Шпионские и иные истории из архивов России и Франции - Петр Черкасов

Возвращаясь к более серьезным вещам, Рейзе отмечает личную храбрость царя, которую он неоднократно проявлял в самых разных обстоятельствах. Один из таких случаев имел место во время холерной эпидемии в Петербурге, когда работа городских властей и врачей по борьбе с эпидемией была поставлена под угрозу мятежными действиями невежественной толпы, растерзавшей нескольких человек на рынке.

«Император, сопровождаемый графом Орловым, – сообщает Рейзе, – направился к разъяренной толпе и громовым голосом воскликнул: “Шапки долой! На колени!”. Затем, осенив себя крестным знамением, приказал толпе молиться вместе с ним и просить Господа о прощении за грехи и преступления, повлекшие за собой Божью кару в виде эпидемии. Когда толпа успокоилась, император доходчиво объяснил ей ее заблуждения и несправедливость в отношении докторов, которых надлежит слушаться и исполнять все их предписания. Непосредственное вмешательство царя позволило погасить очаг начинавшегося в столице холерного бунта, восстановить порядок и в конечном счете справиться с эпидемией».

Другой пример храбрости Николая I французский дипломат относит к одному из его путешествий, когда, будучи в Польше и получив от губернатора Познани сообщение о готовящемся на царя покушении, император вопреки предостережению воздержаться от посещения этого города все же побывал там. Во время следования по городским улицам императорский кортеж подвергся обстрелу, в результате чего был ранен один из секретарей императора. Сам он не пострадал, сохранив в критический момент полное самообладание и поистине царское достоинство.

Николай I, свидетельствует французский дипломат, обладает поразительно прочной памятью. Он помнит всё и вся. «Недавно, – пишет Рейзе, – я присутствовал на полночной Пасхальной службе в дворцовой часовне и наблюдал любопытную сцену. Следуя пасхальному обычаю, император христосовался со всеми офицерами гвардейских полков, размещенных в Петербурге. Из восьмисот офицеров, с которыми расцеловался император, нашлось лишь три человека, которых он попросил напомнить их имена. Наследник, великий князь [Александр], обладает столь же крепкой памятью, как и его отец».

«Другая отличительная черта характера императора – стремление лично охватить все сферы управления империей, – свидетельствует Рейзе. – Даже когда он совершает пешие прогулки по городу, то всегда совмещает их со своеобразной инспекцией того, что видит вокруг. И если на своем пути он встречает какие-то непорядки, требующие вмешательства полиции, то не преминет указать ей на допущенные упущения. Совсем недавно он лично доставил к некоему полковнику солдата, без разрешения покинувшего ночью казарму. В другой раз, встретив на улице безмятежно курящего иностранца, император вежливо заметил ему: “Месье, мне кажется, вы не знаете, что нарушаете законы этой страны. Позвольте вас предупредить, что если служащий полиции увидит, что вы курите на улице, у вас будут неприятности. Я бы вам посоветовал немедленно бросить вашу сигару, если вы хотите избежать долгих объяснений с обер-полицмейстером”. Добавлю, – пишет граф де Рейзе, – что упомянутый иностранец был потрясен, когда чуть позже узнал, что встреченный им на улице любезный офицер оказался самим императором…

Эта мания все видеть, все знать и во все вникать объясняется не только особенностями характера императора. Ее можно считать и необходимым следствием социального устройства страны, которой он управляет. В России император решает все. Он и законодатель, он же и глава исполнительной власти. Без его личного вмешательства законы остаются обычным клочком бумаги. Народ здесь еще недостаточно цивилизован, чтобы уважать эти законы и видеть в них справедливые правила, которыми он должен руководствоваться, а судебно– исполнительные власти слишком продажны, чтобы им можно было доверять. Поэтому император считает себя обязанным часто вмешиваться в дела администрации всех уровней, включая низшую, чтобы заставить ее нормально функционировать…

Одним словом, – резюмирует французский дипломат, – в России не верят в закон, но верят императору, который и есть живое воплощение закона».

Несколько слов в своей записке граф де Рейзе уделил состоянию здоровья императора, усмотрев в этом непосредственную связь с его отношением к окружающим и к обычным человеческим чувствам. «Император, – пишет Рейзе, – наделен от природы очень крепким сложением и отменным здоровьем. Лишь однажды на протяжении своей жизни он перенес болезнь. В течение тех двух недель, что продолжалось недомогание, он с трудом согласился на то, чтобы на время оторваться от дел, уединившись на просторном диване, причем в мундире, укрытый шинелью. Так как он никогда серьезно не болел, – подчеркивает французский дипломат, – император не в состоянии понять страданий других людей. Он держит свой двор в постоянном рабочем напряжении, что зачастую приводит в уныние его окружение.

Таковы основные определяющие физические и нравственные качества императора Николая, – резюмирует французский дипломат. – Их соединению в личности царя Россия во многом обязана значительной частью своих достижений, позволивших ей приобрести столь выдающееся значение в мире и столь счастливо преодолеть и голод, и холеру, и революции [1825, 1830, 1848 годов], которые омрачали правление этого монарха».

Пройдет совсем немного времени с момента написания цитируемой Записки – менее пяти месяцев, – как разразится война, которую впоследствии назовут Крымской. Сокрушительный разгром вице-адмиралом П. С. Нахимовым основных сил турецкого флота в Синопском морском сражении 30 ноября 1853 г. крайне встревожил европейских союзников султана Абдул-Меджида – императора Наполеона III и королеву Викторию. Казалось, еще немного, и Порта станет легкой добычей Николая I, который осуществит давнюю мечту своих предшественников – взять под контроль Проливы и восстановить православный крест над Святой Софией в Константинополе. Настолько сильным было впечатление о возможностях царя и беспредельной мощи николаевской России – впечатление, создававшееся, в частности, докладами дипломатов многих европейских дворов, в частности представителями Наполеона III в Санкт-Петербурге.

Тем более неожиданным и сильным для европейцев станет потрясение, вызванное серией неожиданных поражений русской армии в Крыму после вмешательства Франции, Англии и Сардинского королевства в войну на стороне погибавшей Турции. Именно тогда на смену прежнему стереотипу представлений о России как о «европейском арбитре» или «жандарме Европы» придет другой – о «колоссе на глиняных ногах».

«Дипломатическая болезнь» маршала Мэзона

Известно, что император Александр I, считающийся победителем Наполеона, по каким-то, ему одному ведомым причинам, в сущности, не оставил после себя памятников, посвященных Отечественной войне 1812 года и заграничным походам русской армии, увенчавшимся вступлением в Париж в марте 1814 года.

Это трудно объяснимое равнодушие к столь значимым событиям отечественной истории, к счастью для нашей национальной культуры, не унаследовал его преемник, император Николай I. По возрасту ему, тогда еще 17-летнему офицеру, довелось увидеть лишь финал наполеоновских войн, при занятии Парижа, но Николай Павлович всегда свято чтил память о 1812 годе.

Свидетельством этого уважительного отношения императора к Отечественной войне стали воздвигнутые в его царствование многочисленные памятники и обелиски, посвященные победе над Наполеоном. Самым известным из них, безусловно, стала Александровская колонна, украшающая ансамбль Дворцовой площади в Санкт-Петербурге.

Творение архитектора Огюста Рикара (Августа Августовича) де Монферрана, подарившего северной столице России Исаакиевский собор и ряд других архитектурных шедевров, было торжественно открыто в день памяти святого благоверного князя Александра Невского 30 августа (11 сентября н. с.) 1834 года. Император Николай придавал этому событию первостепенное значение, желая подчеркнуть его общенациональный характер.

На открытии памятника, прославлявшего царствование Александра Благословенного, главным деянием которого была победа над величайшим из полководцев, присутствовал весь иностранный дипломатический корпус за одним только исключением. Отсутствовал посол Франции маршал Никола Жозеф Мэзон, представлявший при петербургском дворе короля французов Луи-Филиппа. Этот факт, разумеется, не остался незамеченным, породив множество противоречивых слухов и домыслов.

Одни утверждали, что маршал несколько дней назад внезапно выехал из Петербурга на родину, причем без положенной в таких случаях отпускной аудиенции. Другие говорили, что французский посол по какой-то причине отправился в Германию. Третьи искренне верили, что он серьезно занемог, но пребывает в своей петербургской резиденции. Правда, нашлись и такие, кто с загадочным видом давали понять, что почтенного маршала сразила «дипломатическая болезнь»: мол, старый вояка, ветеран наполеоновских войн не пожелал участвовать в унизительном для своей страны праздновании поражения в войне с Россией.