Бес в ребро - Марина Серова

И, несмотря ни на что, мне было жаль его. Может быть, он и заслуживал наказания, но не такого нелепого и беспощадного. Пусть он умрет так, как мечтает — за синим океаном, среди цветов и беззлобных аборигенов. Фильмы кончаются хеппи-эндом, и лишь потом наступает темнота.

А мной теперь руководило только честолюбие профессионала. Смириться с превосходством противника я не могла и не хотела. Глядя из окна своей квартиры на погасшие окна соседнего дома и гадая, в котором из них притаился невидимый наблюдатель, я поклялась, что не дам переиграть себя и на этот раз. А потом без колебаний сдеру с Овалова гонорар.

ГЛАВА 9

На следующий день я вернулась к своему обычному распорядку — утренняя пробежка, час силовых упражнений и прочее. Может быть, мне и не удалось убедить своих соглядатаев в отсутствии у меня неразрешимых проблем, но, по крайней мере, я продемонстрировала им присутствие духа и наличие прекрасной формы. Невозмутимость и отсутствие страха — это уже заявка на победу.

Я заканчивала завтракать, когда в квартире раздался телефонный звонок. Голос в трубке был мне незнаком.

— Але! Кто это? — Звонивший был откровенно нетерпелив и бесцеремонен. — Евгения Мартыновна Охотникова?

— Максимовна, с вашего позволения, — холодно ответила я.

— Чего? У меня здесь данные, что Мартыновна! — На другом конце провода зашуршали бумажками. — Но вы — Охотникова?

— Да, это я. А вы кто?

— Слепцов, из администрации города, — солидно и с удовольствием назвался звонивший. — Значит, так… К десяти ноль-ноль подойдете к нам в администрацию. К Рябчикову, в десятую комнату.

— Не поняла, — ответила я. — Зачем мне подходить к Рябчикову? Кто это вообще такой — Рябчиков?

Ответ последовал не сразу — видимо, Слепцов пребывал в немом изумлении.

— Рябчиков Николай Николаевич — председатель комиссии по делам религии, — назидательно проговорил он наконец.

— Но меня не интересует религия, — возразила я. — А сейчас тем более.

Слепцов снова потерял дар речи. Потом он довольно раздраженно уточнил мою фамилию, адрес и телефон. Все сходилось.

— Что же вы морочите мне голову! — сердито воскликнул он. — Речь идет не о том, что вас интересует или не интересует. Вот, у меня здесь записано — черным по белому — к десяти в десятую! Какие еще вопросы?!

— А что вашему Рябчикову от меня нужно?

В трубке послышались звуки, похожие на бормотание закипающего самовара.

— Это он вам сам скажет! — отрубил Слепцов, швыряя трубку на рычаг. Он был в отчаянии от моей тупости.

Звонок меня заинтриговал. Моя деятельность была далека от религии. Может быть, с баллонами цианида, спрятанными под кимоно, в город проникли посланцы Аум Сенрике? Или воины ислама тайными тропами спустились с гор? И вот на борьбу с ними бросают все силы, включая почтальонов и частных телохранителей?

Вообще тон приглашения меня покоробил и вызвал чувство естественного протеста. Зато шестое чувство подсказывало мне, что этим приглашением следует воспользоваться. Возможно, потому, что в нашей с Оваловым ситуации надеяться оставалось только на высшие силы? Протест свой я все-таки выразила: отправилась в администрацию, облачившись в старые джинсы и хлопчатобумажную майку с надписью «Техас». Я не стала наводить никакого макияжа, а волосы просто стянула в пучок на затылке.

Перед тем как сесть за руль, я демонстративно облазила со всех сторон свой «Фольксваген» в поисках новых технических устройств, но ничего не обнаружила. Из этого я сделала вывод, что мои преследователи или перешли на какие-нибудь микропроцессоры новейшего поколения, или намерены вести слежку дедовским безотказным способом — с помощью невооруженного глаза. Что ж, в таком случае у меня появляется шанс познакомиться с ними поближе.

В администрацию города меня пустили не сразу — путь мне заступил здоровенный охранник в новенькой пятнистой форме. Он был корректен, как дипломат, и непреклонен, как пограничник, и посоветовал мне обратиться сначала в бюро пропусков. Такая постановка вопроса привела меня в уныние, и я уже прикидывала, не развернуться ли мне пятками назад, но тут выяснилось, что пропуск на меня уже заготовлен. Я сразу же испытала неслыханный прилив энтузиазма, словно человек, выигравший круиз вокруг Европы, и гордо прошествовала мимо охранника. Я чувствовала себя в этот момент секретным специалистом, имеющим допуск пятой ступени.

В кабинете меня встретила секретарша, которая сидела среди телефонов, компьютеров и факсов, словно охотник в засаде. При этом лицо ее постоянно сохраняло сдержанно-тревожное выражение, точно за дверью, которую она охраняла, находился не муниципальный чиновник, а безнадежный больной.

— Вы к Николаю Николаевичу? — озабоченно спросила она. — Я сейчас доложу.

Она на секунду исчезла за кожаной дверью, а потом появилась снова и разрешила мне войти. Николай Николаевич сидел за большим казенным столом. У него была монументальная фигура, тяжелые щеки и взгляд сфинкса, которым он смотрел не на меня, а в некую мистическую точку, которая находилась на противоположной стене чуть повыше плинтуса.

— Вы по какому вопросу? — безо всякого выражения произнес он.

— Вот здрасьте, — не удержалась я. — Это вы должны мне объяснить, по какому вопросу. Так сказал Слепцов. У вас работает Слепцов?

— Григорий Степаныч? — мрачно оживился сфинкс, услышав знакомое имя. — Это наш делопроизводитель… Но они там что — все с ума посходили, что ли?! — Рука его потянулась к кнопке селекторной связи, и он плачущим голосом крикнул: — Марина!

Секретарша возникла на пороге мгновенно. Рябчиков устало махнул в мою сторону рукой и опять поинтересовался, не сошли ли с ума его коллеги. Марина, наклонившись к его мясистому уху, принялась что-то поспешно объяснять. Постепенно между ними завязалась беседа, конца которой не было видно. Прислушавшись, я уловила, что обсуждают они дела, уже совершенно не имеющие ко мне отношения, и решила о себе напомнить. Они разом замолчали и с недоумением уставились на меня. Потом Рябчиков поморщился и крикнул:

— Вами займется Липатов, идите!

— Липатов Андрей Тимофеевич, — строго добавила секретарша. — Двадцать шестая комната. По коридору — направо.

И они, тут же забыв обо мне, пустились в свои бесконечные переговоры. Спесь моя от права быть допущенной на такой ответственный объект уже улетучилась, и больше всего мне хотелось снова оказаться на свежем воздухе, подальше от монументальных фигур. Однако меня уже не на шутку разбирало любопытство, кому и зачем я могла здесь понадобиться, и я отправилась к Липатову.

В двадцать шестой комнате находились четверо мужчин. Один щелкал клавишами компьютера и, глядя на чередующиеся на экране таблицы, вполголоса восклицал: «Ничего не понимаю!», еще двое курили возле открытого окна, а четвертый, сидя на столе, громогласно и живо им рассказывал, какая в эти выходные выдалась у него рыбалка. При моем появлении все замолчали и с большим интересом на меня уставились.

— Могу я видеть Андрея Тимофеевича? — сухо осведомилась я.

Рыболов немедленно спрыгнул со стола и пошел мне навстречу. У него было круглое жизнерадостное лицо и масляные глаза. С первого взгляда было ясно, что рыбалка — не единственное его увлечение.

— Несомненно! — воскликнул он, радушно улыбаясь. — Вы меня можете видеть, слышать, а при желании, — тут он подмигнул своим коллегам и захохотал, — даже осязать! Я весь к вашим услугам!

— У меня нет желания вас осязать, — нелюбезно ответила я. — Мне и видеть-то вас не очень хочется. Единственное мое желание — выяснить, кому я здесь понадобилась и зачем. Я уже полчаса околачиваюсь в вашей богадельне, и никто мне ничего не желает толком объяснить.

— Вы — Охотникова! — словно прозревая, вскричал ничуть не обидевшийся Липатов.

Я кивнула. Липатов подвинул мне стул и усадил, предупреждающе поддерживая меня при этом за разные места. Было очевидно, что в его организм вирус монументальности проник пока совсем неглубоко.

— Вот, коллеги, полюбуйтесь! — провозгласил Липатов. — Вы небось думаете, что перед вами просто красивая женщина? А перед вами, между прочим, лучший телохранитель города, черный пояс по карате, наша русская Никита!

Все взоры сосредоточились на мне. Даже тот, что возился с компьютером, оставил свое занятие и, открыв рот, уставился на меня.

— А вы что же, — спросил меня кудрявый и пухлый молодой человек, который у окна отравлял себя никотином, — любого, значит, мужика завалить можете? — В голосе его звучало неподдельное уважение, и это было приятно.

— Мужика! — завопил Липатов презрительно. — Да она нас всех тут может завалить — одной левой, заметь! — Он сообщил это с такой горячностью, будто был моим менеджером.