Когти Каганата - Константин Жемер

– А я её совсем не помню, – сказал он. – А географическое образование на севере Азии не имеет никакого отношения к моей родине – США, или к родине моих родителей – Российской Империи.

Дауни кивнул и вдруг улыбнулся.

– Ну, как ваша голова? Не болит?

Толстой с удивлением обнаружил, что или болтовня плантатора, или его чудесный чай и вправду помогли. Американец поспешил рассыпаться в благодарностях.

– Благодарите Гималаи и удачный сезон, сэр, – ответил мистер Дауни беззаботно. – Рад, что вам понравилось, но вообще стоит знать, что двух одинаковых урожаев чая не бывает, даже если собрали его на одной плантации. В Европу давно везут чайные смеси, потому что покупателю глубоко безразлично, какая стояла погода, шел ли дождь или палило солнце; покупатель хочет каждый раз получать один и тот же вкус. Эх… Простите, подполковник, наболело. В моем понимании вся прелесть этого продукта в изменчивости, но, похоже, мало кто со мной согласен. Поэтому не надейтесь, что в следующий раз, когда вы испробуете где-нибудь чай Дарджилинг, он будет подобен этому. И вообще, предлагаю подкрепиться – как-никак, время ланча. Как истинный англичанин, в какой бы точке земного шара я не находился, скорее пущу себе пулю в лоб, чем пропущу ланч.

Красивая молодая женщина в темно-красном сари заканчивала сервировать стол на веранде. При появлении мужчин она вежливо поклонилась и немедленно вышла.

– Поскольку завтрак вы проспали[59], позвольте предложить сладкое, подполковник, – говорил мистер Дауни уже за столом. – Бутерброды с мармеладом поднимают тонус, рекомендую. Шоколад вот – тогда точно мигрень в ближайшее время не побеспокоит. И вообще, знаете, от чего у вас болела голова? От неправильного питания. Вы же, наверняка, питались вместе с теми паломниками? А индусы, как я видел, предпочитают есть руками и некоторые из их блюд ещё… Ещё шевелятся!

Англичанина заметно передернуло. Толстой же поторопился вступиться за своих бывших попутчиков. К сожалению, набитый рот этому способствовал слабо, пришлось сначала прожевать, да еще и тянуться через весь стол за салфетками. Мистер Дауни эту сцену перенес с невозмутимостью истинного джентльмена из завистливых анекдотов, бытующих у французов.

Спустя какое-то время американец понял правоту мистера Дауни. Он и сам не предполагал, как скучал по нормальной пище и столовым приборам! Даже когда снаружи донесся шум мотора, Толстой не изъявил желания оторваться от стола. Хозяин, по-видимому, из вежливости по отношению к американцу, не пошёл встречать новоприбывшего.

– Уж сюда дорогу он найдет, – сказал англичанин насмешливо. – Это ваш соотечественник – Герберт Паулс.

Услышав фамилию? Толстой наскоро закидал в себя остатки пищи и встал из-за стола. Он ожидал встречи с кем-то из своих «операторов». А тут пожаловал сам заместитель «Дикого Билла[60]» полковник Паулс, слышать о котором приходилось немало, а вот повидать до сей поры не довелось.

Твердо, но и не излишне громко хлопнула входная дверь. По коридору проследовали уверенные быстрые шаги. На пороге в столовую появился высокий человек в сером костюме, в левой руке он держал шляпу с узкими полями.

– О! Элая Толстой! – вскричал вошедший и поспешил протянуть руку для приветствия. – Очень рад, что, наконец, свел с вами личное знакомство! Очень рад!

– Мистер Паулс…

– О, нет! Никаких мистеров Паулсов, зовите меня Герберт! Для простоты и для скорейшей приязни, так сказать.

– Питер, – поприветствовал он хозяина дома и снова повернулся к подполковнику.

– Наслышан-наслышан, – сказал он, оглядывая собеседника с ног до головы. – Элая Толстой – наш человек в Лхасе. Скажите, подполковник, Тибет может спать спокойно?

Толстой собрался ответить, но его остановили взмахом руки.

– Питер, предложи мне сесть. Не могу же я выслушивать доклад гордости нашей разведки стоя.

Гость удобно устроился в кресле у окна. Закинул ногу на ногу, сложил руки на колене и приготовился слушать.

– Теперь окей. А вы знаете, что японцы – в Бирме? – спросил сурово, но тут же лицо и голос его вновь обмякли, и он опять зачастил. – Наш дражайший хозяин и его соотечественники уверяют, что немцы не рискнут сунуться в их доминион, то бишь в Индию. Оставим это на совести союзников. А что скажете вы? Как обстановка? В Тибете все спокойно?

Толстой набрал полную грудь воздуха, помедлил мгновение и заговорил:

– Так точно, сэр... э-э… Герберт. Как вы выразились, все спокойно. Нынешнее правительство в Потале – не чета прежнему. Все европейские посольства в их глазах себя дискредитировали. Господин Ладлоу, глава Британской миссии, в своем доме фактически на осадном положении, сэр. Правительство же его существование игнорирует, и на диалог идет только с нами. Лейтенанта Долана[61] я как раз оставил с…

– Да-да-да, – в задумчивости перебил Герберт. – Скажите, пожалуйста, Элая, а почему радиограмме не удалось застать вас в Лхасе?

В елейном голоске появился металлический отзвук. И не стали, а скорее свинца, что, порой, без всяких алхимических операций превращается из просто свинца – в свинец, повязку на глазах и расстрельную команду из твоих бывших сослуживцев.

– Кой чёрт понёс вас, подполковник, в это, прошу прощения, королевство? Как его, Пуданг? Бумтан? Что вы забыли по другую сторону Гималаев? Питер сказал, что его лейтенант нашел вас в лагере паломников. Что вы делали среди этого сброда? И только посмейте заговорить о каких-нибудь буддизмах или нирванах! Уж лучше скажите, что вы решили устроить себе отпуск, это я пойму! Или, на худой конец, увлеклись дочерью местного вождя! Что угодно, только не эти тибетские бредни, окей? Терпеть не могу Азию! Каждый год срывается кто-нибудь из агентов! Уходят в эти их Поталы, Нирваны, и в прочие столь же идиотские места! Ну, подполковник?

Толстой начал ёрзать в кресле перед вольготно устроившимся начальством. Он ёрзал и молчал. Только желваки тяжело ходили на щеках. Вверх – вниз. Вверх – вниз.

– Отлично, подполковник, – неожиданно широко улыбнулся Паулс. – Значит, не все потерянно. Те из моих ребят, которые действительно прониклись этой гималайской дурью, перестали позволять себе такую простую вещь, как эмоции. Начинаешь ругать такого парня, а он только улыбается, а про себя бормочет всякий бред…э-э… мантры, кажется.

Лицо Толстого сейчас представляло собой мечту физиогномиста. Герберт Паулс некоторое время полюбовался картиной и махнул рукой:

– Рассказывайте, Элая. Как вы дошли до такой жизни. Только коротко, прошу вас. У нас ещё дел с маленький Эверест.