Иван Грозный - Роберт Виппер

Другой ряд неудач для Москвы наметился благодаря искусной политике последнего Ягеллона. Сигизмунду II удалось победить предубеждения литовского и западнорусского шляхетства против уний с Польшей, и решение Люблинского сейма 1569 г. предотвратило опасность отторжения Литвы от Польши. Затем Сигизмунд сумел расстроить в Крыму московское влияние и направить хана на поход к Москве в 1571 г., который, оказавшись полной неожиданностью для Ивана IV, закончился сожжением Москвы и жестоким разорением Замосковного края.

Тяжелые внешние удары отражаются на внутренних отношениях в Московском государстве, вызывают кризис в правительственных кругах. Годы 1568-1572 – эпоха казней, опал и конфискаций по преимуществу; по своим размерам и интенсивности террор этого времени далеко превосходит первый кризис 1563-1564 гг. В эту пору погибают ближайшие родственники царя, – его шурин, князь Михаил Темрюкович Черкасский, брат его второй жены Марии Темрюковны, кабардинской княжны; подвергается казни двоюродный брат Грозного Владимир Андреевич Старицкий, последний представитель боковой линии московских великих князей; погибает митрополит Филипп, заступавшийся за гонимых вельмож, сам из старобоярского рода; погибают во множестве представители старой аристократии, давно находившиеся под подозрением, а также и многие видные опричники, вчерашние любимцы царя. Смертные приговоры, опалы и убийства помимо суда совершаются над изменниками. Открываются все новые и новые предатели, которые подготовляли передачу Новгорода и Пскова Литве; другие изменники, которые помогали крымцам подойти незаметно к Москве.

Те историки, которые склонны видеть в Иване IV прежде всего нервно-истерическую натуру, считают эту погоню за изменниками преувеличением, внушением воспаленного воображения Грозного, задерганного тяжелыми обстоятельствами жизни и потерявшего душевное равновесие. Нельзя не признать, что в казнях и опалах 1568-1572 гг. еще много неясного, есть трудно разрешимые загадки. Так например, недоумение вызывает гибель дьяка И. М. Висковатого, человека высокоталантливого, который пользовался неограниченным доверием Ивана Грозного и чуть ли не единственный из времени "избранной рады" уцелел при первом правительственном кризисе 1563-1564 гг. В чем мог провиниться Висковатый? Судя по тому мнению, которое он подал на соборе 1566 г., он был против продолжения войны за Ливонию и, может быть, работал в пользу заключения мира с Полыней. Борьба за Ливонию, ускользавшую несмотря на величайшие усилия завершить так удачно начатое дело, становилась для Грозного настолько больным вопросом, что уже всякое возражение в этой области он готов был принять за измену. Но, может быть, за Висковатым числилась и более серьезная вина, чем одно только открытое противоречие, вина тайная?

Осуждению Грозного более всего служили известия о походе в 1570 г. на Новгород, куда он явился во главе большого отряда опричников и где он будто бы открыл полный простор насильничеству и разбою участников карательной экспедиции. В этом отношении невыгодную роль сыграло то обстоятельство, что о новгородских событиях не сохранилось объективных документальных показаний современников. Рассказ новгородского летописца, проникнутый глубокой симпатией к своей родине, звучит горькой жалобой и является обвинительным актом, исходящим из среды друзей и сторонников погибших в 1570 г. людей.

Что можно было бы противопоставить этому несомненно одностороннему изображению новгородских событий 1570 г.? Около времени расправы с Новгородом есть обрывки признаний Грозного, которые показывают, что он переживал очень тяжелый период своей жизни, что он страдал от сознания своего одиночества, покинутости, окружения врагами и изменниками, от отсутствия верных и надежных приверженцев. Такие ноты звучат в переписке с Девлет-Гиреем, исполненной глубокого унижения для московского царя, но особенно сильно звучат они в знаменитом вступлении к "Завещанию" 1572 г.: "Ум острупися, тело изнеможе, болезнует дух; струпы телесны умножишася, а не суще врачу, исцеляющему мя; ждах, иже со мной поскорбит, и не бе, утешающих не обретох; воздаша ми злая возблагая, и ненависть за возлюбление мое".

Дальше в этом наставлении сыновьям мы читаем: "А что по множеству беззаконий моих божию гневу распростершуся, изгнан есмь от бояр и скитаюсь по странам". Как будто в ожидании того, что его будут обвинять в совершении несправедливых расправ, что будут нападать на любимое его детище, его избранное воинство, он пишет: "А сами живите в любви, а воинству поелику возможно навыкните. А как людей держати и от них беречися и во всем их умети себе присвоивати, вы б к тому навыкли же; а людей есте, которые вам прямо служат, жаловали и любили их, ото всех берегли, чтобы им изгони ни от кого не было, и они прямее служили, а которые лихи, и вы на тех опалы клала невскоре, по рассуждению, не яростно".

Ввиду этих двух противоречащих друг другу и каждого по-своему крайне субъективных высказываний, разве мы не стоим перед трудно разрешимой загадкой? А что сказать по поводу дальнейшей политики Грозного? После массовых опал, конфискаций, казней и убийств, совершаемых через опричников и ради опричников, в 1572 г. происходит отмена или изменение порядка, установленного за семь лет до того, в 1565 г.: самое слово "опричнина" отныне запрещено, управление государевым уделом получает наименование "двора".

Русские историки издавна жаловались, что исследование историй царствования Грозного крайне затруднено вследствие больших пробелов в источниках и отсутствия документальных свидетельств как раз по отношению к самым критическим моментам, между прочим к истории драматического пятилетия 1568-1572 гг. Это положение в значительной степени изменилось к лучшему со времени публикаций нового исторического материала, приходящихся на 20-е, 30-е и начало 40-х годов нашего века.

V. Борьба с изменой

В русской исторической науке XIX века вопрос о политическом, военном и социальном значении опричнины и в связи с этим вопросом суждение о личной роли Ивана Грозного были одним из не сходивших с очереди предметов ученого спора. Была ли опричнина только результатом преувеличенного страха Ивана IV перед окружающими его опасностями и многочисленными недругами, орудием преследования главным образом личных его врагов, нашел ли в этой политической форме свое выражение каприз испорченной тиранической натуры, или же опричнина была обдуманной военно-стратегической и административно-финансовой мерой, а по своему внутреннему строению – орудием борьбы с изменой, с упорной оппозицией, классовой и партийной? Была ли опричнина соединением больших злодейств и мелких дрязг, или же она представляла собой крупный политический сдвиг, учреждение прогрессивное, хотя бы и в сопровождении известных крайностей и преувеличений? Был ли Иван Грозный узко мыслящим, слабовольным человеком, метавшимся из стороны в сторону под влиянием случайных советчиков и фаворитов, подозрительным до крайности, переменчивым в настроениях тираном, или же он был даровитым, проницательным, лихорадочно деятельным, властным, упорно проводившим свои цели правителем?

Так приблизительно можно формулировать противоположные мнения, выставлявшиеся в ученом споре. Для решения вопроса в ту или другую сторону нехватало документальных данных, и главным образом потому, что оставалась скрытой внутренняя жизнь опричнины, порядок и развитие ее учреждений, а также не было свидетельских показаний участников опричнины.

Публикации 1924-1942 гг. в значительной мере восполняют этот недостаток и дают возможность разрешить некоторые из загадок, стоящих перед исследователем эпохи "террора" 1568-1572 гг.

1

Много подвинуло нас вперед в понимании событий тяжелой эпохи правительственного кризиса опубликование трех документов:

1) изданной П. А. Садиковым переписки Ивана Грозного с Василием Грязным, составляющей приложение к статье "Царь и опричник" (1924 г.),

2) переведенных И. И. Полосиным "Записок о Московии немца-опричника Генриха Штадена", в сопровождении вступительной статьи переводчика (1925 г.) и

3) переведенного и комментированного А. И. Малеиным "Сказания Альберта Шлихтинга" (1934 г.).

Первое из этих произведений, состоящее из одного письма Грозного от 1574 г. и двух писем В. Грязного от 1576 г., целиком принадлежит московской правительственной среде и отражает интимные настроения царя (и его опричников. Два последних составлены иностранцами, временно служившими в Москве, удачно ускользнувшими оттуда, написаны за границей и выражают взгляды, высказанные независимо от какого-либо давления со стороны Москвы; несмотря на тенденциозность, они в то же время в высокой мере ценны, поскольку их авторы были непосредственными участниками или очевидцами многих деяний и переживаний эпохи господства опричнины (1565-1572 гг.).