Молчание пирамид - Сергей Алексеев

По дороге он несколько раз пытался заговорить с Сашей, отвлечь, но она отвечала без интереса и односложно и лишь у метро, когда надо было выходить, то ли смирилась, то ли сделала одолжение:

— Хорошо… Когда едем к твоему костоправу?

А он помолчал, прислушался к себе и еще раз отметил полнейшую пустоту там, где еще недавно, сегодняшним утром, существовало приятное и согревающее притяжение к ней, смешанное с ожиданием некой будущей радости и бездумного веселья.

— Наверное, мы часто влюбляемся в свои мысли, — вслух сказал Самохин.

— Что? — с вызовом спросила Саша.

— Завтра поедем, говорю…

5

Когда-то решительная и властная Диана Васильевна, воспитанная в комитетских недрах, давно оказавшись за штатом и какое-то время вынужденная сидеть без дела, по скупым словам Хлопца, сильно сдала и неузнаваемо изменилась.

— Эх, если бы вы увидели эту женщину двадцать лет назад, — вздыхал он с чувством застаревшей и уже прошедшей влюбленности.

Выходило, что Принцесса в молодости была чуть ли не первой красавицей на Лубянке и, если верить фавориту, сам Андропов всякий раз останавливался и провожал ее взглядом, случайно встретив в коридорах. И будто потом как-то подавленно спрашивал:

— Кто это?

— Капитан Скрябинская, — говорили ему. — Из следственного управления.

— Да-да, — вспоминал что-то стареющий чекист и, скрывая растерянность, слабо возмущался: — Почему она не на рабочем месте? Почему ходит по коридорам? Пригласите ее ко мне.

Идейная и увлеченная своей работой, тогда она была неприступна, недосягаема, и ни одному, даже самому влиятельному начальнику не удалось завести с ней служебный роман, хотя по намекам Хлопца, у некоторых такие мысли были. Прекрасного капитана брали с собой в командировки, в том числе и зарубежные, однако по возвращении резко теряли интерес, и, скорее всего, потому в молодости Скрябинская не сделала карьеры и получила полковника только в сорок пять, когда руководству менее бросались в глаза ее внешние данные и более — деловые качества. Она честно прожила с одним мужем, каким-то инженером, а по его смерти, выведенная за штат, внезапно превратилась в бабушку и воспитывала внука, пока о ней кто-то не вспомнил.

В зрелости Диана Васильевна претерпела перевоплощение в Леди Ди, стала еще более стройной, подтянутой — фигура у нее была как у настоящей Принцессы, томящейся в ожидании принца. И вместе с тем изменился ее нрав: она вдруг сделалась мягкой, даже беспомощной, и от этого всю жизнь скрываемая женственность, а вместе с нею и затаенная страсть вдруг вырвались наружу, тем самым подсвежив следы былой красоты. Особенно если смотреть издалека, от порога кабинета или с торца длинного стола для совещаний, когда Принцесса сидит на своем престоле в глубине алтаря, умышленно включив только маленькую настольную лампочку над бумагами, оставляя лицо в полутени — ближе она подпускала к себе лишь Хлопца да секретчика Баринова.

В этой новой жизни ей хотелось нравиться мужчинам еще более, чем прежде, но делать это она могла лишь на достаточном, чтобы скрыть возраст, расстоянии. Только однажды Самохин случайно увидел Принцессу близко и внезапно поразился, насколько глубок и силен был оттиск печати старости на ее лице, хотя лет ей было всего-то пятьдесят шесть.

И ни подтяжки, ни макияж и прочие хитрости уже не могли скрыть следов времени.

Его растерянность не ускользнула от соколиного чекистского взора.

— Что, испугался? — грубовато, тихо, но с улыбкой спросила Принцесса. — Это вы, мужчины, выпили мою свежесть. Своими голодными глазами.

И ушла с гордо поднятой головой, толкая пространство обтянутыми платьем, крепкими и изящными бедрами.

Самохин в прошлом хоть и носил офицерские погоны, однако по роду службы относился к интеллигенции, поскольку занимался военной аналитикой, и потому, выпадая из основного ряда заштатников ФСБ, принципиально не придерживался общих правил военного этикета и обращался по званию лишь к Хлопцу, но всегда с оттенком иронии, что не ускользало от генеральского уха. Входя в алтарь Скрябинской, вместо просительно-дерзкого «разрешите?» говорил граждански-вежливое «позвольте», никогда не называл Леди Ди полковником и относился к ней прежде всего как к женщине-начальнику, а не наоборот. Диане Васильевне это нравилось, и она позволяла себе кокетливые вольности, иногда называя его просто Сережа, хотя в этом обращении ему слышались материнские нотки. Кураторы из совбеза и Администрации за глаза называли сотрудников «Бурводстроя» снисходительно «детьми Скрябинской», а Липовой добавлял еще и брезгливое — незаконнорожденные…

Из фаворита получался ясновидящий: через три дня в тринадцать сорок Принцесса вызвала Самохина с материалами.

После визита к бывшему смершевскому сексоту он чувствовал себя отвратительно: Допш умер на его глазах, прямо в песочнице, за пять минут до приезда «скорой». Умер вмиг постаревшим, счастливым, и все бы ничего, но вызванный с работы его внук Кирилл начал приставать с вопросами, что такое Самохин сказал деду? И что дед говорил ему? Сергей Николаевич намеревался поспрашивать его, но разговора так и не получилось, мало того, внук заявил, что хоть и косвенно, однако Самохин виноват в смерти Допша и еще предстоит разбирательство в суде, мол, невзирая на то, что он полковник ФСБ, дела так не оставят.

Липовой обещал, что все это очень легко утрясет, а внуку укоротит язык, чтоб не грозил и не болтал лишнего, и все равно настроение у Самохина оставалось скверным до тех пор, пока он, перемалывая в сознании странную беседу с Допшем, вдруг не задержал внимания на реке Сватье, названной бывшим сексотом.

На современных картах ее не было, однако открыв атлас пятидесятых годов, Сергей Николаевич довольно легко отыскал эту реку — левый приток Чельмы, обский бассейн! Вернее, второе, почти параллельное современному, русло в верхнем течении. Однако по всему его протяжению до самой Оби никаких пустынь не было, в основном лесостепная и таежная зоны.

Но сейчас это стало не важным, поскольку один из блуждающих каналов на простынях Наседкина в точности совпадал с географическим положением среднего течения Сватьи, где она выписывала огромный и почти замкнутый круг, не похожий на обыкновенный меандр, характерный для равнинных рек. Целитель вычертил довольно сложную по конфигурации зону блуждания канала, и ее центр оказывался в этом круге, а на его границе значился единственный населенный пункт, обозначенный на крупномасштабных современных картах — Горицкий Стеклозавод.

А Допш упомянул Горицкий бор!