Хроника гнусных времен - Татьяна Устинова

— Мама хотела пройтись, — отвечала анемичная девица, — они нас высадили у поворота, и мы пошли. Мама плохо ходит, ты же знаешь. Мы шли медленно, несколько раз останавливались, отдыхали, мама рассказывала, как все тут было раньше. Потом мы вошли на участок, и… все это случилось.

— Да ничего не случилось, — невозмутимо произнес Настин отец, — что вы в самом деле, тетя. Сейчас же не ночь и здесь не бандитская окраина! На своем участке, средь бела дня!..

— Он очень напугал меня, — возразила тетя Александра твердо, как будто Настин отец оспаривал ее право на испуг, — у меня чуть было не случился сердечный приступ. Сонечка, в понедельник вызови врача, мне нужно кардиограмму снять.

— Хорошо, мама.

— А где мой страховой полис? Мы что, не взяли страховой полис?!

— Взяли. Я взяла. Он у меня.

— Ты потеряешь! Положи на столик рядом с моей кроватью. Я надеюсь, что у меня будет отдельная комната?

— Конечно, тетя Александра, — успокоила ее Настя, — внизу. Рядом с ванной.

— Как внизу? Я буду жить внизу?! В этих сквозняках? Соня, ты что, не звонила Насте, что я могу жить только наверху?

— Звонила.

— Тетя Александра, я могу сейчас же всех поменять местами, и у вас будет комната наверху. Только как вы станете подниматься?

— Да. Я не подумала. Соня, не нужно вызывать местного врача. Нужно вызвать нашего кардиолога, из города.

— Они не поедут за город, тетя, — подала голос Нина Павловна.

— Соня, ты должна их уговорить! А если я умру? Здесь же нет никакой квалифицированной медицинской помощи! Соня, сегодня мы пропустили программу «Здоровье», ты опять мне не напомнила!

— Мы были на улице.

— Ну и что? Нужно было вернуться. Соня, налей мне чаю, я не могу из рук прислуги.

Кирилл смотрел во все глаза. Та часть головы, в которой что-то лопнуло, когда тетя Александра завопила, теперь неудержимо, как водой из пыточной трубки, наливалась болью. Голова у него болела приблизительно раз в десять лет.

Сергей потихоньку пожал руку Мусе, которая делала вид, что не обиделась на «прислугу». Настина мать улизнула на крыльцо и оттуда на лужайку. Настин отец галсами продвигался к двери. Настя с миской растаявшего льда в руках вышла на кухню. Нина Павловна, оставшись на передовом участке фронта почти в полном одиночестве, беспомощно посмотрела на Кирилла.

— Нина Павловна, — сказал он, — Настя просила найти в сарае самовар. Она говорит, что чайника нам мало. Я не найду. Вы не могли бы…

Нина Павловна вскочила, всем своим видом изображая готовность бежать за самоваром. Как будто не она весь день поливала его презрением.

— Нина! — слабым голосом произнесла тетя Александра.

— Самовар, тетя. Я сейчас достану самовар из сарая и вернусь.

И Нина кубарем скатилась с крыльца.

— Соня, где же чай?

— Сейчас, мама. Никто еще не пил, я не знаю, есть ли кипяток или нужно ставить.

— Давно бы узнала! Я не могу без чая, особенно когда волнуюсь.

— Мясо наконец-то сгорело? — спросил Кирилл у Сергея.

— Мясо? — переспросил тот, как будто не понимал, о чем идет речь. — Да. Наверное, сгорело. Впрочем, может быть, его еще можно спасти.

— Пошли спасем?

— Значит, вы и есть загадочный Настин кавалер, — провозгласила тетя Александра и отняла от виска влажный платок. — Соня, ты дашь мне, наконец, чаю? Как вы здесь оказались, молодой человек?

Кирилл вежливо молчал. Одно дело смотреть представление из зала, и другое — участвовать в нем.

— У нас в семье большое несчастье. Умерла моя сестра, Агриппина. Она жила в этом доме, и, хотя мы не ладили, я все равно скажу: упокой, господи, ее душу грешную. А вы зачем приехали? Узнали о наследстве?

— О каком? — спросил Кирилл.

— Ну как же! Настя получила все. Теперь она богатая невеста. Поэтому вы здесь, молодой человек?

— Как все? — удивился Кирилл. — Настя получила дом.

— Со всем его содержимым и участком, — подхватила тетя Александра, — этого разве мало?

— Я слышал еще про квартиру, — сказал Кирилл осторожно, — и про машину, и про украшения какие-то.

— Вот этого вам не видать! — тетя Александра потрясла перед Кириллом пухлым пальцем с перетяжками, как будто связкой сарделек. — Этого не видать! Квартира Нине, машина Диме, и вам больше ничего не достанется!

— А украшения?

— Послушайте, молодой человек, с этого нельзя начинать! Что вы все выспрашиваете? Поживиться хотите?

— Ваша дочь унаследовала какие-то украшения.

— Будь они прокляты, эти украшения! Моя дочь никогда не наденет на себя то, что принадлежало Агриппине! Я не позволю! Моя дочь… скромная разумная девушка, ей не нужны никакие проклятые стекляшки! Она ни за что не согласится оставить их у себя, я знаю…

— Не согласится оставить у себя бриллианты? — уточнил Кирилл. Это становилось интересным.

— Бриллианты нужны девицам вроде Нининой Светы, — продолжала тетя Александра с фанатичной убежденностью монаха-старообрядца, — но только не моей дочери!

— Чьей угодно дочери нужны бриллианты, — возразил Кирилл.

— Мама, чай. Боже мой, что с тобой? Почему ты такая красная?

— Я просто разговариваю, Соня. Я разговариваю с этим молодым человеком.

— Мама, тебе нельзя волноваться.

Пока она хлопотала возле матери, Кирилл смотрел на поднос. Вокруг синего молочника была белая лужица молока.

Если бы она шла и случайно выплеснула молоко, оно разлилось бы дальше и шире. Значит, она стояла под дверью, слушала, и у нее сильно дрожали руки.

Из-за чего она нервничала? Из-за матери, из-за бриллиантов или из-за того, что наследство разделили так несправедливо?

— Соня, ты что, не видишь, что мне капает прямо на платье! Господи, ты испортила мне платье! Ты что?! С ума сошла?!

Она кричала, и гневалась, и упрекала, и стенала, и поминала бота, а Соня все уговаривала ее не волноваться. Кирилл еще некоторое время посидел на перилах террасы и уже совсем собрался спрыгнуть в сад, подгоняемый все разрастающейся головной болью, когда поймал в буфетной дверце отражение Сониного лица.

На нем была написана такая неподдельная, настоящая, первоклассная ненависть, что он даже засмотрелся, забыв, что собирается спрыгнуть.

Анемичная Соня — Соня-служанка, Соня-дурнушка — яростно, всей душой ненавидела свою мать.

Примерно в середине пути на Кирилла вдруг напала невиданная робость.

Пока они целовались в светлых полуночных сумерках, пока — по очереди — прижимали друг друга к стене и тискали безумно и напряженно, все было хорошо. Он ни о чем не думал, и Настя не думала тоже. Он сильно ударился ногой о драконью лапу кровати и даже не заметил этого.