Гипотеза Дедала - Лев Александрович Наумов

в ходе разговора издатель признавался, что он… не владеет грамотой, не умеет не только писать – дескать, пишет за него секретарь, – но и читать.

Рафинированная публика салона заходилась от негодования, называя его мошенником, обманщиком, лицемером и фигляром. Геен же, степенно поглощая под шумок разговора одну тарталетку за другой, не мог взять в толк, чем же именно их подвел этот несчастный издатель. Какая разница, грамотен он или нет, коль скоро книги хороши. Более того, Ниманда не очень взволновало даже его гипотетическое преступное прошлое. Предпочитавший буквы людям, он не отличался гуманизмом. Вдобавок писатель знал слишком много примеров того, как за рождение прекрасных текстов приходилось платить жизнями. Если эта история из того же разряда, то… Что ж, значит, так должно было случиться – Геен как раз свято верил в Провидение. При этом сам он об упомянутом издательском доме, выпущенных им книгах и их феноменальном успехе прежде слыхом не слыхивал – это, пожалуй, было единственное, что его всерьез заинтересовало в скандальном сюжете. Размышления автора прервал Клаус, заметивший его только что.

Ни слова не говоря, агент увлек Ниманда за собой по направлению к Маесу. Хукстра понимал, что в интересах успеха предприятия во время встречи Геен должен помалкивать. Силой или уговорами заставить его молчать вряд ли бы удалось. Потому следовало провести беседу так, чтобы писателю попросту не пришлось открывать рот.

Следует отметить, что Клаус вовсе не являлся агентом Ниманда. По большому счету, они виделись прежде лишь несколько раз, но этого оказалось достаточно для того, чтобы в сердце Хукстры зацвела удивляющая его самого нежная и глубокая привязанность к этому несуразному человеку, а в сознании поселилась убежденность в том, что его литература – главнейшее из происходящего в современной словесности. По крайней мере, в той ее части, к которой агент мог – имел счастливый шанс – прикоснуться. В этом состояло удивительное качество Ниманда: его мало кто видел, но на редких людей, встречавшихся с ним, он действовал подобно горгоне Медузе – завораживал, сковывал по рукам и ногам, подчинял себе и невольно заставлял служить.

Вероятно, даже он сам не числил за собой подобной способности, хотя встреча с Маесом стала очередным ее подтверждением. Клаус с писателем подошли к меценату, и агент довольно долго рассказывал Лоуви о Геене. Ниманд был предельно смущен, даже вспотел, а оттого молчал, ловил каждое слово. Маес же не слушал Хукстру вообще. Он как зачарованный разглядывал лицо, смотрел прямо в глаза представляемого ему человека. Меценат погрузился в созерцание до такой степени, что даже не расслышал имени автора, и сразу согласился оказать посильную поддержку таланту. Следует признать: Клаус говорил настолько красноречиво, что согласился бы, пожалуй, всякий услышавший, вот только Лоуви был не из их числа.

Договорились, что Ниманду будет положено достаточно серьезное ежемесячное жалование. Не расточительно огромное, чтобы вести разудалую, полную излишеств жизнь, но сумма, которая позволила бы всецело сконцентрироваться на творческой работе и не беспокоиться о прокорме даже семейному человеку. Стало быть, одинокому Геену некоторые излишества она все-таки сулила. «Спасибо…» – выдавил из себя онемевший от счастья писатель, и это было единственное слово, которое он произнес в ходе встречи. Ниманд очень обрадовался. На самом деле внутри он ликовал, но всеми силами старался этого не показывать, чтобы меценат не подумал о нем скверно.

Слово «спасибо», произнесенное автором, Лоуви запомнил очень хорошо. Именно как последовательность звуков, с точностью до интонации. Память позволяла ему воспроизводить это «спасибо» в сознании, будто музыкальную фразу, которая на концерте кажется сыгранной виртуозно, через неделю за обедом вспоминается, будто она звучала хорошо, но стоит подумать о ней через месяц, и уже слышится фальшь. Конечно, это фальшь сознания, несовершенство памяти, но ведь куда проще списать ее на музыкантов.

Меценат ожидал вскоре увидеть своего нового подопечного, расспросить его самого, что же он пишет. А может быть, даже задать вопрос о том, как это происходит. После по-отечески уточнить, хватает ли ему денег, не надо ли еще чего. В практике Маеса не было случая, чтобы кто-то пожаловался на содержание. Потом можно было бы полюбопытствовать о здоровье, добавив: имеется очень хороший врач… Под крылом Лоуви таланту следует цвести, автор должен чувствовать себя как у Христа за пазухой, поскольку если это так, то кем же тогда будет ощущать себя меценат?

Но на все подобные, солнечно-зеленые, влажные и ароматные, как покрытый росой ромашковый луг, планы Маеса впервые за долгие годы упала тень мрачной тучи, так как ни через месяц, ни через два они с Нимандом так и не встретились, хотя салонных вечеров он за это время не пропускал. Не было писателя и на званом обеде в Королевской библиотеке – ну, туда, положим, вход был по особым приглашениям, но если бы Геен захотел, то Лоуви, конечно, провел бы автора с собой.

Переполнявшее его беспокойство Маес объяснял себе тем, что он – человек «весьма практический». Следовательно, ему хотелось бы не сомневаться, что деньги тратятся на дело, а не пропиваются, как это водится у писательской братии. Его деньги! Реальные же причины были иными. Если подопечный исчезал из поля зрения, то меценат не чувствовал своего участия в жизни и творчестве автора. А ведь на деле именно ради этого все и затевалось. Платить жалованье через банк было недостаточно, это лишь создавало зависимость писателя, а Лоуви хотел разговаривать, обсуждать, хотя бы просто наблюдать, но через это быть уверенным, что он – не чужой, от которого можно отмахнуться. Что он – драгоценный друг и партнер в нелегком деле. Что они вместе плывут на утлой лодочке через бурные реки творческого бытия. Он должен был чувствовать свою причастность, ощущать прикосновение… И когда он увидел Геена впервые, интуиция сразу же подсказала: именно этот человек поможет ему, как никто другой. Не Маес поможет Ниманду, а наоборот…

Зачастую меценаты желали самодовольно повелевать, чувствовать себя выше авторов. Лоуви же мечтал быть равным. И вот сейчас его драгоценная мечта разбивалась о пустоту, о ничто, которое он находил вместо Ниманда на каждом светском приеме. Неужели интуиция его подвела? Прежде такого не случалось…

Через три месяца в салоне Маес встретил Хукстру. Тот поздоровался с ним, как ни в чем не бывало, тогда как Лоуви закипал от возмущения. Свой яростный монолог он закончил вопросом: «Чего в таком случае, позвольте узнать, стоят ваши рекомендации?!» Забрызганный слюной агент оставался все так же невозмутим: «Помилуйте, я же ведь вам с самого начала говорил… Геен слишком необычный