Жизнь Микеланджело - Ромен Роллан

Он ничего не сказал, когда Павел IV хотел соскоблить фреску со стены[283]. Он ничего не сказал, когда по приказу папы Даниэле да Вольтерра «обштанил» его героев[284]. Спросили, какого он об этом мнения. Без гнева, со смешанным чувством иронии и жалости, он ответил: «Передайте папе, что это мелочь, которую очень легко привести в порядок. Пусть его святейшество заботится о том, чтобы привести мир в порядок, а чтобы поправить картину, не |Р&буется большого труда». Он знал, с какой горячей верой заканчивал он это произведение среди благочестивых бесед с Витторлей Колонна и под покровительством этой незапятнанной души. Он покраснел бы, если бы ему пришлось защищать целомудренную наготу своих героических замыслов от грязных подозрений и двусмысленностей лицемерных и низких душ.

Когда фреска Сикстинской капеллы была закончена[285], Микеланджело счел себя вправе окончить памятник Юлию II. Но ненасытный папа потребовал, чтобы семидесятилетний старец написал фрески Павловой капеллы[286]. Он едва удержался, чтобы не захватить некоторые из статуй, предназначенных для гробницы Юлия II, с тем, чтобы они послужили украшением его собственной капеллы. Микеланджело должен был почесть за счастье, что ему позволено было подписать пятый и последний договор с наследниками Юлия II. По этому договору он передавал свои готовые статуи[287]и оплачивал двух скульпторов, которые должны были окончить памятник: дополнив эти требования, он навсегда освобождался от всяких обязательств.

Но мытарства его еще не кончилась. Наследники Юлия II продолжали настойчиво требовать от него денег, которые, по их словам, они когда‑то ему выдали. Папа уговаривал его не думать об этом и всецело отдаться работе над Павловой капеллой.

«Но, — отвечал Микеланджело, — рисуют головою, а не руками; кто не владеет своими мыслями, тот себя бесчестит: вот почему я ничего хорошего не могу сделать, шока меня тревожат эти заботы… Я был прикован к этой гробнице всю свою жизнь, я потратил всю свою молодость на попытки оправдать себя в глазах Льва X и Климента VII; я разорился от чрезмерной своей совестливости. Такова воля судьбы моей! Я вижу множество людей, составивших себе состояние, дающее доход в 2 или 3 тысячи экю; а я, после ужасных усилий, добился только того, что обнищал. И меня еще обвиняют в воровстве!.. Перед людьми (не говорю уже: перед богом) я считаю себя за честного человека; я никогда никого не обманывал… Я не вор, я флорентийский горожанин благородного происхождения, сын уважаемого человека… Когда мне приходится защищаться от мерзавцев, я в конце концов делаюсь как помешанный…»[288]

Чтобы удовлетворить своих противников, он собственноручно закончил статуи «Жизни деятельной» и «Жизни созерцательной», хотя договор его к этому не принуждал.

Наконец состоялось открытие памятника Юлию II в Сан — Пьетро — ин — Винколи в январе 1 545 года. Что осталось от прекрасного первоначального плана? Один «Моисей», сделавшийся центральной фигурой, между тем как прежде он представлял собою только деталь. Карикатура на великий замысел!

По крайней мере, с этим было покончено. Микеланджело освободился от кошмара, тяготившего его всю жизнь.

II

ВЕРА

Signior m'e caro, i’zte sol chiamo e’nvoco Contra l'inutil mie cieco tormento.

Тебя, о мой господь, я призываю В защиту от слепой бессильной муки[289].

После смерти Виттории его желанием было вернуться во Флоренцию, чтобы «упокоить свои усталые кости рядом с отцом»[290]. Но, прослужив всю свою жизнь папам, он пожелал остаток дней своих посвятить служению богу. Быть может, его побудила к этому его подруга, и он. исполнил одно из последних ее желаний. Действительно, за месяц до смерти Виттории Колонна, 1 января 1547 г., Микеланджело грамотой Павла III был назначен префектом и архитектором собора св. Петра, с полномочиями по постройке здания. Он принял это назначение не без затруднения. И не настояния папы побудили его взвалить на свои семидесятилетние плечи груз, самый тяжелый изо всех, какие он когда‑либо носил. Он видел в этом обязанность, божественную миссию:

«Многие думают — и я так думаю, — что я поставлен был на это место богом, — писал он. — Несмотря на свой возраст, я не хочу его покидать, потому что я служу из любви к богу и на него возлагаю все свои упования»[291].

Он не принял никакой платы за это священное занятие.

Ему пришлось столкнуться с многочисленными врагами— «с шайкой Сан — Галло»[292], как говорит Вазари, и со всеми администраторами, поставщиками, подрядчиками, чьи плутни, на которые Сан — Галло закрывал глаза, он разоблачал. «Микеланджело, — говорит Вазари, — освободил собор св. Петра от воров и разбойников».

Против него составилась коалиция. Во главе ее стал наглый Нанни ди Баччо Биджо, архитектор, которого Вазари обвиняет в том, что он обокрал Микеланджело, и который стремился занять его место. Распустили слух, что Микеланджело ничего не понимает в архитектуре, что он зря тратит деньги и занимается только тем, что уничтожает работы своего предшественника. Административный комитет по постройке, сам ставший на сторону противников своего архитектора, возбудил в 1551 году торжественное расследование под председательством папы; надсмотрщики и рабочие пришли давать свои показания против Микеланджело, при поддержке кардиналов Сальвиати и Червини[293]. Микеланджело едва удостоил оправдываться: он отказался от всяких прений. «Я не обязан, — сказал он кардиналу Червини, — сообщать ни вам, ни кому‑либо другому, что я должен или хочу делать. Ваше дело — наблюдать за расходами. Остальное касается только меня»[294]. Никогда, по своей неприступной гордости, не соглашался он с кем бы то ни было делиться своими планами. Рабочим, которые жаловались, он отвечал: «Ваше дело быть каменщиками, каменотесами, плотниками, заниматься вашим ремеслом и исполнять мои приказания. А того, что у меня в голове находится, вы никогда не узнаете: это уронило бы мое достоинство»[295].

Против ненависти, которую возбуждало подобное поведение, он не мог бы ни минуты противостоять без покровительства пап[296]. Когда умер Юлий III[297]и папой сделался кардинал Червини, Микеланджело был готов покинуть Рим. Но Маркел II занял престол только мимоходом, и ему на смену явился Павел IV. Снова уверенный в верховном покровительстве, Микеланджело продолжал борьбу. Он счел бы себя опозоренным, и боялся бы за спасение своей души, если бы бросил дело.