Пути зла - Джон Тренейл

Мечты сбываются, но что-то здесь не так. В полиции никогда не рассматривали Козуэй как особо опасный район или как хранилище наркотиков. Поэтому не направляли туда патрульных машин. Это была просто обычная жалкая свалка отбросов человеческого общества.

Водитель перегнулся, чтобы открыть боковую дверцу. Жестом руки в черной кожаной перчатке пригласил сесть в машину. Ренди заколебался. Ему чертовски не хотелось возвращаться домой, но, с другой стороны, от этого приглашения дурно пахло.

– Чего надо? – грубо спросил он.

Ответа не последовало.

– Я тебе ничего не позволю. Ясно?

Левая рука водителя покоилась на пассажирском сиденье, пальцы перебирали пачку банкнотов. Ренди облизал пересохшие губы.

– Дам тебе пососать свой член, но твой в рот не возьму, идет?

Водитель похлопал по пачке, потом смахнул ее с сиденья. Ренди, быстро оглядевшись по сторонам, не заметил поблизости никого. Впрыгнув в машину, он захлопнул дверцу. Машина отъехала.

Ренди попытался рассмотреть водителя, но поднятый воротник его кожаной куртки скрывал большую часть лица. Двойник Марлона Брандо в коже. Черт возьми, это крутые парни.

Ренди не пришло в голову задать себе вопрос, почему этот пижон оказался около его дома, почему он решил заключить эту сделку, почему он, Ренди, не отверг этой мерзкой сделки и не отправился домой. Недоучка Ренди, исключенный из средней школы, не был профессором логики.

Он решил, что не позволит этому извращенцу сосать свой член, поэтому стал выяснять, что же его ожидает.

– Куда мы едем?

Никакого ответа.

– Я спросил: куда мы едем?

К этому времени машина мчалась по прямым городским улицам. Тьма затопила Парадиз-Бей. Ренди почувствовал беспокойство. От пижона исходил какой-то странный запах. Пахло кожей, но что-то другое заглушало этот запах. Что-то противоестественное.

– Какой сегодня день? – спросил Ренди, не зная, что сказать. Его желудок сводило от голода, по крайней мере, ему так казалось. Сколько времени он уже не ел? Перед ним на приборной доске мерцали бледно-зеленым цветом затейливые часы. Он попытался сосредоточить внимание на цифрах, которые то появлялись, то исчезали. Июнь, 16.

Машина свернула налево, в горы. Теперь Ренди знал, где они.

– Корт-Ридж? – спросил он недоверчиво. – Ты здесь живешь?

Тогда совсем другое дело. Корт-Ридж – район людей богатых, с положением. Этот парень, должно быть, при деньгах. Наверное, он живет в одном из тех красивых старых домов с видом на океан? Ренди мог бы распотрошить его, и никто ничего не узнал бы. В тех домах наверняка есть чем поживиться.

Но вдруг машина, свернув с шоссе, остановилась. Водитель вышел, забрав с собой ключи, и пошел по дорожке вперед. Ренди удивленно заморгал. Пошарил вокруг рукой, но денег не нашел. Ему был виден в десяти ярдах от машины только силуэт водителя. Бросив быстрый взгляд через плечо, Ренди последовал за ним. Нигде ни огонька, черт, какая же это часть Корт-Ридж?

Водитель двигался уверенно. Казалось, он прекрасно ориентировался в этой чаще. Он ловко избегал всех сучьев и свисающих на дорожку веток, которые мешали пройти его спутнику и цеплялись за его одежду. Ренди запыхался, ему было страшно. Ну, ничего – скоро он заставит этого парня заплатить за все сполна.

– Эй! – крикнул он. – Подожди меня!

Не успел он произнести последнее слово, как налетел на что-то мягкое и плотное: водитель. Ренди поспешно отпрянул. Куда ни глянешь, повсюду темь, хоть глаз выколи…

Ренди услышал шипение и увидел свет. Водитель, расставив ноги, стоял спиной к нему. Источник света он держал так, что Ренди не было его видно. Спичка? Чертовски большая. Потом он увидел, что водитель запустил руку в карман и вынул что-то. Что-то белое, шелестит. Деньги!

Водитель бросил их через плечо на землю. Ренди чуть не свалился, так он ослабел. Если в ближайшие полчаса он не поест, то умрет от голода. Он должен воспользоваться случаем, должен! Деньги все еще валялись на земле за спиной водителя. Парень, казалось, целиком занят фонариком и чем-то еще, – может, это его член белеет в темноте. Ренди это дерьмо не интересовало. Сыт по горло. Если это извращенец погонится за ним – он легко скроется в лесу…

Когда Ренди нагнулся за деньгами, водитель обернулся. В правой руке он держал горящую паяльную лампу, ее смертоносный блеск был нацелен прямо в глаза юноши…

Ренди закричал. В последующие полчаса или чуть дольше он дико кричал. Хотя кляп, забитый ему в рот, заглушал эти крики…

Все валится из рук. Первый раз в жизни я влюблен. Отправляюсь в библиотеку, роюсь в книгах, стараюсь найти все об этом, как говорят, пробуждающем в человеке энергию чувстве. Но от книг – никакого прока. Перестраиваю свой график работы так, чтобы днем быть свободным. Подменяю любого, кто меня об этом попросит. А мальчик не показывается. Наверное, я схожу с ума по мальчишке, а он, невежа, обо мне, видно, и не вспоминает. Да, именно так.

(Относительно работы: пора ее бросить. Я – человек добросовестный, но всему есть предел: сколько картошки можно почистить, не погубив при этом здоровья? Я – не тот человек, или, вернее, не всегда был таким, кому нравится бить баклуши, баловаться mousse d'orange,[27] когда начальства нет поблизости. Хотя, поверьте, немало повидал я работников, которые только этим и занимались. И еще, поверьте мне на слово, сам я не раз бил баклуши при самых неподходящих обстоятельствах и в самое неподходящее время: не имею ничего против пустой траты времени.)

Грусть мне несвойственна. Иду в библиотеку и читаю все подряд: поэзию, любовные романы, книги по психологии. Многие из этих книг мне, как говорится, не по зубам. Но все книги пронизывает одна мысль: любовь не бывает без грусти.

В своей жизни я испытывал ярость, страх, ненависть, депрессию и граничащее с самоубийством отчаяние. Но ни разу я не грустил. Когда в первый раз я встретил Джонни, меня охватила радость. И это было самым приятным чувством из всего, что было потом. Мы расстались, и в душе возникло что-то новое, хотя я не понимал еще этого чувства. Мы встретились во второй раз – повторилось то же самое. Только когда он ушел, мне стало еще хуже. Но я не знал, что со мной происходит. Подавленное состояние, тяжесть в желудке, усталость, ничего не хотелось – вот что осталось в душе от этого дня.

Странные вещи творились со мной: никогда раньше краски не казались мне такими яркими, воздух не благоухал таким ароматом, и птички не пели так нежно. Обязательно ли все это сопровождает грусть? И себе я казался прекрасным, с пылающим сердцем. Потом я увидел мальчика с доктором Дианой. И все огни в моей душе тут же погасли. Последнему дураку понятно, что она хочет завладеть им. Ну, так он ей не достанется! Он – мой. МОЙ, ГОВОРЮ ВАМ…

Мне кажется, что все надо мной смеются. Наверное, я просто шут.

Однако спустя немного времени гнев и ревность мои испарились. Как странно: они просто исчезли. Даже грусть улетучилась, вытесненная страстью к Единственному Любимому. И эта страсть влечет к нему. Отсюда мое появление на Корт-Ридж вечером 16 июня. А он, чтобы отвергнуть меня, выбрал именно ту минуту, когда я наконец разобрался в своих чувствах.

Стою под соседским фонарем, машу рукой. Уверен, что он видит меня, поэтому смеюсь и снова машу: «Давай, спускайся!» Но – нет! Окно захлопнулось, и в следующую секунду гаснет свет. А я стою под фонарем и чувствую себя последним дураком.

Жду с надеждой, что он снова откроет окно. Вдруг, думаю, он спускается вниз и вот сейчас появится. (Конечно, если учесть, что он не помахал мне в ответ и захлопнул окно, ясно, что ждать нечего. Но любовь есть грусть, помните об этом.) Потом возникает другая мысль: может быть, родители сцапали его? Потом… ничего.

Пока плетусь в высокой траве прочь от дома Андерсонов, в глубь кладбища, в душе моей накапливаются новые неприятные ощущения. Может быть, влияет на меня окружающая обстановка: вы чувствительны к среде обитания? Здесь полно собак. Одних приводят на поводках обожающие их владельцы, другие, а их большинство, – дикие. И те и другие, однако, гадят. Вдруг в нос ударил неприятный запах, его источник – понятен. Я вляпался в собачье говно.

Мягкое говно.

Не думаю, что вы уже готовы выслушать рассказ о мягком говне. Мы дойдем до него позже.

Так вот какая мысль осенила меня, пока я вытирал о траву свой ботинок: Джонни Андерсону необходима дисциплина. Мой маленький мальчик нуждается в твердой руке, которая вела бы его сквозь все радости и горести жизни, сквозь все ее взлеты и падения. Бережно, но твердо. Я должен стать его наставником. Руководить им. Уберегать его от превратностей судьбы, которые столь опасны для слабых духом. Я не позволю ему носиться, как собаки на кладбище Корт-Ридж, поблажек ему не будет. Бесконтрольная свобода приносит ребенку только вред. Помню, мой собственный отец так говорил, черт меня побери, но мы вернемся… к мягкому говну, – дайте срок. Хочу рассказать об этом.