Одержимый - Питер Джеймс

Он улыбнулся, спросив себя, как бы повела себя Аманда, если бы он встретил ее в дверях в набедренной повязке и с суковатой дубиной в руке. Он надел толстые матерчатые варежки и проверил баранину под красносмородинным соусом. Рецепт назывался «Барашек Розмари». Пироги с картофелем и пастернаком, горошек и острый морковный суп-пюре находились уже в подогревочном отделении духового шкафа.

Он нырнул в гостиную, чтобы проверить, как там его гостья.

В этот момент Аманда стояла перед камином с фотографией Кэти в руке и не слышала, как в комнату вошел Майкл. Неожиданно ее предплечье оказалось в тисках его пальцев. Он буквально вырвал фотографию у нее из рук:

– Не трогай ее вещи!

Это был отданный ледяным голосом приказ.

Аманда ошарашенно посмотрела на него.

Его лицо напоминало тучу, и на какую-то секунду ее охватил ужас. Ей было больно от его хватки.

Он отпустил ее и осторожно поставил фотографию на место, потом повернулся к ней, закрыв собой фотографию, и вымученно улыбнулся. Его гнев улегся так же быстро, как вспыхнул.

– Прости, – неуверенно сказал он. – Я…

– Ничего.

Майкл снова был спокоен.

– Прости. Мне жаль. У меня заскок насчет…

– Все хорошо, – сказала Аманда.

Майкл беспомощно смотрел на нее, и ей вдруг стало жаль его в этом белом фартуке с рассыпанными по нему музыкальными нотами, красной рубашке с открытым воротом и синих брюках. Ей нравился его вид – так он выглядел более уязвимым.

– Мне надо стараться жить дальше, – сказал он. – Но это чертовски тяжело. – Он смотрел в стену. – Иногда мне кажется, будто я живу в мавзолее.

Его взгляд метался от картины к картине.

– Мне нравятся эти картины.

– Их написала Кэти.

– Все?

– Все, что висят в этой комнате. Она называла их «Коллекция. Состояние мозга». Может, она так видела меня.

– Она была очень хорошим художником, – сказала Аманда, чувствуя, что не выдерживает сравнения.

Майкл все еще чувствовал неловкость после своей вспышки.

– Да, – сказал он. – Но она не принимала свой талант всерьез. Говорила, что это просто хобби.

Аманда спросила, чтобы сменить тему:

– Может быть, мне помочь тебе на кухне?

– Нет. Я все уже сделал и присоединюсь к тебе через секунду.

Он подошел к открытым на балкон стеклянным дверям и с беспокойством выглянул наружу.

– Как ты считаешь, нам действительно стоит есть на воздухе? Может быть, для этого слишком прохладно?

– Будет здорово поесть на воздухе.

– Вино не кончилось?

Аманда показала бокал, который был наполовину полон.

– Нет. Спасибо.

– Знаешь, какая разница между оптимистом и пессимистом? – спросил Майкл.

– Какая?

– Оптимист говорит, что его бокал наполовину полон. Пессимист – что наполовину пуст.

– Тогда мой бокал наполнен до краев, – сказала Аманда.

Из проигрывателя компакт-дисков звучала увертюра к «Фигаро». Майкл прислушался к музыке, и на него нахлынули эмоции. Ну почему он не дал посмотреть ей на чертову фотографию? Остается надеяться, что он ничего не испортил. Надо было уехать отсюда, вот и все. Повести Аманду в ресторан. А здесь всюду Кэти.

Но он не хотел продавать дом. Это означало бы окончательный разрыв с Кэти, а он еще не был к нему готов. Пока не был. До настоящего момента, когда Аманда вот так и сидит на диване, а в ушах звучит увертюра к «Женитьбе Фигаро». И в сердце.

Наверное, она недавно вымыла волосы: они переливались глубоким шелковым блеском. Ее лицо было удивительно красивым, и ему нравилась одежда, которая была на ней: белый атласный пиджак поверх черного топа на бретелях, блестящие черные брюки, туфли на высоких каблуках, которые на женщине менее стильной смотрелись бы вульгарно, а на ней выглядели просто сногсшибательно.

Ему нравился ее запах.

Он улыбнулся, еще раз оценив ситуацию: Аманда, свободно расположившаяся на большом темно-синем диване, увертюра к «Фигаро», ароматный летний воздух. Удивительное мгновение. Он закрыл глаза и мечтательно взмахнул руками, будто вторя музыке.

Когда он открыл глаза, то обнаружил, что Аманда смотрит прямо на него.

– Я бы хотел умереть, слушая Моцарта, – сказал он.

Аманда тщательно обдумала его реплику.

– Ты часто думаешь о смерти?

– Все время. Ты, кстати, тоже.

– Я?

– Все думают. Неосознанно, но тем не менее. Это основополагающая часть человеческой психики. Даг Хаммерскойльд, бывший Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций, как-то сказал: «Любая наша мысль, любое действие формируется под влиянием того, как наш разум видит свою судьбу, а тело – свою смерть. В конце концов, ответы на все вопросы, задаваемые нам жизнью, определяются тем, как мы относимся к смерти»..

– Ты в это веришь?

– Абсолютно. Нами движут инстинкты выживания. Вспомни о десятках решений, которые приходится ежеминутно принимать во время того, как ведешь машину, идешь по улице, переходишь дорогу. В ресторане, рассматривая меню, не просто выбираешь ту пищу, которой можно набить желудок. На твой выбор влияют разнообразные мысли о диете – о том, что полезно есть и что вредно. Словом, выбираешь ту еду, которая позволит тебе прожить как можно дольше.

– Никогда об этом не думала.

– И не нужно. Большую часть времени твой мозг делает это за тебя. – Он похлопал ладонью по голове. – Твой серый друг. – Он помолчал и добавил: – Прости, что рассердился на тебя. Я не хотел.

Она улыбнулась:

– Я вела себя глупо.

– Нет, ты просто проявила любопытство, на которое имеешь полное право.

Он ушел обратно в кухню. «Сначала зажарить гребешки, – решил он. – Потом завернуть их в ветчину». Жизнь – рискованное занятие. Так какого черта?

Аманда села. Ее рука болела там, где Майкл схватил ее. Наверное, будет синяк. Еще до того, как взяться за фильм, она слышала, что психиатры – странный народ. Те, с которыми она встречалась, похоже, нуждаются в лечении не меньше, чем их пациенты.

Есть ли у Майкла темная сторона? Или потеря близкого человека так повлияла бы на любого?

Томас Ламарк также думал о смерти. Перед этим он думал о белых фургонах. Теперь же он размышлял о смерти доктора Майкла Теннента.

Он думал о том, что белые фургоны хороши днем, когда их никто не замечает. Можно стать сантехником, мясником или подвозчиком газет – да кем угодно. Пишешь на борту название фирмы, и никто не обратит на тебя внимания. Так же как никто не обращает внимания на водителей автобусов или рабочих, кладущих асфальт на дороге, или дворников, метущих улицу перед входом на станцию метро.

Вечером все иначе. Ночью в фургонах разъезжают преступники. Остановись на тихой жилой улочке в десять вечера, и глазом не успеешь моргнуть, как какая-нибудь подозрительная старуха или менеджер-параноик позвонит в полицию.

Поэтому он и взял на сегодня у доктора Джоэля его темно-синий «форд-мондео».

«Мондео» стоял на Провост-авеню. Из него был отлично виден дом, в котором жил доктор Майкл Теннент. И «альфа-ромео» Аманды. Крыша на машине не поднята. Это означало, что она не собирается оставаться на ночь.

29

Перед лицом Гленна Брэнсона щелкнули пальцы. Он не обратил на это никакого внимания.

Ему сказали:

– Эй, есть кто дома?

Он этого не услышал.

Его глаза наблюдали за Корой Барстридж на экране телевизора, но его разум был далеко. В темной комнате. Пластиковый пакет из «Уэйтроуз». Записка.

«Я больше не могу смотреть на себя в зеркало».

Эти слова впечатались в его мозг. Он видел их во сне вчера ночью и позавчера. Он видел съеденное лицо Коры Барстридж. Он никогда не забудет этих слов. Никогда.

– Твой чай. На столе. Остывает.

Он посмотрел на Грейс, послал ей воздушный поцелуй. Он любил ее больше жизни, у нее было терпение десятка святых.

– Две минуты, ангел, хорошо?

Сэмми, который сидел на полу и с сосредоточенностью оперирующего на сердце хирурга собирал цирк из деталей «Плеймобил», спросил:

– А мама правда ангел?

– Для меня да.

Гленна удивила скорость, с какой телевидение отреагировало на смерть Коры Барстридж, откликнувшись чередой передач о ней. Он как раз смотрел одну из них – нарезку кадров из ее фильмов. Только что выступал Дирк Богард, говорил о том, что она была настоящей звездой. А теперь шла сцена из фильма с их участием – он в медицинском халате, играет врача, и молодая Кора Барстридж с лицом представляющим собой сплошную маску из шрамов.

– Не вешай носа, малышка, через несколько дней будешь как новенькая! – говорил Дирк Богард.

Кора посмотрела на него.

– Я больше не могу смотреть на себя в зеркало, – сказала она.

Между Гленном и телевизионным экраном возникла Грейс:

– Может, поставить ужин обратно в духовку? Кажется, я начинаю ревновать тебя к твоей новой подружке.