Конец Мадамин-бека (Записки о гражданской войне) - Марк Полыковский

Мы удивленно глядели на Яковлева, не понимая, что он намерен предпринять. Вначале отвел лошадь на обочину, стал прохаживаться с ней. Потом неожиданно вскочил в седло, — вскочил лихо, без упора на стремя, — и рысью поехал к старту.

На холмах зрители зашумели, заволновались. Послышались выкрики: «Расшибется совсем», «Нельзя пускать его». Но прежде, чем я смог что-то предпринять, Яковлев уже пришпорил коня, и тот помчался к барьерам.

Никто теперь не смог бы остановить кавалериста. Да и надо ли было останавливать? Человек летел отвоевывать свою честь, и только доброе слово и сочувствие нужны были ему в такую минуту. А мешать — не смей!

Яковлев одолел одно за другим все препятствия. Злосчастная «банкетка» тоже покорилась. Наш необычный, окаймленный холмами ипподром гудел от восторга. И больше всех и радостнее всех аплодировал Фрунзе.

— Вот такие люди нам нужны, — сказал он Кужело. — Какая воля к победе! Объявите бойцу особую благодарность в приказе. От меня лично.

Третьим брал препятствия Никита Ярошенко. Его издали узнал командарм.

— Запевала! Ну поглядим, каков он, Ярошенко, на барьерах…

— Хороший везде, — ответил Кужело. — Все возьмет, если надо.

Такая уверенность командира пришлась по душе Михаилу Васильевичу. Он кивнул в знак согласия, хотя Ярошенко прошел только первый барьер. Впрочем, по посадке, по уверенному удару клинка можно было заранее определить исход заезда. Никита прошел препятствия и выехал к трибунам. Все было проведено так ловко, что головка глинки, которую положено срубить, осталась на месте. Среди судей возник спор — выполнил Ярошенко условия или промахнулся. Чтобы установить истину, командиры сошли с трибуны и направились к стойке. Пошел и Михаил Васильевич в сопровождении Кужело…

Головка оказалась срубленной — чуть сдвинулась с места, хотя и не упала. Лишь сильный и точный удар мог рассечь глину, не смяв ее.

— Вот это запевала! — искренне восхищался Фрунзе. — Молодец, ничего не скажешь.

Состязания закончились скачкой. Победителем оказался Ахмеров — бывший командир Ошского партизанского отряда. На своей маленькой гнедой лошаденке он быстрее всех прошел два обязательных круга и вырвался на финиш первым.

Призы раздавал сам Михаил Васильевич. Ярошенко и Ахмеров получили золотые часы. Остальным участникам, завоевавшим первенство, были вручены серебряные часы и портсигары.

Трубачи заиграли вальс «Ожидание». Участники состязания во главе с командармом и судьями двинулись легкой рысью вдоль поля. Кони пружинно перебирали ногами, подчиняясь волнующему такту музыки. Михаил Васильевич ехал на рыжем скакуне, отливающем в лучах предвечерного солнца светлым золотом. Конь грыз трензель и просил повода. У крайнего барьера Фрунзе неожиданно дал шпоры коню, и тот с места взял галопом. Мы тоже пустили лошадей, полагая, что это своего рода команда. Но тут же остановились. Михаил Васильевич скакал к старту.

Все, кто были на ипподроме, невольно замерли в ожидании. Рыжий скакун повернул у первого барьера и с ходу взял его. Не замедляя движения, текинец помчался дальше, ко второму препятствию. Секунду мы любовались необычной скачкой. Но тут же всеми овладела тревога — нетренированный конь мог сорваться на трудном барьере. Надо предотвратить опасность.

Позже я оценил решимость Кужело. Никто другой, пожалуй, не нашелся бы в такую минуту. Он послал своего коня наперерез командарму. Следом поскакал весь штаб.

Оказавшись перед строем, Фрунзе сдержал своего текинца и удивленно посмотрел на конников. Потом добродушно засмеялся:

— Подчиняюсь!

Он был неповторимо весел в этот день. Лицо сияло, а голубые глаза добро и щедро смотрели на людей. И весь он озарен солнцем и радостью. Таким я и запомнил его — скачущим впереди нас на рыжем коне.

Запомнил навсегда…

НАПАДЕНИЕ НА ПОЕЗД КОМАНДАРМА

Утром Михаил Васильевич Фрунзе на своем поезде отбыл в Уч-Курган, к месту гибели стрелковой роты первого полка Красных коммунаров. Железнодорожный мост через Нарын являлся важнейшим стратегическим пунктом, который надо было удерживать любыми средствами. Басмаческие банды систематически наносили удары по Уч-Кургану, пытаясь завладеть им. Отряды Ата-Кузы и Аман-палвана, действовавшие на севере Наманганского уезда, стремились соединиться с главными силами басмачей, гнездившимися в районе Кара-Тере. Железнодорожный мост нужен был врагу как средство связи. Кроме того, утвердившись в Уч-Кургане, они перерезали путь в Андижан, изолировали этот крупный город от остальных пунктов Ферганской долины. Уже сейчас линия от Уч-Кургана до Андижана была почти целиком разобрана бандитами, и ее полотном окрестные дехкане пользовались как проселочной дорогой. Пыля и поскрипывая огромными колесами, по ней двигались арбы.

Часто разрушалась линия и от Намангана до Уч-Кургана. Перед выходом поезда командарма путь проверили, подремонтировали. В 10 часов утра 4 марта состав вышел в рейс. Как обычно, салон-вагон с обоих концов оберегали железнодорожные платформы, уставленные хлопковыми кипами, и бронеплощадка, вооруженная орудием и пулеметами.

В это же утро наша Отдельная кавалерийская бригада получила приказ выступить в район Тода — Хакулабад на соединение с Приволжской татарской бригадой, которую сильно теснили басмачи…

Горнисты заиграли сигнал «Армейский поход», и полки, вытянувшись колонной, вслед за своими командирами и знаменосцами двинулись по улицам города к шоссе.

В Намангане остались только крепостная рота и третий эскадрон первого полка, которым командовал Ванюшка Лебедев. Обязанности гарнизонного начальника возложили на моего помощника Виктора Гурского, молодого, но энергичного командира. Молодого в самом прямом смысле. И Гурскому, и Лебедеву было всего по восемнадцати лет в ту пору, пушок над губами едва пробивался. Но они уже прошли огонь войны и умели держать в руках оружие.

День начался спокойно. Бойцы гарнизона занимались строевой службой, выполняли наряды. Дневальные убирали казармы и конюшни. В городе жизнь шла тоже своим чередом: работали учреждения, торговали базары. Но вот в полдень тишину наманганских улиц нарушил громкий стук копыт. Три всадника, настёгивая взмыленных коней, мчались к гостинице «Россия», где тогда помещался штаб Ферганской кавалерийской бригады.

Скачущий всадник не был в те дни событием, и горожане проводили лихих наездников равнодушными взглядами. У крыльца гостиницы верховые осадили измученных коней и, спешившись, вбежали в здание.

Спустя несколько минут Виктор Гурский уже звонил по телефону в штаб первого полка. Разговор был короткий:

— Лебедев? Немедленно седлать! Через пятнадцать минут быть у штаба бригады с эскадроном з полной боевой готовности.

Сам Гурский выскочил взволнованный на крыльцо, чтобы встретить эскадрон. Вестовой уже подвел ему оседланного коня. Чуя беспокойство, животное прядало ушами, тянуло повод.

Тут же у арыка, сидя на корточках, трое кишлачников отдыхали после трудного и опасного пути. Измученные вконец лошади тяжело поводили боками — скачка едва не стоила им жизни.

Тревога не терпит ожидания. Только- все мгновенное способно утолить ее. Поэтому тринадцать минут, вместо пятнадцати, показались начальнику гарнизона долгим часом. Едва эскадрон появился в конце улицы, как Гур-

ский вскочил в седло и сразу повел отряд в сторону вокзала.

Ехавший рядом Ваня Лебедев спросил;

— В чем дело?

Гурский огорченно махнул рукой:

— Басмачи напали на поезд командарма.

По отряду мгновенно пролетел слух: «Фрунзе в опасности…». Лица бойцов посуровели, невольно каждый проверил оружие, сжал в руке повод.

За вокзалом эскадрон перешел в галоп. Дробно загремели копыта, зазвякали шашки, ударяясь о стремена. Конники мчались во весь опор, торопясь на выручку командарму.

Поезд остановился неожиданно примерно в версте от кишлака Чартак. Начальник охраны Соколов, находившийся на паровозе, позвонил в вагон по телефону:

— Товарищ командарм! Дальше ехать нельзя — путь разобран. Прошу перейти на бронеплощадку.

Это была мера предосторожности. В случае нападения салон-вагон не мог защитить от ружейного и пулеметного огня. Фрунзе, его адъютант Сиротинский, Ахунбабаев и вестовой командующего Искандеров взошли по стальным ступенькам на бронеплощадку. Туда же для руководства обороной перебрался и Соколов.

Пока что вокруг было тихо. Попыхивал паровоз, да ветер шумел в кустарнике — привычные и естественные звуки, подчеркивающие спокойствие. Вдали какой-то дехканин мирно пахал землю, погоняя пару пестрых волов.

Михаил Васильевич поднялся во весь рост, вооружился биноклем и стал оглядывать окрестности. Ничто не говорило о близости врага. Вот только дымившаяся впереди путевая казарма напоминала, что здесь были басмачи. Но где они теперь — возможно, ушли, сделав свое черное дело.