Ботфорты капитана Штормштиля - Евгений Астахов

...На следующее утро мама разбудила Тошку раньше обычного.

— Там тебя спрашивает какой-то, — сказала она. Очень хулиганского вида. В тельняшке и кожаной куртке.

Тошка, как был в трусах, выбежал в коридор. На пороге стоял Бобоська.

Глава 18. Новая песня старой шарманки

— Где ж ты пропадал столько времени? — спросил Тошка, когда они остановились возле скрюченной носатой старухи, продававшей розовые шары воздушной кукурузы.

— Две штуки, — сказал Бобоська, бросая в корзину деньги.

— Ты уезжал куда-нибудь из города? — не отставал Тошка.

— Уезжал, — нехотя ответил Бобоська. — Три дня болтался. В двух городах был. Получу из багажа тюк, а в нем пять-шесть свертков, ну и пошел по адресам.

— Почему в другом городе?

— А черт их знает, зачем они набрали такие заказы. Разве этого Скорпиона поймешь?

— Что он тебе говорит? Ну, насчет того, насчет кожанки?

— Чего говорит... Ничего. Все то же самое — отрабатывай. Или клади на бочку шесть тысяч. И вся беседа. Вот и ишачу. А ты что поделывал?

— Я? Да так... Ставридку ловил. Теперь времени поменьше — школа, уроки... Ты жалеешь, что бросил школу?

— Жалею. Мне десятилетка во как нужна! — Бобоська провел по горлу ладонью. — Я б в высшее мореходное поступил. А так что... — Он доел кукурузу, вытер пальцы платком. — Закуришь?

— Нет, я ж не курю.

— Все не начал?

— Нет.

— Все маму боишься?

— Никого я не боюсь! Я того долговязого, что тогда у Старой гавани нарывался, знаешь как отделал. По высшему разряду! Возле Интерклуба.

— Но! Правда?

— Неужели врать буду?

— Не будешь, это я знаю. Силен ты, Тошка! Один на один?

— Да.

— А та не помогала? С лобаном которая? Ну, в общем, капитана Борисова дочь?

— Говорю ж — один! — рассердился Тошка. — Он матроса обмануть хотел, облигацию вместо денег подсовывал.

— Матроса? Вот собака! Ты ему крепко дал?

— Крепко. Я ему устроил туберкулез...

Разогретый солнцем асфальт прилипал к подметкам. Укрывшись в тени камфорных деревьев, сидел шарманщик. Его щеки были похожи на два переспелых помидора.

— Эй, молодые люди! — крикнул шарманщик. — Закажите музыку. Можно польку, можно вальс. Хорошим людям без музыки душно жить.

— Зачем нам вальс? — сказал Бобоська. — А ты можешь так сделать, чтобы новую песню играть? Чтобы не только про моряка с кэча и про невест?

— О-о! — сказал шарманщик. — Легче мою обезьяну, моего Хумару научить вслух читать газету. Чтоб была новая песня, надо делать валики, выбивать дырки на картонах. Это сейчас уже никто не умеет.

— Жаль. А то вот он мировые песни может сочинять.

— Песни сочинять? Ты понял, Хумара, этот мальчик сочиняет песни.

Обезьяна, услышав свое имя, вскочила на плечо шарманщика. Она оскалила зубы и сердито ударила кулаком о кулак.

— Чего ты злишься, Хумара? — успокоил ее шарманщик. — Молодые люди не заказывали музыку, можешь спать на здоровье. Они сами сочиняют песни.

Но обезьяна, наверное, не хотела больше спать и решила заняться делом. Стащив с головы шарманщика парусиновый картуз, она принялась старательно перебирать волосы; близоруко щуря глаза, колупала кожу коричневым ногтем.

Мимо по тротуару бежал босой мальчишка. Асфальт жег ему подошвы, и он пританцовывал, держа двумя руками большое деревянное блюдо, стоявшее на его курчавой голове.

— Сладкий, печеный груш! — выкрикивал мальчишка.— Сладкий печеный груш!

Хумара бросил искать в голове своего хозяина. Он насторожился, вытянул шею, его старческие выпуклые глаза засветились.

— Че-че-че-че! — застрекотал Хумара, умильно поднимая вверх розовые ладони. — Че-че-че!

— Дай ему грушу, — сказал Бобоська мальчишке.— Имей уважение — это же твой предок. Смотри, как ты похож на него.

— А деньги кто даст? — невозмутимо спросил мальчишка.

— Я дам. — Бобоська вынул из кармана рублевку.— Только выбери самую большую и не забудь как следует повалять ее в сахаре.

Хумара жадно протянул обе лапки. Сквозь редкую бурую шерсть просвечивала его худая кожица. Он смотрел совсем как человек, маленький человек с полными слез просящими глазами.

— Если у меня будет много денег, — сказал Бобоська,— я куплю Хумару. И увезу его с собой в рейс. Чтоб он увидел снова свою Африку или, не знаю там, Индию. Я отпущу его — пусть живет на свободе, кушает груши сколько хочет.

— Если ты будешь покупать старых обезьян и отвозить их в Африку, у тебя никогда не будет денег, — рассмеялся шарманщик.

— Ну и черт с ними!

Хумара унес грушу подальше от шарманки, насколько позволяла ему тонкая стальная цепочка.

— Вот так и я, Тошка. — Бобоська невесело усмехнулся. — У Скорпиона на цепочке. Далеко не уйдешь...

— Покрути! — раздался за их спинами низкий отрывистый голос. Они оглянулись. Возле шарманки стоял Оришаури. — Покрути ящик! Костик слушать хочет. — Он погладил лохматую голову своего любимца.

— Ну тебя! — Шарманщик лениво зевнул. — Жарко. И потом у Хумары сейчас обеденный перерыв, разве не видишь?

— Покрути! — просил Оришаури. — Покрути ящик!

— Вон молодого человека проси. — Шарманщик кивнул на Тошку. — Он, говорят, песни сочиняет. Раз сочиняет — пусть поет. Зачем зря сочинять.

— А ты спой. — Бобоська толкнул Тошку в бок. — Спой! Мотив-то одинаковый. Давай! — Он поднял с земли шарманку, откинул упор, набросил на Тошкино плечо широкий потертый ремень. — Крути на все двенадцать баллов!

Тошка крутанул ручку совсем так, как это делают шоферы, когда хотят завести закапризничавший мотор. Шарманка взвизгнула, будто ее ударили кнутом.

— Крути правильно! — возмутился Оришаури.

Наконец Тошка приноровился, и шарманка заиграла как надо. Осталось только подпеть ей:

Скрипит дубовый кабестан,И режет воду киль...

Камфорные деревья шумели под ветром совсем морским шумом. И пахли уже не аптекой, а дальними странами, о которых рассказывают матросы, вернувшись из опасного, трудного, но все же прекрасного плавания.

Оришаури стоял, раскрыв от наслаждения рот. Шарманщик тоже был доволен — люди останавливаются, чтобы послушать новую песню. Надо будет запомнить ее слова, а то про таверны и Южный Крест уже многим надоело.

Плывет сквозь бури капитан,Плывет сквозь бури капитан,Отважный Штормштиль...

Тошка пел от души, стараясь не пускать петухов на верхних нотах. Он так увлекся, что не заметил двух женщин, которые шли по тротуару, о чем-то оживленно разговаривая. Вдруг одна из них остановилась как вкопанная и, схватившись за сердце, покачнулась.

— Что с вами, Нина Александровна?

— Этот... там.. это... крутит... это... кажется, мой сын!

Глава 19. Охота на перепелок, «Черная пантера» и бебут боцмана Ерго

К предложению Тошки найти хозяина пальто Бобоська отнесся настороженно. Кто это мог надоумить Тошку? Уж не в милицию ли он ходил?

— При чем здесь милиция, Бобоська? Мне это посоветовал один человек.

— Какой человек?

— Ну... какая тебе разница? Ты все равно его не знаешь. В общем, тот человек, который подарил мне эти ботфорты.

— Мировые бахилы! — Бобоська пощупал пальцами голенища Тошкиных сапог. — Воду не пропускают?

— Нет, что ты! Они с подклейкой из рыбьего пузыря.

— Стоящая вещь... Значит, просил узнать о том заказчике?

— Да, обязательно. Ты адрес его помнишь?

— Адрес в разносной книге есть. И фамилия...

Однако разносной книги в мастерской не оказалось. Она исчезла бесследно. Вместо нее на прилавке лежала новенькая, с десятком ненужных Бобоське адресов.

— Чего ты ищешь? — подозрительно спросил Сушеный Логарифм.

— Вчерашний день, — буркнул в ответ Бобоська и вышел на улицу.

— У, хулиганье невоспитанное!..

Дело осложнялось. Фамилию заказчика Бобоська забыл. Не помнил он и названия улицы:

— Но я знаю, как ехать туда. И номер дома помню — двадцать восьмой.

— Улицу надо знать, — настаивал Тошка. — Ведь ты тогда не дошел до конца. И пальто у тебя отняли не на той улице, которая в адресе была записана.

— Не на той. Это верно. — Бобоська наморщил лоб. Как же называлась та улица? Какое-то негородское у нее название было.

— Лесная?

— Нет, не Лесная.

— Садовая?

— Ты что! Садовая в самом центре. Где кино «Победа».

— Ну, может, Луговая? Или Полевая?.. Пасечная?..

— Погоди, погоди! — Бобоська ухватился рукой за подбородок. — Вспомнил!.. Огородная! Огородная, двадцать восемь. И фамилию заказчика вспомнил! Петров его фамилия. Пошли!

На Огородной, двадцать восемь, Петрова не оказалось. И вообще на Огородной улице было всего семь домов. Они стояли за тем самым пустырем, на краю которого гундосый отнял у Бобоськи сверток с пальто.