По ту сторону огня - Ева Вишнева

Лада и Ингрид лежат на земле с распахнутыми глазами. В глазах отражаются облака, губы измазаны красным. Люди боятся смотреть на них, люди винят в их смерти чудовище: верно, девочки наелись ядовитых ягод, потому что увидели его глаза. Оно их заставило.

«Это все чудовище. Хорошо, что вода ушла. Вон виден мой дом».

Призраки смеются, призраки хохочут. Они знают, что никакого чудовища нет.

Они смотрят на девочек, застывших у порога. Ласково говорят Ингрид:

– Можешь остаться, будешь нашей королевой. Ты теперь наша, наша, наша!

Кричат Ладе:

– Убирайся! Уходи, уходи, уходи! Ты не наша! У тебя холодная кровь, но душонка все еще горячая!

Призраки беснуются, призраки рвут черные локоны Лады. Ранят белую кожу. И она убегает, не разбирая дороги, спотыкаясь и падая. В деревню, навстречу людям. А они смотрят на нее и спрашивают:

– О боги, Ладонька, что с тобой? Что стряслось?

И никто уже не помнит, как она лежала, раскинув руки и глядя в небо.

Не помнят люди, как разжимали окоченевшие пальцы, переплетенные с пальцами Ингрид, как клали на грудь ветку самых спелых и самых красных ягод, как опускали гроб в землю.

– Я хорошо сыграла? – спросила девочка.

«Замечательно, – подумала я, пропуская мимо ушей ответ Алана. – Вот только это совсем недетская история». Хотя и мне ее рассказывали в весьма юном возрасте. Тогда нянюшка Илая сидела на краю постели, обтирала меня смоченным в прохладной воде полотенцем. Успокаивала, отвлекала сказками. Какое большое горе: семья на остаток лета уехала в нашу старую резиденцию, а мне пришлось остаться из-за болезни. Я отчаянно скучала по пологим берегам полноводной реки, по жеребятам и кроликам, которых разводила присматривающая за резиденцией семья. Дни проходили тоскливо без наших с Лилией игр, без сада с цветущими розами.

Илая пыталась успокоить, рассказывала все истории, которые знала: от самых светлых сказок до жутких легенд. Приговаривала: «Ничего, милая, в будущем году туда отправимся». Я ей верила, не зная, что в резиденцию больше никогда не попаду. Не зная также, что до следующего лета Илая не доживет, а у меня появится сестра Вэйна, и ее здоровье поставит крест на семейных путешествиях.

Когда Вэйна немного подросла, я попыталась рассказать ей об Илае и ее историях. Но мне не удалось аккуратно переложить их на язык жестов, да и я путалась, упускала детали. Только сказка о призраках проняла сестренку: неделями она рисовала затопленную деревню и девочек с красными губами, а я получала выволочки от родителей. Уж слишком они старались беречь Вэйну от всего, что могло причинить ей вред.

Глава 10

К самой звезде

– Ой, а вы кто? – спросила девочка, наконец заметив меня. Пока она показывала сценку и общалась с Аланом, я отошла в сторону, села на низкую лавочку у зеркала. – Извините, пожалуйста, я вас не заметила. Знаете, на эту танкетку обычно ставят сумочки. Ой, не стоило так говорить…

– Эдит, милая, вот ты где! – послышался приятный голос Авроры. Хозяйка вечера вошла в холл, плавно покачивая бедрами. – Я же просила тебя не убегать. Ах, вот оно что! Очень рада, что вы пришли.

Она подошла к Алану, поцеловала в гладко выбритую щеку. И опять я заметила, как его лицо на мгновение преобразилось, расслабилось.

– Мама, я устала стоять, ножки болят. Можно я полетаю немного? – Не дожидаясь разрешения, девочка встала на цыпочки, оттолкнулась от пола и… взлетела!

Аврора нахмурилась:

– Что я говорила о терпении и хороших манерах? Распугаешь мне всех гостей!

Эдит покраснела, сложила ручки на груди, развернулась прямо в воздухе, понеслась в сторону коридора.

– Прошу прощения, она в последнее время стала капризной. Возраст такой: дар усиливается, хочется постоянно его использовать. Ничего, побалуется и успокоится.

«Какой красивый дар», – подумала я с восхищением. Аврора выглядела великолепно в красном приталенном платье, с розой на запястье и золотыми серьгами. Интересно, какой у нее может быть дар? Наверняка что-нибудь экстравагантное или милое. Может быть, как и дочь, она умела летать.

Дочь.

Я скосила глаза на Алана, к которому снова вернулось бесстрастное выражение. Его отношение к Авроре все еще вызывало во мне беспокойство. Интересно, а если спросить его об этом прямо, не обидится? Мы ведь друзья.

– Проходите скорее в зал, я вас представлю. Впрочем, Алан в представлении не нуждается.

– Ну отчего же. Кажется, я не заходил сюда так долго, что меня все давно уже успели позабыть.

Шутка вышла неловкой.

В оформлении зала золото сочеталось с охрой и палевыми оттенками. Круглый столик в центре, за которым играли в карты, картины с натюрмортами в квадратных рамах, уютные кресла возле камина. В одном из них сидел старик, а возле его ноги, прямо на ковре, мальчишка лет семи собирал пазлы. Увидев нас, старик дружелюбно кивнул; Алан поспешил к нему.

– Даже с нами не поздоровался, – проворчал мужчина за круглым столом, сбросил карты. Он был весь рыжий, веснушчатый. Видимо, игра шла неважно: мужчина хмурился, закусывал губу.

– Господа, знакомьтесь, это Энрике, племянница нашего дорогого герцога Фернвальда. К слову, он обещал приехать позже.

– Генри Кастелрой, – представился рыжий мужчина, целуя мою руку. – Приятно познакомиться. Значит, племянница моего заклятого врага? Не советую вставать у меня на пути.

– Боги, Генри, не пугайте ее, – засмеялась Аврора. – Ваш юмор до добра не доведет.

– Я совершенно серьезен.

– Почему вы враги? – робко улыбнулась я.

Генри Кастелрой охотно пояснил:

– Видите ли, Энрике, я тоже руковожу школой. Каждые пять лет мы с вашим дядей соревнуемся за право получить королевскую дотацию. Мои документы всегда в порядке, не придраться: полноценные планы, прогнозы, пухлые тетради с расходами. А у старины Фернвальда дела безалаберно ведутся, но вот говорить он умеет красиво, как песню поет. Жаль, что король и комиссия отдают предпочтение ушам, не глазам.

– Но ведь средств у вас и без того хватает, Генри, – перебила женщина с длинными черными волосами и необычным для здешних краев разрезом глаз, – скажите прямо: вас раздражает, что в вашу школу попадают те, кого Фернвальд отсеял на первом этапе.

Кастелрой прошипел сквозь зубы:

– Будь вы мужчиной, Мария, мы бы стрелялись на следующей неделе.

– Ваше счастье, Генри, что я женщина, – парировала Мария. – Будь я мужчиной, ни за что бы не промазала.

Пару секунд они смотрели друг на друга с раскаленной добела враждебностью, а потом вдруг рассмеялись. Остальные к ним присоединились. Я тоже, хотя мне все еще было