Разрыв - Саймон Лелич

Ну вот, а Сэмюэл не мог определиться, не мог присоединиться к другим, и никакой власти над учениками не имел. О его личной жизни я мало что знаю, однако думаю, это потому, что там и знать-то было особенно нечего. Сдается мне, что вся его личная жизнь к Мэгги и сводилась. Она стала его личной жизнью. И перед тем, как назначить ему свидание, страшно боялась, что он ей откажет. Я говорила ей, не думай об этом. Не будь смешной. Он же без ума от тебя, говорила я, это ж ясно как день. Я видела, как он на нее посматривал. Глаз не отрывал. У меня бы от такого мурашки по коже побежали. А может, и не побежали бы. Может, я говорю так из-за того, что он сделал. Так или иначе, никаких шансов, что он ей откажет, попросту не существовало. Нет, он мог, конечно, потому что был стеснительным, испуганным и вообще к женщинам даже подходить близко боялся. И в какой-то момент мне пришло в голову, что, может быть, он и откажет, именно по этой причине, однако тогда отказывать Мэгги было уже поздно, ну он и не отказал.

Впрочем, вы же все это знаете. Она назначила ему свидание, он согласился прийти. Какое-то время они ходили туда и сюда, несколько месяцев, однако у Сэмюэла все складывалось неладно, а Мэгги помочь ему не могла, вот в чем была главная суть. Она пыталась, а пока пыталась, все больше и больше… как бы это сказать? Я не уверена, что она его любила. Надеюсь, ради ее же блага, что не любила. Но она жалела его. И не только, была привязалась к нему. Привязалась, как… не знаю, как хозяин к своей собаке. Нет, это я что-то не то сказала. Плохая аналогия. Как медсестра, вот как. Как медсестра к больному — помните «Английского пациента»? — кино такое, вы наверняка его видели. Я только одно хочу сказать — даже после их разрыва, Мэгги оставалась связанной с ним. Эмоционально. Она понимала, что с ним необходимо порвать, что эта связь никуда не ведет, что она попросту сводит ее с ума, я говорила ей: ты попусту тратишь на него жизнь. Ну, она и порвала с ним, но не по-настоящему, нет.

Это произошло — о господи. В феврале. Ну, может, в марте. В конце февраля. Хотя, на самом деле, это было только началом. Началом совершенно другой истории.

Они разошлись, Сэмюэл ничего ей не сказал. Так уверяла меня Мэгги. Просто-напросто ничего. Ну, может, это не так уж и страшно, но ведь в таких случаях ты надеешься услышать хоть какие-то слова. Не сожаления, так гнева или бешенства, может быть, горя, отчаяния. А Сэмюэл просто свернулся в комок. Знаете, как пауки, когда они ощущают опасность, оплетают себя всеми своими ножками. Вот в этом роде.

Ну и Мэгги убедила себя, это потому, что ему наплевать, да и всегда было наплевать, хотя, конечно, все было совсем наоборот. Сэмюэл просто остался Сэмюэлом, холодным, отчужденным, одиноким, однако его поведение до того уж походило на прежнее, что выглядело совершенно очевидным притворством. Для меня, во всяком случае, очевидным. А Мэгги этого не поняла. И обиделась. Вы знаете, что человек на семьдесят процентов состоит из воды? На семьдесят, на шестьдесят. Так вот, Мэгги на семьдесят процентов состоит из эмоций. Ее все волнует — она как-то сказала мне, что не может смотреть выпуски новостей, потому что для нее это хуже, чем «Касабланку» смотреть, — ну и обижается она с такой же легкостью. Сэмюэл после того, как они разошлись, стал относиться к ней, как к самой обычной коллеге — ко мне, в Матильде, к Веронике, — то есть, по большей части просто забывал о ее существовании. А Мэгги этого снести не могла, я хочу сказать, от него-то она это скрывала и, если подумать, хорошо скрывала, но начала сомневаться в себе, в том, что она вообще чего-нибудь стоит, в своей внешности, в том, как звучит ее голос, в том, что ее бедра хоть на что-то похожи, на бедрах она вообще помешалась. Мы же с ней часто разговаривали, понимаете? Обычно во время ленча, если ни она, ни я не дежурили. И несколько недель она только об одном говорить и могла: она, Сэмюэл, Сэмюэл, она. Я не возражала. Ну, наверное, меня это немного доставало. Раз или два я менялась дежурствами с Джорджем или Викки, — просто, чтобы отдохнуть немного, — но, в общем, не возражала.

Поначалу-то она винила только себя, я уже говорила, но спустя какое-то время стала винить его, и я думала, что это прогресс, что это ближе к правде, к сути дела. Он же просто аутист, говорила Мэгги. Наверняка аутист. Он не способен вступать в прочные связи. Не способен доверяться чему-то, требующему от него эмоциональной реакции, большей той, какую требует книга. И не думаю, что она обидится, если я расскажу вам про их сексуальную жизнь: мертворожденную. По ее словам, они проделали это один раз и весь следующий день Мэгги проплакала. Даже на работу не пришла. Провела целый день дома, разодрала на полоски постельное белье, сидела в ванне, ела только шоколадные конфеты, а под вечер ее вырвало. Что уж там учинил Сэмюэл, я не знаю. Скорее всего, просто остался Сэмюэлом. И скорее всего, решил, что все прошло отлично. В конце концов, он же был мужчиной.

Ну, в общем, потому-то она, в конечном счете, все это и сделала. Ей хотелось как-то растормошить Сэмюэла, хотелось, чтобы он проявил какие-то чувства к ней. То есть, хотелось в самой глубине души. Мне она сказала, что покончила с ним. И я ей, пожалуй что и поверила. Всякие разговоры о нем прекратились. Вернее, если она и говорила о нем, то с насмешкой. Мы снова стали болтать о том, о сем, как прежде. Я перестала меняться дежурствами. А если и менялась, то ради того, чтобы получить возможность поболтать с Мэгги. Я всерьез думала, что с ним все покончено. А ведь ясно же было, что нет, не покончено. Ясно, потому что как же еще объяснить то, что она запрыгнула в койку к Ти-Джею?

Ну а теперь про то, как об этом узнал Сэмюэл. Дело было в мае, наверное, или в позднем апреле, в конце апреля. Мэгги уже спала с Ти-Джеем что-то около недели. С чего у них началось, меня не спрашивайте. Коротко говоря, Мэгги была одинока, а Ти-Джею просто приспичило, в общем, как-то столкнулись они нос к носу и обоим было невтерпеж. Ну и все. А оказалось — не все. Перепихнулись бы разок — и с концами. Догадайтесь, кстати, где они это проделали. Я вам говорить не стану, сами догадайтесь.

Верно, но не просто в школе. Я вам все же скажу, где — в раздевалке для мальчиков. Вы можете в это поверить? Место-то уж больно поганое. Вся эта подростковая вонь, грязища, вонючие полотенца. Ладно, не стоило мне вам говорить. Вы это место сотрите из записи, пообещайте. Надо было попросить вас выключить диктофон, правда?

Так про что я рассказывала? А, ну да. Про Мэгги и Ти-Джея. Помните, я говорила насчет Мэгги и мужчин, которым нужна мамочка, которые ведут себя, как дети. Ну так, Ти-Джей точь-в-точь такой и есть. А еще им обоим хотелось, это уж во-вторых, чтобы Сэмюэл заревновал. Так что закончиться-то все должно было, едва начавшись, но не закончилось. Если бы она мне сразу во всем призналась, я бы ей что-нибудь да сказала. Спросила бы у нее, о чем она вообще думает. Ти-Джей, он кто? — туловище и трусы. На верхнем этаже у него вообще пусто. Один раз — это понять еще можно. Знаете, когда тебе невмочь, и ничто тебя не удерживает, и ты уверена, что никто ничего не узнает, никогда. Так ведь Ти-Джей, он же секреты при себе держать не умеет. Особенно чужие, секреты людей вроде Мэгги. Другое дело, что сама она так его при себе и держит, до сих пор, — теперь, правда, потому, что понимает, что натворила, а признаться в этом не может, даже себе, себе в особенности. Еще месяц продержит, не больше. Ровно столько времени, сколько ей потребуется, чтобы окончательно убедить себя, что она ко всему случившемуся никакого отношения не имеет.

Сэмюэл узнал обо всем одновременно со мной. Со всеми нами. Ти-Джей, наверное, помирал от желания сунуть ему это дело под нос. Но было и другое. Вам, наверное, тоже не понятно, на что ему все это сдалось. Я о том, что Мэгги, конечно, одна из моих лучших подруг, человек она чудесный, но никак уж не Одри Хепберн. Если бы она еще сбросила немного мясца с бедер, ну, может, повыше его передвинула. Хотя тут я не знаток. Мне бы мое в обратном направлении переместить. В общем, я что хочу сказать, — глядя на них, оставалось только дивиться. Наверное, Мэгги просила его сохранить все в тайне, может даже умоляла, в ногах валялась, и неделю с чем-то он продержался. Для Ти-Джея это достижение, да еще какое. Особенно если учесть, что у него происходило с Сэмюэлом. Но это же, как диета, верно? Ты держишься, сколько сил хватает, так? — а после кто-то приносит целый поднос пышек, а на них и шоколадная глазурь, и карамельная, сотня всяких, если не тысяча, а до ленча еще целый час, и у тебя в руке чашка со свежим кофе, и все хватают по пышке, ну и ты тоже себе позволяешь, ведь так?

Ну он и шлепнул ее по попе.

В учительской, при всех, а там были я, Викки, Джордж, по-моему Джанет, Матильда и Сэмюэл, конечно. Наверное, и многие другие. Сидим мы все за столом, разговариваем, просто болтаем. О чем, я уже не помню. Сэмюэл, он с нами не болтает, но за разговором следит, и когда Мэгги входит и спрашивает: пить никто не хочет? — Ти-Джей протягивает руку — и шлеп ее по мягкому месту, и Сэмюэл это видит и все прочие тоже.