Возвращение на Восток - Олег Николаевич Попенков

…Был поздний вечер. Он прилег на кровать. Тихо, ни звука.

Через не замазанную часть широкой деревянной двери-фрамуги был виден уличный фонарь. На тихо льющийся от него желтый свет густыми хлопьями обильно падал предновогодний снег.

Из какого-то далекого репродуктора доносились слова песни в исполнении популярной в те годы певицы Майи Кристалинской:

«На Садовом кольце никаких нет садов,

Только вечером, вечером, вечером,

Как большие цветы, фонари у домов

Расцветают для каждого встречного…»

«Теперь все будет хорошо. Я дома», – так тихо, спокойно стало на сердце, и он закрыл глаза.

Хотя до дома было еще далеко…

Глава 19

Госпиталь им. Н. Н. Бурденко, Москва, февраль-март 1971 г

Через пару дней внешняя стенка бокса на Соколиной горе вновь распахнулась перед нашим знакомым. У него не нашли ничего опасного для окружающих.

Но перемещаться по занесенной снегом Москве ему было крайне сложно – появилась гнетущая одышка.

До Военного института на Волочаевской добирался на метро и трамвае. Двигался медленно, как во сне.

На КПП института его долго не держали. Лишь взглянув на него и документы, дежурный офицер приказал пропустить на территорию вуза. Олега уже ждали.

Он направился в главный корпус, где размещалось командование института.

На территории с ним поравнялся строй слушателей, которых переводили из корпуса в корпус на занятия.

Его с удивлением разглядывали одетые в униформу пацаны:

– Элементы сладкой жизни, – какой-то резвый юнец подражал не популярному на восточном факультете замполиту, полковнику Мякишеву.

«Да ведь это же мой курс!» – догадался наш друг.

Такой «сладкой жизни», как у себя, он никому не желал.

Это те, кто не поехал в командировку за рубеж, а продолжил обучение в институте. Здесь оставалось несколько языковых групп: арабского, персидского и китайского языков.

Приглядевшись получше, он узнал многих, с кем не так уж давно расстался. Но попадались и незнакомцы. Некоторые с орденскими планками на гимнастерках.

И он понял – это вновь сколоченный курс. Он состоит из тех, кто никуда не выезжал, и тех, кто вернулся из загранкомандировки для продолжения подготовки в вузе.

Сколько же всего случилось за полгода!

Его тоже узнали, окликнули по имени. Строй, ведомый незнакомым сержантом, замедлил ход. Посыпались серьезные вопросы и шутливые предложения махнуть кирзу на заграничные красные ботинки и т. д.

Это ведь были мальчишки – молодые, веселые, остроумные!

Олега принял лично начальник Военного института, Герой Советского Союза, генерал-полковник Андреев – любимый всеми мальчишками командир. Дед – так любовно называли они своего, уже немолодого, командира.

Андреев – легендарная личность, всеми уважаемый человек, овеянный славой побед, отвечал своим пацанам взаимностью. Они напоминали ему его боевую молодость.

Дед никогда не уезжал домой без контрольного обхода. Лично, в сопровождении дежурного офицера, проходил по всем объектам института, следил за ходом самоподготовки.

Наблюдая за тем, как новобранцы сосисками висят на турниках спортгородка, он запросто мог снять китель и подойти к турнику. Показывая личный пример всем, подтянуться так раз семь-восемь.

А ведь ему уже тогда было далеко за 60!

Генерал-полковник начал было расспрашивать нашего знакомого, «кланялся ли он снарядам», как да что там в Сирии. Но, увидев, что военный переводчик едва стоит на ногах, подошел к нему вплотную и, внимательно глядя в глаза, участливо спросил:

– Плохо тебе?

Услышав утвердительный ответ, резко повернулся к начмеду:

– В госпиталь!

На этот раз Олег оказался в Военном госпитале им. Бурденко. В палате кроме него было еще трое. Условия – царские!

Коридоры госпиталя устланы красными ковровыми дорожками. Столовая, в которой кормили очень неплохо, находилась прямо на этаже их отделения.

Конечно, нашему другу вспоминался Дамасский военный госпиталь, куда он дважды был вынужден заехать не по своей воле. Условия содержания в нем, а также уровень чистоты и гигиены, конечно, не могли даже близко сравниться с условиями в госпитале им. Бурденко.

Однако одно дело – содержание, а другое дело – результаты лечения…

Тогда в московском госпитале на лечении находилось большое число советских военных спецов, успевших побывать в самых разных точках.

Здесь были вернувшиеся из Египта, Мозамбика, Анголы и т. д. География зарубежных военно-экономических отношений СССР была весьма обширной.

Особенно много военных хабиров, латавших свое пошатнувшееся здоровье в госпитале, вернулось из ОАР (Объединенная Арабская Республика; в то время так называли Египет).

Запомнился один бравый старшина, очень общительный и говорливый украинец. С легким ранением вернувшись из Египта, он шел на поправку.

Вокруг него собралась компания из шести-семи выздоравливающих молодых людей, не дававших покоя медсестрам.

Компания слонялась с медпоста на пост и травила немыслимые байки младшему медперсоналу женского пола. Душой этой компании был, конечно, сам старшина, из-под больничного костюма которого виднелась флотская тельняшка.

Болтун он был отчаянный. Все он, конечно, знал, везде побывал. Истории «а-ля старшина» сыпались из него как из рога изобилия.

Однажды, совсем заболтавшись, он начал травить о том, как посетил египетский дом терпимости. Он сладко закатил глаза и приготовился было сочинять дальше, а остальные, от ничегонеделанья, слушать, как вдруг раздался вопрос:

– А что такое дом терпимости? – хлопала ресничками молоденькая медсестра, вчерашняя школьница, которая отлучилась на время, чтобы разнести по палатам таблетки и градусники, и неслышно вернулась на пост.

Все покатились со смеху и уставились на старшину.

Он натужно соображал:

– Ну, видишь ли, это… как Дом офицеров!

Все, кроме ничего не понявшей медсестры, умирали от хохота.

– А что же там терпят? – хотела узнать невинная душа.

Старшина покраснел, окончательно растерявшись, а компания заржала так, что из ординаторской показались врачи и потребовали тишины.

Нашему другу также было смешно, хотя и не до смеха – здоровье все более ухудшалось. Врачи неторопливо брали анализы, пальпировали живот, выслушивали сердце, но…

шло время, а диагноза, а соответственно, и нужного лечения так и не было.

Наконец, он перестал спать и есть. Ему казалось, что если только он уснет, то уже не проснется. А от еды его мутило.

Врачи выписывали ему сильные транквилизаторы, но они не действовали на натянутые, будто струны, нервы. И он молча лежал на своей постели, разглядывая потолок в очередную ночь.

Но так продолжаться далее уже было невозможно. Он настолько ослаб, что с одного раза, без передышки, уже не мог пройти по больничному коридору от начала до конца.

И наш переводчик решился…

Однажды, поздним вечером, когда все отделение погрузилось в тишину, он направился на пост к уже знакомой медсестре. В тот день она дежурила в