Старый дом - Михаил Климов

Прохоров хорошо понимал, что уйти сейчас вот так, ничего не купив, значит оставить после себя самое неприятное впечатление. Поэтому он осмотрелся и ткнул пальцем в два предмета в двух разных витринах.

– С эсклаважем пока повременим… А сейчас я возьму вот это и вот это…

Первым был самый обыкновенный кирпич, только окаймленный серебром и превращенный в… спичечницу.

– С вашего позволения я все оплачу, но за кирпичом вернусь к вечеру…

– Конечно, конечно… – уже веселей сказал Фаберже.

Слава, не торгуясь, заплатил запрошенный полтинник и они вышли из магазина.

Но вторую покупку – небольшую коробочку сантиметра три в поперечнике – он сразу взял с собой.

Коробочку эту он заметил давно и у него были на нее далеко идущие планы…

32

– Не знаете, – повернулся Прохоров к своей спутнице, – где здесь кофе попить? Мне бы надо немого прийти в себя…

– Конечно, знаю… – она покачала головой, словно коря его за такие неполезные волнения, – метров сто в ту сторону, да там рядом и стоянка извозчиков, если вы дальше захотите так передвигаться…

В самом деле, чуть впереди виднелась вывеска, на которой была изображена чашка, а из нее поднимался парок. Что именно было в чашке – художник, видимо, оставил на усмотрение зрителя.

– А вам спасибо, что поддержали мою игру… – наш герой на ходу церемонно раскланялся.

Что вызвало некоторый иронический смешок Надежды.

– Пожалуйста, больше этого не делайте… – сказала она, беря его под руку. – Постарайтесь…

«Именно так идем, как мне нравится… – подумал он, – как давно и никогда я так с женщиной не ходил…».

А вслух спросил:

– Не вовлекать вас в мои делишки?

– Кланяться не нужно… – она опять покачала головой, – то есть не вообще не кланяйтесь, без этого нельзя, но делайте это все-таки немного пореже…

– Не умею? – обеспокоенно спросил он.

– Как-то не так все делаете… – в этот раз Надежда ободряюще улыбнулась, наверное, чтобы смягчить свои слова. – Такое ощущение, что вы из Австралии или еще откуда подальше прибыли, хотя и русский, вот там, наверное, так кланяются и ножкой шаркают…

– Постараюсь… – озадаченно сказал Слава.

По жаркой погоде хотелось посидеть в кофейне не внутри, а на улице, где ветерок хоть какой, но был, но или это еще не изобрели в Европе или до России подобная мода не докатилась.

Пришлось расположиться внутри.

– Вы будете черный? – спросила Надежда.

– А вы?

– Я – черный… – она улыбнулась почти счастливо. – Иногда себе позволяю…

– А что – сердце? – испугался он.

– Дорого…

И тут он вспомнил, что еще не расплатился с ней за котелок.

– А сколько я вам должен? За шляпу вот эту… – ответил он на ее недоуменный взгляд.

– Что изволят господа? – возле них появился официант.

Надежда выразительно посмотрела на своего спутника, наверное, здесь было не очень принято, чтобы женщина в присутствии мужчины что-нибудь себе заказывала. Прохоров вспомнил, как она общалась с Фаберже.

– Для дамы – черный, пожалуйста… – сказал он. – А мне – капучино… – добавил на автомате.

И тут же пожалел об этом, потому что брови официанта резко взлетели вверх, похоже, он хотел отказать, но словно вспомнив что-то, поднял палец, прося секундную паузу…

И исчез…

– Что вы ему сказали? – поинтересовалась Надежда.

– Я заказал, – Прохоров досадливо поморщился, – такой кофе, о котором они, вполне возможно, никогда не слышали…

– Никак нет, ваше высокоблагородие… – послышался новый голос откуда-то сбоку, – капучино – кофе, действительно редкий, но у нас как раз есть повар-итальянец, который умеет его готовить.

Перед ними стоял толстячок с добродушной улыбкой на широком лице.

– Заметьте, – добавил он, улыбаясь еще шире, – только у нас. Не у Филиппова, не у «Альберта», не у «Вольфа и Беранже» в Петербурге, а именно и только у нас… Не далее как вчера для господина обер-полицмейстера готовили… Сейчас, буквально сей секунд – и все будет готово…

Он удалился куда-то в сторону кухни и оттуда послышался его голос, перешедший на шепот, но за окном, где грохотали экипажи, как-то разом все стихло и наш герой отчетливо услышал голос круглолицего хозяина:

– Гаврила, Гаврила зроби швыдко ту бурду с молоком, что ты вчера французу варганил…

– Да что это за кофий такой? – никак не могла понять Надежда, которая, видимо, этого громкого шепота не услышала. – С молоком? Со сливками?

– А фиг его… – в сердцах ответил наш герой, его начинала злить эта суета вокруг такого простого дела, как чашка кофе. – Ой, простите, а кто ж его знает, как оно делается… Давайте лучше о чем-то другом поговорим…

– Давайте… – охотно согласилась она. – Зачем вы купили кирпич?

– Какой кирпич? – не понял он.

– Ну, там у Фаберже…

– Ах, это…

Он задумчиво почесал бородку.

Как ей объяснить?

– Понимаете, есть материал, для которого серебряная окантовка привычна, – стекло, например, или хрусталь, иконы… А есть то, что попадается редко или вообще не встречается в серебре, – дерево, керамика, или вот кирпич, как в нашем случае… Спичечница в общем не нужна, но такая оригинальная, да еще и с клеймом Фаберже, вполне подходит…

– А у вас там еще есть спички? – спросила она вполголоса. – Мне кажется, я видела, как один человек прикуривал от такой плоской металлической штучки…

– Есть, хотя употребляются они все реже и реже…

В этот момент круглолицый хозяин поставил перед ними чашки.

И отошел в сторону, чтобы посмотреть на эффект, наверное…

Кофе, несмотря на «бурду» и итальянца Гаврилу, оказался на удивление приятным. Именно таким, как любил Прохоров – не безумно сладким и чтобы сам вкус кофе не утонул в молоке…

Или в сливках, кто ж это знает…

Он кивнул хозяину, мол, да, все в порядке…

– А зачем вообще все это? – слегка пригубив свой кофе, спросила Надежда.

– Что это?

– Ну вот, вы специально сюда… – она поискала подходящее слово, – сюда пробрались, ходите по магазинам, прикидываете, что-то покупаете. А для чего? Любите красивые вещи?

– Нет… – он улыбнулся. – Вы еще не поняли? Мы с Володей и Маринкой – торгуем антиквариатом.

Он вдруг увидел, как чашка в ее руке задрожала…

Причем так, что она едва смогла ее поставить на блюдечко…

И поставила с дробным звуком, как будто у кого-то зубы от холода или страха стучали.

– То есть вы хотите сказать, – спросила она побелевшими губами, – что все вот это, чем мы занимаемся сейчас, – из-за денег?

– Ну конечно… – Слава улыбнулся, он никак не мог понять, что происходит, и отчего Надежда Михайловна вдруг так разволновалась. – Здесь купили задешево – там у себя продали задорого…

– И все?

33

– А этого мало?

Он никак не мог сообразить, что происходит, даже раздраженно отставил от себя вкусный кофе.

Да что же это, прямо на ровном месте…

А казалось, уже нашли общий язык…

Казалось – союзники…

Хотелось большего, но союзники-то уж точно…

И вдруг…

Бред какой-то…

Он с раздражением повел глазами по сторонам, словно подсознательно искал, на ком сорвать зло, но…

Но увидел круглую мордочку хозяина и…

И догадался…

У них же капитализма здесь еще практически не было, они еще не знают, что такое жизнь, где деньги определяют все…

Ну, почти все…

Как ни странно – полегчало, во всяком случае, стало понятно, о чем говорить и что объяснять…

– Надежда Михайловна, – тихо начал он, – я, конечно, понимаю, что вы – женщина романтическая, и для вас жизнь имеет смысл, только если она служение чему-либо. В вашем случае – будущему… Но вы же были там, вы видели, что ничего из ваших планов не сбылось. И у нас есть дураки, садисты, сволочи…

– Кто это, садисты?

– М-м-м… – замялся он, – ну, в общем это те, кому мучить людей – удовольствие… И у нас есть нищие, – продолжил он, – бессмысленно богатые, больные, калеки и просто несчастные люди… Это просто надо принять как факт, потому что история показала, что тот, кто убьет дракона, сам становится драконом…

– О чем вы?

– Это цитата из одной пьесы. Там городом правит дракон, мучает всех, издевается… А жители спокойно все это принимают. А потом приходит рыцарь и убивает дракона. А жители начинают поклоняться ему, как предыдущему правителю. И тогда он уходит от них, потому что не хочет сам становиться драконом… А вы не боитесь?

– Чего?

– Сами стать драконом? Как Землячка, помните, мы говорили? Как Ленин? Сталин? Вся эта братия?

– Не знаю… Но я все время думаю о том, что вы мне рассказали… И помню, все до секунды помню, мое пребывание у вас… – Надежда откинулась назад, недопитый кофе стоял перед ней, но она, похоже, о нем забыла. – Знаете, я все понимаю… Нет, не так говорю… Там у вас есть всякое, я поняла… Но вы-то – другие: вы сами, Володя, Марина… Разве нет?