Золотая кровь 3 - Ляна Зелинская

И, если судить о том, что было написано вначале документа, то речь шла о защите здоровья и жизни жителей страны. А также о поддержании правопорядка и возможности контроля за проявлением влияния эйфайров на обычных людей. И это, вроде бы, звучало правильно. Но дьявол, как известно, кроется в мелочах.

Закон не распространялся на жителей Голубого холма. Об этом было сказано вскользь, в исключениях, к которым относились монастыри, храмы, святые места и в самом конце, обозначалась территория, прилегающая к статуе Парящего Спасителя, собственно Голубой холм. Поэтому грандам, которые собрались сегодня голосовать за закон, можно было не волноваться по поводу того, что в их семье могут оказаться эйфайры. Остальным же повезло меньше.

У полиции появлялись новые полномочия и возможности. По доносу любого горожанина, особенного благородного происхождения, можно было провести следствие и задержать на три дня любого человека, заподозренного в том, что он эйфайр. Затем человеку полагалось пройти проверку. Как будет проводиться проверка в законе не говорилось, а всё сводилось к тому, что это будет делать экспертный совет на острове Дежавю, в котором Виго внезапно обнаружил доктора Гаспара Хуареса, как председателя постоянно действующего медицинского консилиума. И по его заключению уже судья будет принимать решение, и либо отпускать человека, подтвердив, что он не эйфайр, либо оставлять его для дальнейших следственных действий на острове.

Потом шёл целый раздел, где преступления эйфайров подразделялись на несколько категорий, и само существование эйфайра подразумевалось, как преступление первой категории, и каралось тем, что его учитывали вспециальном журнале, надевали на него браслет из ониксида и заставляли раз в месяц приходить и отмечаться у специального жандарма.

Преступлением пятой категории считалось покушение на короля и грандов, попытка проникновения в его дом и семью или попытка воздействия на любого члена семьи гранда или короля. А также попытка подрыва королевской власти путём организации подпольных обществ, публикаций в газетах манифестов и статей, шествий, нападений на храмы и государственные организации, и учинение прочих беспорядков.

Все дети Среднего и Нижнего яруса с десяти до пятнадцати лет должны были ежегодно обследоваться для того, чтобы не пропустить инициацию.

Виго закрыл документ и задумался.

Пока ты находишься где-то далеко, пока ты не сталкиваешься с проявлением эфира, а знаешь об эйфайрах только то, что они зло и убивают людей, ты согласен с этим законом и в этом нет ничего удивительного. Он и сам считал эйфайров злом, и винил их в смерти матери, хотя, по правде сказать, в те годы, которые он провёл в Акадии, он, по большому счёту, с эйфайрами и не сталкивался.

Но теперь… всё изменилось.

Теперь он знал, каково это, попасть в плен эйфории. Это было ужасно и прекрасно одновременно. Это приводило в ярость его ум, но его душа хотела это повторить. И глядя на этот документ он понимал, что если его примут, то Эмбер станет преступницей пятой категории, которой полагается казнь. И что если бы вдруг, не приведи Святой Ангел, в его семье появился бы эйфайр: сестра, брат, его собственные дети, то он должен будет отвести их и сдать для того, чтобы им как минимум надели на руку браслет. Хотя, пока в законе есть оговорка насчёт Голубого холма, но всё зависит от большой политики и может, однажды, измениться.

А что будет, когда остальные увидят на руке человека этот браслет? Такому человеку останется только умереть. Его нигде не возьмут на работу, ему не сдадут комнату и нальют похлёбки в кантине. Все эти люди станут окончательными изгоями и пополнят ряды преступников. Они собьются в шайки, точно как бродячие псы и только вопрос времени, как скоро они начнут убивать тех, кто повесил на них кандалы из ониксида.

Виго снова вспомнил Эмбер, и совершенно чётко осознал, что несмотря на всё, что она сделала, он не хочет для неё такой участи. Он вспомнил, как здесь в сенате в прошлое посещение она спрашивала его, ещё будучи в облике Эмерта:

«А вы, сеньор, как вы считаете, эйфайров нужно уничтожить?»

«Но это ведь, и правда, бесчеловечно, вы не считаете?»

И сейчас эти воспоминания задевали что-то в его душе, он сам не знал что именно. Это был внутренний протест против всей той подлости, которая стояла за этим документом. Его отец и дядя придумали эту мистификацию с нападениями, чтобы дядя, в итоге, смог заработать на торговле ониксидом и строительстве, и отдать отцу долги. А отец ненавидел эйфайров по каким — то своим причинам, не имеющим никакого отношения к здоровью и безопасности жителей страны. Это было недостойно. Это было мерзко.

Теперь Виго понимал, почему Оливия защищала эйфайров. Возможно именно из — за этого чувства справедливости, которое было у неё таким же, как и у Виго.

«…у меня выбора не было, уж не знаю, какому богу было угодно, чтобы я стала такой, но это точно был не мой выбор. Зато у того, кто меня отправит в петлю — выбор будет. Так что за свою бессмертную душу бояться нужно ему».

Эти слова Эмбер, сказанные в сердцах вчера вечером, всё ещё звучали в его голове.

«Принимай решения не головой, а сердцем и собственной совестью. Не голосуй за этот закон. Это важно».

Он вспомнил письмо Доменика. Вспомнил его слова, которые он сказал в вечер разоблачения Эмерта.

«Она хорошая девушка и предана тебе…»

Если ты стал эйфайром, ты уже совершил преступление первой категории!

«…у меня не было выбора…»

Виго захлопнул папку. Ненавистный запах ромний накатывал удушливыми волнами, огненная игла боли медленно зародилась где-то в голове, и направила своё остриё в левый глаз.