоже было подошла, чтобы прислониться к этой группке, но вдруг яростно завопила:

— Слава! Да ты вытрешь когда-нибудь эту лужу кипятка?!

— Он уже остыл, Соня, — заметила Наташа.

В комнате по соседству с Наташиной проживали две героини: Галя-черненькая родом из уральского города Касли и Галя-беленькая из Севастополя.

Черненькая была настоящая героиня — с голосом, статью, красивым, выразительным лицом, с глазами, горевшими как уголья. Она обладала невероятным темпераментом — и актерским, и женским. На вступительных экзаменах Галя-черненькая читала монолог Медеи и сразу сделалась известной тем, что исторгла слезы у членов приемной комиссии. Несколько позже Москалев в своей обычной полушутливой манере признался, что все на свете повидавшая и закаленная приемная комиссия вообще-то способна разрыдаться лишь в одном случае: если бы всех ее членов вдруг ограбили на какую-то невероятно крупную сумму, так что Галин случай из ряда вон выходящий — тронуть эти бронированные сердца могло только совершенно неподдельное, чистое искусство.

Галя же сама свой дар не ставила ни во грош. Она считала, что никаким талантом невозможно искупить ее грешную, несчастную женскую природу, которая постоянно нуждалась в сильных мужчинах.

Ее ни в коем случае нельзя было назвать безнравственной, это понимали даже самые большие насмешники в училище. Просто женщина ничего с собой поделать не могла. Те мужчины, которых она безошибочно выбирала, даже если они были на вид совсем неказисты, как правило, не могли отвечать ее душевным запросам, только физическим. Как правило, они норовили пожить за ее счет, были нечестны, мелки, неинтересны и безо всяких духовных запросов.

Поэтому Галя, удовлетворив свою бешеную страсть на какое-то время, изгоняла их, хотя мысль о том, что скоро плоть потащит ее на улицу искать очередного мужчину, всякий раз повергала черненькую в отчаяние.

Проходила неделя, другая без мужчины… Галя мрачнела, худела, переставала здороваться с однокурсниками, взрывалась по малейшему поводу, расхаживала по своей комнате как разъяренная тигрица в клетке, так что Галя-беленькая сидела тихо на своей кровати, поджимая ноги, чтобы огненная лава, по которой ступала ее соседка, не докатилась до нее.

Наконец черненькая надевала свои лучшие наряды, длинные, фантастического покроя платья, которые шила себе сама, или коротенькие плащики, показывающие во всей красе бесконечные, гладкие перламутровые ноги, цепляла на себя умопомрачительное фальшивое серебро, бренчавшее на шее, на запястьях, на поясе, стягивавшем тонкую талию, и отправлялась за дичью.

В эту ночь вахтерша, получившая загодя бутылку шампанского и торт, спала крепким сном, свесив седую голову у включенной на вахте лампы; Галя-беленькая устраивалась спать валетом у соседок, с Наташей или Жанной, а из комнаты черненькой доносились такие праздничные вопли и почти молитвенные восклицания, что проходившие мимо студенты с уважением цокали языком и невольно замедляли шаг. Но на Галю они сами не посягали, зная, что с ней способен справиться лишь тот, кого она сама отловит в толпе…

Галя-беленькая еще себя никак не проявила. Она была тиха, осторожна в словах, в выборе приятелей, никогда ни с кем не делилась присылаемыми ей из дому посылками, у нее невозможно было стрельнуть трояк до стипендии. Зато ежедневно в полупустом актовом зале она, часами отрабатывая голос, бродила равномерным шагом по периметру и голосила: «Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос». Галя шлифовала «посыл звука», голосок у нее был слабенький. Она хорошо проявила себя на этюдах. Сочинять их сама не умела, зато была очень понимающим партнером, поэтому принимала участие почти во всех студенческих сценках, без нее ни одна группа не обходилась. Недостаток фантазии она искупила добросовестностью и хорошей памятью. Роли заучивала с двух-трех репетиций, скороговорки тараторила чище и быстрее всех. А еще Галя славилась своими ресницами. Она умела держать на накрашенных ресницах десять-одиннадцать спичек. Ресницы красила полтора часа: у нее была своя технология.

К этим двум замечательным девушкам и обратилась Наташа в день своей последней встречи с Виктором.

Жанна и Софья отговаривали ее. При этом думали они разное. Жанна боялась, что Наташа унизит себя объяснениями и слезами, а Софья — как бы Наташа не выцарапала своему Виктору глаза и вследствие этого не оказалась в каталажке.

Наташа им своих целей не открывала.

Она постучалась к обеим Галинам — к счастью, черненькая в этот день находилась в состоянии тихого свечения и благостного покаяния, — и произнесла:

— Девочки! Сделайте сегодня из меня Лоллобриджиду. Ты, Галя, сделай мне ресницы… и вообще отпадную морду, а ты, Галина, одень меня во что сама решишь.

Обе Гали плюхнулись на кровать и закурили.

— Ну-ка, сними свое кошмарное платье, — распорядилась черненькая.

— На сколько спичек делать ресницы? — поинтересовалась беленькая.

Наташа скинула платье и осталась в своей лучшей белой комбинации…

— М-да… и это называется нижнее белье, — процедила черненькая и своей длинной, пластичной, точно пластилиновой ногой выпихнула из-под кровати чемодан.

На кровать полетели: невесомая, вся в тончайшем кружеве комбинация, прозрачные, телесного цвета колготки, лифчик-анжелика.

Беленькая в это время, потушив сигарету, деловито раскладывала на столе тушь, разные кисточки, тени, помаду, расчески, румяна и карандаш для обвода губ.

Через час Наташа предстала перед Софьей и Жанной с ресницами, как у Спящей Красавицы. («От взмаха твоих ресниц должен подниматься легкий ветерок», — объяснила Галя-беленькая.) Косы, над которыми всегда потешалась Галя-черненькая, рассыпались крупными локонами по спине и плечам. Жемчужно-серое шелковое платье обнажало ее пышные белоснежные плечи, но целомудренно прикрывало грудь. Наташа прошлась по комнате, распахнула дверцу шкафа, чтобы рассмотреть себя в зеркало. Подол струился, шелестел, ласково обнимая колени. Из зеркала на нее глядела не девчонка-студентка, а юная обворожительная женщина.

— Шифон. Это самое скромное Галькино платье. Остальные уж слишком вычурны, — любовались ею Жанна и Галя-беленькая.

Софья где-то выпросила на вечер нитку настоящего, а не поддельного жемчуга. Беленькая тут же примерила ожерелье, а Софья вынесла ей безжалостный приговор:

— Этот жемчуг не для твоих тощих ключиц, Галка, а для царственных, мраморных Наташкиных плеч и персей. Ты очень сексуальна, Натали!