Тайник теней - Мария Грипе

Но теперь, немного поразмышляв об этом, мне кажется, что я все же права! Разве я не подозревала, что Берта на самом деле питает к Арильду более нежные чувства, чем хочет показать? Или подобные мысли возникают в моем помутившемся уме просто из ревности?

Ведь речь идет о моем сводном брате! И я рассуждаю как настоящая старая дева – этакая покинутая сестрица, которая ревностно стережет своего ничего не подозревающего старшего братца.

В этом же случае ревность становится даже двойной, поскольку я ревную не только брата, но и сестру.

И вот я сижу здесь, словно паук в своей паутине, и слежу за ними.

Смех да и только.

Хорошо, что я в свое время не узнала, что Берта собирается в Замок Роз, а то наверняка сломя голову помчалась бы туда. И потратила бы на это все свои деньги до последнего эре, это уж точно.

И может, никогда не подружилась бы с Ингеборг!

А это было бы для меня большой потерей.

Кстати, сейчас не поздно поехать в замок, если я захочу!

Берта еще в пути. И я могла бы уже сегодня приехать в Замок Роз на поезде, прибывающем всего на несколько часов позже. Мне ничего не помешает. И денег у меня все-таки хватит.

Нет, Сага, мы с тобой останемся дома, правда? И лучше потратим деньги на театр.

Увы, как, однако, все может быть сложно и запутано в жизни человека, если он начинает пускаться в заумные размышления, как я. Для меня очень важно всегда обдумать все до единого варианты. На самом деле все, конечно, обстоит гораздо проще, чем я думаю. Как ты считаешь, Сага?

Твоя К.

Р.S. (Позже. В тот же день.)

Почему мне не помогает здравый смысл?

Почему я все равно чувствую себя несчастной? Несмотря на муфту? Несмотря на меховую шапку? Несмотря на Хедду?

Хорошо еще, что я научилась скрывать свое душевное состояние. В этом моя сила. Никто даже не догадывается.

Но если уж говорить начистоту, то я ужасно разочарована!

Все дело, конечно, в папе… В глубине души я все же надеялась, что Хедда – которая просто наверняка приходится мне бабушкой – поговорит со мной о нем. Мне ведь нелегко заводить такой разговор.

И она это понимает, ведь она такая мудрая. Но она ничего не говорит. И я ничего не говорю. К тому же она всегда спешит… Стало быть, это в ней я так разочарована, хотя не хочу признаться в этом даже самой себе? И даже муфта не радует меня.

И Берта опять же! Которая сейчас едет в Замок Роз, чтобы навестить мою маму и моего брата с сестрой! И никто мне ни о чем не сказал!

Может, это мелочность с моей стороны? Ответь же, Сага!

Р. Р.S. (Позже. Ночью.) Наконец-то прошло! Я имею в виду мое плохое настроение.

Но на это потребовалось время. После отъезда Хедды я все никак не могла успокоиться и в конце концов решила пойти к Ингеборг.

Когда я пришла, она играла на скрипке, или на «виоле», как она сама называет этот инструмент. Музыка была слышна даже на улице, и я долго стояла перед дверью Ингеборг и слушала. Это меня немного успокоило.

Прежде я никогда не слышала, как играет Ингеборг. У нас всегда было так много о чем поговорить, так что было не до того. Но, как я поняла, она упражняется каждый день. И играет действительно хорошо! Настолько хорошо, что я не заметила, как пролетело время. Мне не хотелось ее прерывать. Хотя бы до тех пор, пока она сама не сделает паузу. Но она все играла и играла. И я уже собралась было уходить, когда вдруг в ее комнате все затихло, и я решилась постучать в дверь.

Я сразу заметила, что пришла в неподходящий момент. У Ингеборг был отсутствующий вид. Я развернулась в дверях, сказав, что мне, пожалуй, лучше уйти. Но Ингеборг попросила меня остаться.

Мне показалось, что она плакала. У нее были покрасневшие глаза. Она говорила мне, что скрипка – ее лучшее утешение, когда ей вдруг становится грустно. Как бы то ни было, вскоре она успокоилась, и мы начали разговаривать. Беседа тотчас увлекла нас обеих, и наше настроение намного улучшилось.

Кстати, знаешь, что случилось по дороге к Ингеборг? Я встретила Оке, того парнишку, через которого Давид передавал мне письмо. Он живет недалеко от меня, но с того дня я его не видела. Он ужасно плохо выглядел, на него было больно смотреть. Я ничего не знаю о его родителях, только однажды видела его с какой-то женщиной. У нее был очень усталый и изнуренный вид; не знаю, приходится ли она ему матерью, ведь это могла быть какая-нибудь родственница или знакомая.

Я рассказала Ингеборг об Оке, и мы решили как-нибудь заглянуть к нему и узнать, не нужно ли чем-нибудь помочь. Ингеборг рассказала, что, хотя ей самой в жизни и не пришлось испытывать недостатка в чем-либо, она знает, что такое нужда. Раньше ей часто приходилось заниматься благотворительностью, но в последнее время, к сожалению, она совсем это забросила, особенно когда начала играть в театре. Все время из-за этого ее мучает совесть, и ей очень хотелось бы кому-нибудь помочь.

Я-то не понаслышке знакома с бедностью. Когда мы с мамой жили одни, нам часто приходилось совсем туго. Хотя нам и не довелось голодать, нередко случалось, что мы не могли свести концы с концами. И одно время мы долго жили в квартале, где наши соседи по-настоящему бедствовали. Нам часто приходилось оказывать помощь. Это не всегда легко и просто. Ведь нужно еще суметь не обидеть людей. Ингеборг со мной согласна. Нельзя просто ввалиться к ним домой, как будто тебя там только и ждут. У всех людей есть гордость. Мы с Ингеборг довольно много об этом сегодня говорили, и уж не знаю как, но я вдруг завела разговор о том времени, когда работала горничной. И о том, что мне приходилось чувствовать, прислуживая другим людям. Какую пользу мне принес мой актерский талант! Мне кажется, я никогда так хорошо не справилась бы со своей работой, если бы не обладала способностью «примерять» на себя образы других людей, когда в этом возникала необходимость.

Я все время старалась представить себя героиней какой-нибудь пьесы. Это вовсе не означает, что я с презрением относилась к себе. Я не считаю, что прислуживать другим – ниже моего достоинства.

Вовсе нет.

Напротив, я просто поражаюсь тому, в каком непривлекательном виде прислугу изображают в пьесах! Словно они не люди. Не живые характеры. А какие-то шаблоны. Типажи. Либо совсем бесцветные. Либо какие-то карикатуры, над которыми можно только смеяться. Причем это встречается во вполне серьезных пьесах. Наверное, для того, чтобы хоть как-то развеселить публику.

Это просто возмутительно! Нельзя исходить из того, что слуги – персонажи незначительные, что у них отсутствуют человеческие чувства! Что они всегда как бы в стороне. Где-то внизу. А не там, где действуют другие герои пьесы.

Помню фразу из моего детства:

«Детей должно быть видно, но не слышно. А прислугу – не видно и не слышно. Но должно быть заметно, что она существует!»

Другими словами – заметны должны быть лишь их услуги. Сами же они не представляют интереса. Поэтому слуги должны уметь быть невидимками.

Помню, меня это ужасно злило. Правда, я тогда не знала, что мне придется работать горничной. Но я как раз и была тем самым маленьким ребенком, которого не должно было быть слышно, но который должен был украшать дом.

Иногда мне кажется, что я никогда не решилась бы стать горничной, если бы в детстве не слышала этих слов. Они пробудили во мне дух протеста. И когда со временем я узнала, что мой собственный, хотя и незнакомый мне, отец ищет в дом прислугу, то просто не могла устоять перед соблазном.

Но, как я уже сказала, вовсе не из-за своего высокомерия я захотела играть роль служанки. Вместо того чтобы оставаться самой собой.

Нет, причиной тому был, естественно, мой отец – или, вернее сказать, мое отношение к нему. Только так я и могла справиться со сложившимся положением. Я просто-напросто играла роль и старалась делать это как можно правдоподобнее. Никто не должен был ни о чем догадываться, прежде чем я сама не захотела рассказать, кто я на самом деле. Так было задумано мной, и моя игра оказалась успешной, однако все равно вышло не совсем так, как я себе представляла. Этого я, разумеется, не рассказала Ингеборг. Но сообщила о себе гораздо больше, чем намеревалась. Она заинтересовалась моим рассказом, и незаметно, слово за словом, я рассказала ей о Берте и ее семье. Правда, о папе и моем родстве с ним я не обмолвилась ни словом. И очень много поведала ей о моей дружбе с Бертой. Это произошло совершенно спонтанно, и я сама чувствовала, как тепло я рассказывала ей о нас.

Я заметила, что Ингеборг вдруг как-то странно притихла, стала бросать на меня странные взгляды, и я переменила тему разговора. У нас была тысяча других тем, которые хотелось обсудить. Но когда я уже собиралась уходить, Ингеборг вдруг сказала:

– Твоей подруге Берте…

– Да-а?..

– Ты ей рассказывала обо мне?

Я изумилась.

– Нет. Когда бы я успела? Мы ведь общаемся всего несколько дней.