Азия на халяву (Азиатская часть СССР, 1986-97 гг) - Владимир Динец

Эти места мне были хорошо знакомы. Однажды я прилетел в Казахстан в начале апреля, рассчитывая на теплую погоду. Но необычно резкое похолодание заставило меня ночевать в междугородних автобусах, каждый день оказываясь на новом месте.

Так мне удалось побывать на Курдайском перевале, где весной цветут все красивейшие в мире виды тюльпанов, в Джунгарском Алатау, на озере Алаколь и так далее, при этом ни разу не простудившись.

...Итак, в последний день июня я доехал до Алма-аты. Сил едва хватило на то, чтобы доползти до базара. Ранняя дыня быстро восстановила мое самочувствие.

Прокатился в Медео, еще раз зашел на базар и, скупив абрикосов и черешни на все оставшиеся деньги, улетел в Москву. В результате месяца гонки на тепловозах и прочих транспортных средствах я день в день успел туда, куда меньше всего на свете хотел попасть - в Советскую Армию. Но об этом - в следующей истории.

Уик-энд,

история седьмая,

в которой автор слышит зов боевой трубы.

Ошибки систем обнаружения, наведения и целеуказания.

Ошибки систем ОНЦ подразделяются на два класса: ложные тревоги и пропуски цели.

Наставление по радиоэлектронной борьбе для аэродромных служб, глава 6 параграф 14 п. 6.

Выпив в поезде несколько ящиков водки, мы с опухшими мордами нестройной колонной вступили на территорию Шаул...ского аэродрома. Литовские ребятишки кидали в нас яблоки, крича "оккупанты, идите домой!" Мы с тоской оглядывались по сторонам, предвидя долгий месяц голода и муштры.

Саша Безпелкин обладал очень тонкими ушами и умел сворачивать их в трубочку.

Демонстрируя этот фокус всем офицерам по очереди, он сумел в первый же день устроиться судомойкой в столовую. Мы молча завидовали. Однако вечером выяснилось, что кормят, как на убой. И вот бедный Безпелкин мыл горы посуды, пока мы проводили время более приятным образом: начались нелегкие курсантские будни.

Работы для нас в части не было никакой. С утра мы плотно завтракали, потом ехали на летное поле. Деловые ребята "шакалили" по аэродрому, скупая и воруя все, что попадалось на глаза - летные куртки, парашютный шелк, радиодетали. Более ленивые загорали на солнышке или собирали землянику в окрестном лесу. После роскошного обеда мы играли в карты или забивали козла до ужина, а потом шли в самоволку.

Сначала городская публика встретила нас криками про пакт Риббентропа-Молотова, но мы ответили заранее выученной фразой "Labas Denas!" ("Добрый день!"), и вскоре уже сидели в лучшей Шаул-ской пивной. На третий день, когда моральное разложение достигло апогея, в нашу казарму в час ночи пожаловал грозный полковник Нахрапов.

В казарме было немноголюдно. Мы с другом Игорем смотрели западногерманское телевидение. Игорь уже проиграл мне в "двадцать одно" свою кружку, и поэтому, чтобы приготовить коктейль, вынужден был поочередно тянуть "Ркацители" и ликер "Vana Tallinn" прямо из горлышек. Я лениво точил о брусок купленную в городе финку. Полковник замер, уставившись на нас выпученными глазами. В этот момент из спального помещения донеслись позывные "Голоса Америки", и Нахрапов бросился туда. Почти все койки пустовали, лишь на одной сидели несколько ребят, слушая радио, а с двух дальних слышался странный шум. Комполка с ужасом глядел на разбросанные по полу предметы женского туалета, потом завизжал:

- Рота, подъем! Боевая тревога!

На следующий день двое любителей "клубники" получили по трое суток губы, и мы были вынуждены открыть оборонительные военные действия. Сначала кто-то нечаянно сорвал в истребителе рычаг аварийного открытия люка, и новенький, только что с завода самолет остался с развороченной носовой частью. Потом на казарме вместо советского флага появился литовский. Прогуливаясь по военному городку, я встретил несчастного, забитого "урюка", как называют офицеры солдат из Средней Азии. Парнишка оказался жителем Каракалы, в которой у нас, как выяснилось, была куча общих знакомых. Я вынес ему из офицерской столовой мешок хлеба и в знак благодарности получил пакет порошка, который в милицейских протоколах именуется "наркотик типа терьяк". Большая часть порошка была высыпана в борщ Нахрапова, когда он решил перекусить перед встречей комиссии из штаба округа. "Наш человек в столовой" Безпелкин хитро улыбался, когда совершенно "поплывший" полковник повел комиссию не на летное поле, а в сторону нашей казармы. Под литовским флагом несколько курсантов тренировались, пуская из самодельной пращи пустые бутылки в бюст Ворошилова. Из открытых окон неслась исполняемая на рояле в четыре руки мелодия "семь-сорок". В этот драматический момент Нахрапов упал на руки председателя комиссии и уснул.

Больше всех, как обычно, пострадал я, хотя ничего такого не делал. Подумаешь, отрабатывал технику скалолазания на фасаде казармы. И за этот пустяк - наряд!

Мало того, пришлось мыть пол в офицерской уборной на втором этаже здания штаба.

От обиды я отвернул все краны, какие сумел найти. На первом этаже всплыли даже сейфы. "Кто открыл краны?" - спросил меня разъяренный Нахрапов. Я объяснил, что пришел какой-то подозрительный литовец и пустил воду. "Что же ты их не закрыл?"

- заорал полковник. "Приказа не было" - ответил я.

Три наряда он мне все-таки вкатил. Отбывать их совершенно не хотелось. К тому же на завтра планировалась присяга, а клясться в верности КПСС и социализму как-то неприятно. Непрерывная пьянка в городе стала надоедать, а в части ребята либо забивали косяк, либо смотрели бесконечную порнуху по телевизору. Короче, пришла пора "штыки в землю". Тут Игорь очень кстати схватил алкогольную интоксикацию, его отправили домой, а меня он попросил назначить сопровождающим. На квартире у одной нашей Шаул...ской знакомой он мгновенно выздоровел, и через два дня мы, простившись со всеми друзьями в Шауляе, поехали на знаменитую Гору Крестов, потом в Тракай, Вильнюс и оттуда в Москву.

В том году мне пришлось еще много путешествовать - от Эстонии, где живут самые красивые в Союзе блондинки, до Молдавии, где самые красивые брюнетки. Но поскольку тема этой книги - восточная часть страны, то мы пропустим и фиолетовую сказку белых ночей во фьордах Баренцева моря, и неистовые краски золотой осени на горных озерах Кавказа, и архитектурные памятники Соловков, Кижей, Валаама, Сванетии, Пскова, Чернигова, и уютные долины Хибин. На дворе уже январь, и слякотная московская зима посыпает для вида снежком грязные улицы.

Я сидел дома, строча черновик дипломного проекта. На столе передо мной в стеклянной банке лежала куколка бабочки, три недели назад извлеченная из холодильника, где проходила зимовку. Со дня на день бабочке предстояло вывестись и летать по квартире, питаясь раствором сахара и напоминая о приближающейся весне. Пока что весна казалась несбыточно далекой. Я настолько закрутился среди всевозможных дел, (помимо института, я работал еще в двух местах, и в каждом из них не знали про другое), что даже поездка за город в выходной не удавалась уже почти месяц. К тому же снег под Москвой почти стаял, и не было надежды хоть раз прокатиться на лыжах в эту зиму.