Вы найдете это в библиотеке - Аояма Митико

Я связалась с писательницей, и она предложила после окончания встречи попить вместе чай. Я была рада. Очень рада.

Я сразу же принялась за ее новую книгу, но в электричке не успела прочитать даже половину. Нужно сегодня во что бы то ни стало пораньше уложить Футабу.

Футаба всю дорогу домой пела песенку, которую они разучили в саду. Видимо, она ей очень пришлась по душе — вернувшись домой, она все время напевала ее, переделав на свой лад.

После купания я уложила ее в кровать, а сама пристроилась рядом. Приглушила свет в спальне и слегка похлопала Футабу по груди.

— Давай побыстрее спать.

Но Футаба расшумелась и никак не хотела засыпать. Специально дурачилась и громко пела. И вдруг я сорвалась и рявкнула не нее:

— А ну, быстро закрыть глаза!

— Не хочу! Я хочу петь.

Результат моего окрика оказался противоположным. Видимо, она окончательно передумала укладываться и теперь стояла на кровати подбоченившись.

Когда же вернется Сюдзи? Если бы я хоть знала, во сколько он вернется, было бы легче. Я бы понимала, сколько еще ждать помощи. Но Сюдзи обычно не сообщает об этом.

Я отчаялась уложить Футабу, сделала свет ярче, устроилась рядом и открыла книжку.

Дочка продолжала петь, а затем открыла свою книжку, лежавшую около кровати. Подражая мне. Рассматривая картинки, она болтала без умолку. Наверное, ей хотелось, чтобы я ей почитала, но мне было жаль терять и минуты, поэтому я увлеченно погрузилась в свою книгу.

Мидзуэ-сенсей все же занятно пишет. Интересно, какими были встречи с ее нынешним редактором? Как они придумывали сюжет?

Эх, я бы тоже хотела этим заниматься. Я никак не могла прогнать эти мысли.

Некоторое время я читала под болтовню дочери, но в какой-то момент уснула. Я не слышала, как вернулся Сюдзи. Наступило утро, но я так и не закончила книгу.

Утром Футаба стала чихать. Начался насморк.

Я с волнением приложила ладонь к ее лбу. Не горячая. С молитвой в душе взяла ее на руки и засунула под мышку градусник.

— Что такое? Как Футаба? — расслабленно спросил Сюдзи.

Моя ошибка, что мы заснули под кондиционером.

Я рассердилась на Сюдзи, что он его не выключил, когда сам ложился спать.

Электронный градусник запищал. Тридцать шесть и девять. Беспокойство не отпускало, но, судя по всему, ничего серьезного. Пожалуйста, пусть ничего серьезного. Хотя бы только сегодня.

Я осторожно спросила у мужа:

— Думаю, что ничего страшного, но спрошу на всякий случай. Если из садика Футабы вдруг позвонят и попросят ее забрать, ты не сможешь?

— Сегодня никак. Мне сегодня нужно ехать в Макухари.

— Понятно.

Могла бы и не спрашивать. Я закончила сборы и отвела Футабу в детский сад.

В электричке поспешно дочитывала книгу. Я должна узнать, какой у нее финал. Пробежав конец наискосок, я кое-как успела.

Мне совсем не нравилось читать книгу сенсея в такой спешке. Я хотела спокойно, с чувством и расстановкой погрузиться в ее мир. Но ничего не поделаешь.

Благодаря «заданию» Кидзавы в десять я смогла покинуть рабочее место. Сходила в туалет и уже собиралась выйти из компании, как мне позвонили.

Когда я увидела, что это «Детский сад Цукуси», почувствовала холодок.

Наверное, у Футабы поднялась температура.

Может, проигнорировать? Сделать вид, что не заметила. Но я же ее мама, я должна ответить на звонок. В душе я боролась сама с собой.

Звонок переключился на автоответчик.

Я дождалась, когда оставят сообщение, а затем нажала, чтобы его прослушать.

Это был голос их воспитательницы — Маю-сенсей.

«У Футабы поднялась температура. Срочно заберите ее».

А что…

А что, если бы я этого не услышала?

Тогда из детского сада позвонят на работу. Кто-нибудь из нашего отдела перезвонит мне на мобильный… Ну а вдруг я бы забыла телефон дома?

Если не пить чай с писательницей, а перезвонить в детский сад сразу же после окончания мероприятия, то я, наверное, смогу примчаться за Футабу около двух. Наверное, такой вариант допустим. Ведь Футаба сейчас в безопасности, за ней присматривают.

Я представила заплаканное личико дочурки.

Возможно, она вчера скинула с себя одеяло. Замерзла под кондиционером. И теперь страдает от высокой температуры. Это я виновата, что не смогла быстро уложить дочку, а потом заснула сама. Я вспомнила, как проигнорировала ее просьу почитать вместе книжку, и меня одолело чувство вины за то, что я ужасная мать.

Если я не пойду на мероприятие, Кидзава и главный редактор журнала решат, что мне ничего нельзя поручить. Но то, что меня сегодня там не будет, не нанесет никакого вреда работе. Просто я хотела туда пойти, и все.

Я зажмурилась.

Затем сделала глубокий вдох и перезвонила в сад.

Когда я прибежала, Футаба, увидев меня, вышла с улыбкой.

…Что такое? Она же здорова. А мне сказали, что она лежит и что у нее температура тридцать семь и восемь.

Вышла Маю-сенсей. Новая воспитательница, чуть больше двадцати лет.

— Я подумала, что она совсем расхворалась. Но ей просто хотелось спать. Да и температура уже спала до тридцати семи и одного.

Я вздохнула с облегчением, но в то же время в душе всколыхнулись и другие чувства. Выходит, можно было и не мчаться сейчас в сад? Это ведь был особенный для меня день. Я почувствовала, что плачу.

— Понимаю… вы так за нее переживали, — услышав слова воспитательницы, которая с улыбкой меня утешала, я пробормотала:

— Почему всегда достается маме…

Я сказала это таким низким голосом, каким никогда не говорила. Маю вздрогнула. Наверное, она толком не поняла, к чему я это произнесла. И ведь не только я, большинство встречающих детей из сада — матери. И все считают, что так и должно быть. Почему страдать должна именно работа тех, кто «родил ребенка».

Воспитательница осторожно начала оправдываться:

— У нас положено, что мы звоним родителям, если температура выше тридцати семи и пяти. На тот случай, если судороги начнутся.

Я пришла в себя. Наверное, ей показалось, что я в чем-то ее обвиняю.

— А, нет-нет, все правильно. Извините. Большое вам спасибо.

Взяв Футабу на руки, я отметила на ее карточке время выхода из детского сада и вышла на улицу.

Мы вернулись домой, еще раз померили температуру. Тридцать шесть и пять. После ужина она съела свой любимый яблочный йогурт и была в хорошем настроении. Разложив на столе мягкие игрушки, Футаба играла. Я хотела пораньше уложить ее спать и сразу после восьми надела пижамку.

— Давай сегодня уже спать.

— Не хочу.

— Нельзя, чтобы опять температура поднялась. Давай, убирай своего зайца.

— Не хочу убирать. Не хочу.

— Я тоже не хочу.

Я вздохнула, взяла зайца, дочку и отнесла их в кровать.

Мы легли рядышком: Футаба, заяц и я. Футаба шумела и болтала с игрушкой.

Я очень хотела сегодня туда пойти. На мероприятие Мидзуэ. Хотела выпить вместе чаю, поговорить по душам.

По дороге в детский сад я первым делом позвонила в редакцию Mila и сообщила Кидзаве, что не могу явиться на встречу. Та сказала, что ничего страшного, и пожелала выздоровления дочке. Не знаю, о чем она думала в этот момент.

Сенсею я отправила письмо с извинениями, когда ехала в электричке. Она моментально ответила мне: «Такое часто бывает, когда дети маленькие. Ничего страшного. Встретимся в следующий раз».

Часто бывает, когда дети маленькие.

А для меня это было очень даже страшно, ведь у ребенка поднялась температура именно в тот самый день. У сенсея двое сыновей; наверное, она по себе знает, каково это.

Мне очень хотелось с ней поговорить. Но сейчас я уже не ее редактор и не в том положении, чтобы самой приглашать Мидзуэ на чай.

Если так подумать, это было одной из привлекательных черт работы. Иметь возможность встретиться с тем человеком, с которым хочешь увидеться.

Когда беседуешь тет-а-тет, легче понять, что на самом деле человек думает. Я устала. Когда работала в журнале, как бы ни приходилось побегать, я не была так измотана. А сейчас и физически, и морально словно увязла в тяжелой глине.