Зависимость и ее человек: записки психиатра-нарколога - Марат Агинян

слишком сильно» – тиражом 2,5 миллиона, а книга Мелоди Битти «Алкоголик в семье, или Преодоление созависимости» – тиражом 8 миллионов экземпляров. Войтиц – психолог, Норвуд – психолог (вроде бы, Битти – писательница с собственным опытом зависимости и созависимости. Я прочитал книгу Мелоди Битти с большим интересом, уважением, сочувствием и считаю личные истории, а также выведенную из этих историй жизненную мудрость важным источником того подлинного и ценного, что ускользает от бездушной науки. Но я искал именно бездушную науку. Мне как специалисту важно понять, о чем мы говорим, когда говорим о созависимости.

Психиатру Тиммену Чермаку – тоже. Потому что родственники и друзья аддиктов страдают и в том, как они страдают, что при этом делают и к чему это приводит, можно заметить одни и те же паттерны. В некоторых случаях страдание настолько тяжелое, что люди нуждаются в помощи, но… Какова природа этого страдания? Что это? Что значит быть созависимым? Молодой человек пристрастился к алкоголю, оба родителя сильно переживают, и, допустим, десять лучших специалистов планеты у отца не выявили никакой созависимости, а у матери выявили. Так что же они выявили? Чермак предположил, что речь идет о психическом расстройстве. Он предложил рассмотреть созависимость как болезнь, которая одновременно является и зависимостью, и расстройством личности.

Ох-х… я совсем не хотел идти в сторону расстройств личности – это еще одна запутанная исследовательская область в психиатрии. Но раз уж коснулся этой темы, напишу пару слов. Расстройствами личности называют относительно стойкие черты характера и поведенческие паттерны, которые вызывают существенный дискомфорт у их носителя и, как правило, у окружающих. Например, человек с нарциссическим расстройством испытывает дискомфорт в ситуациях, когда не может демонстрировать свою уникальность и грандиозность и готов обесценивать остальных, чтобы на их фоне показать свое великолепие. Человек с истерическим расстройством будто все время играет на сцене: произносит слова, жестикулирует и демонстрирует те или иные эмоции, стараясь постоянно быть в центре внимания, но при этом не особо разбирается в своих истинных чувствах. Шизоидная личность погружена в свой внутренний мир и не особо нуждается в других людях. И так далее. Теодор Миллон подробно описал 14 расстройств личности: параноидное, шизоидное, антисоциальное, пограничное и т. д. Причем для каждого расстройства он выделял субтипы. Так, нарциссов Миллон разделял на нормальных, влюбчивых, безнравственных, компенсирующих и нарциссов-элитистов. Эрих Фромм выделял злокачественный нарциссизм. Но вот в чем дело: наука не довольствуется одними только описаниями. Ей нужны объяснения. С объяснениями в теориях личности и личностных расстройств – беда. В современных исследованиях практически исчез интерес к истерическому и шизоидному расстройствам, остался лишь витающий в воздухе вопрос, а были ли они. В DSM-5[45], опубликованном в 2013 году, нашлось место только для 10 расстройств личности. Составители МКБ-11[46] пошли еще дальше: упразднили этот терминологический цирк и оставили одно расстройство, но такое, которое подразумевает неисчислимое множество вариаций. Оно так и называется – расстройство личности. Но вернемся к Тиммену Чермаку: он предположил, что у созависимых деформируется личность. За годы созависимого существования их личность, даже если поначалу она была здоровой, заболевает, становится расстроенной. В 1986 году Чермак опубликовал статью, в которой выделил пять критериев расстройства «созависимость» и предложил включить это расстройство в DSM–III-R[47]. Вот эти критерии: 1) постоянные попытки контролировать чувства и поведение другого, несмотря на очевидные неблагоприятные последствия такого контроля; 2) принятие на себя ответственности за удовлетворение потребностей другого ценой фрустрации собственных потребностей; 3) нарушение межличностных границ в ситуациях близости и тревога разлуки; 4) вовлеченность в отношения с людьми, страдающими расстройствами личности, зависимыми от наркотиков, и лицами с нарушенным контролем импульсов; 5) подавление эмоций с драматическими вспышками или без них, склонность к депрессии, тревожность, злоупотребление психоактивными веществами, повторяющиеся абьюзивные отношения и т. д. и т. п. Хорошая попытка, но нет: научное сообщество не признало созависимость расстройством психики. Созависимость – не болезнь.

Не болезнь, а что?

Если убрать из уравнения слово «созависимость» и посмотреть на жизнь этих людей, мы обнаружим, что они тем или иным образом пытаются контролировать поведение зависимого ближнего своего, так как волнуются за него, обеспокоены его состоянием, боятся за его жизнь[48]. Почему обеспокоены? Потому что привязаны к нему. И ничего страшного не произойдет, если мы будем называть их обеспокоенными близкими. Именно так поступают в программе SMART Recovery: называют «созависимых» обеспокоенными. Никаких болезнеподобных ярлыков. Просто: обеспокоенные родственники. Быть может, мы поможем этим людям не попытками патологизировать их состояние, а тщательным исследованием того, что они делают для зависимого ближнего своего и к чему это приводит. В преамбуле Ал-Анон к 12 шагам, между прочим, сказано нечто похожее: «Семейные группы Ал-Анон – это содружество родственников и друзей алкоголиков, которые делятся своим опытом, силой и надеждой для решения своих проблем. Мы верим, что алкоголизм – семейная болезнь и изменение взаимоотношений может помочь выздоровлению».

4

Что же делают жены пьющих мужей и мужья пьющих жен? Что говорят дети своим пьющим родителям и родители пьющим детям? Употребляющим алкоголь, курящим сигареты, вводящим разнообразные наркотики в организм через рот, нос, в вену – что им говорят те, кто их любит? В сущности, им говорят простые, понятные вещи: «Не делай этого, это вредно для тебя, это плохо для твоей жизни! Я о тебе беспокоюсь, не делай этого, пожалуйста!» В большинстве случаев это не работает. Возможно, люди предпочитают самостоятельно принимать решения. Вдобавок к этому примешивается предвзятость, вызванная воздействием ПАВ на мозг. А также социальный контекст, который способствует употреблению никотина, этанола, тетрагидроканнабинола и других веществ. В любом случае у каждого человека есть убедительные для него причины делать то, что он делает.

Но родственников это не останавливает. Они пытаются снова и снова. Взывают к здравому смыслу, предлагают помощь, обещают поддержку. Уговаривают терпеливо, долго, мягко, полагаясь на чудо любви. Умоляют, падают ниц, целуют ноги, пытаясь пробудить хоть какие-то чувства в оцепеневшей от пьянства душе. Возмущаются, критикуют, матерят, бьют, запирают на замок. Годы идут. Борьба продолжается. Курящий, нюхающий, пьющий человек утрачивает по кусочкам свою жизнь. Его близким становится трудно доверять ему. Доверять, уважать, любить. Отношения между ними превращаются в кровоточащую рану. Но ничего не работает. Почему?

В США был проведен эксперимент, в котором участвовали правонарушители, привлеченные к ответственности за вождение в нетрезвом виде[49]. В дополнение к обычному наказанию судьи предписали им посещение публичных мероприятий, организованных «Комитетом матерей жертв вождения в нетрезвом виде» (VIP). Правонарушители потом признались, что чувствовали себя ужасно. Они испытывали растерянность, им было стыдно за содеянное, они чувствовали себя виноватыми, опозоренными. Исследование рецидивов показало, что частота повторных арестов правонарушителей, посетивших VIP, была такой же, как и у тех, кто его не посещал. Те люди, которые ранее совершили одно правонарушение и более и посетили VIP, были даже более склонны повторить правонарушение, чем те, кого не направляли на это мероприятие. Вывод: переживание чувства вины не способно помочь человеку измениться, а некоторым людям даже мешает встать на этот путь.

Может быть, дело в этом? Все попытки обеспокоенных родственников, их переживания, слова и действия несут одно и то же послание: «То, что ты делаешь, плохо», в ответ на что зависимые испытывают чувство вины, стыд, унижение. И это не способствует преодолению аддикции, а даже, возможно, препятствует. Если так, то родственники оказываются в трудном положении: выражать беспокойство им не стоит, так как это культивирует чувство вины у зависимого и никак не помогает ему, а поощрять деструктивное поведение они не могут. Выходит, нет такой коммуникации с зависимым, которая поможет ему? Тогда что, не коммуницировать вовсе? Это поможет? А что, если отказ от коммуникации, как бы жестоко это ни звучало, как раз и есть то, что способно пробудить человека от кошмарного сна аддикции?

– Я бы не бросил, – говорит мой приятель, активист движения за свободную от наркотиков жизнь. Он употреблял героин в таких дозах, что я, нарколог с двадцатилетним стажем, невольно задумываюсь, не преувеличивает ли. – Я бы никогда не бросил. Я подвел всех. Я был всем