Кружево. Сплетение судеб - Ширли Конран

Он резко проскользнул в ворота справа, слегка расставив ноги для сохранения равновесия и низко присев, затем перенес всю тяжесть тела на одну ногу и наклонился в сторону горы, другая же нога со свистящим звуком каким-то конькобежным движением развернула его и потянула дальше вперед.

После резкого уклона около восьмых ворот он всем телом почувствовал, что ритм скольжения наконец-то пойман. Внутреннее беспокойство уступило место приятному возбуждению, сердце забилось чаще и громче, напряженность ушла, и, проскакивая одни ворота за другими, Пьер испытывал прилив уверенности в себе и облегчения.

Вдруг лыжи под ним сильно завибрировали и с грохотом понесли его круто под уклон к четырнадцатым воротам. Пьер изо всех сил старался сохранить равновесие. В течение нескольких секунд он испытывал подлинный ужас, когда его вынесло на участок, где стартовавшие до него успели стереть тонкий слой снега и обнажился черный обледеневший грунт. Почти сразу же за этим участком начинался третий резко уходивший вниз откос. Пьер взмахнул палками, готовясь проскочить через очень неудобные ворота слева. Лыжи снова загрохотали по голому льду и сильно завибрировали. На какое-то мгновение Пьеру почудилось, что вот сейчас он уже точно должен упасть. Он тут же перестал думать на двое ворот вперед и полностью сосредоточился на той паре бамбуковых палок, между которыми ему предстояло проскочить сейчас: холодное и бесстрастное препятствие, но для него в этот момент самый опасный и грозный противник.

Огромным напряжением воли Пьер собрал себя в кулак: губы сжаты, глаза навыкате, мозг снова работает холодно-безошибочно, уже после следующих ворот опять просчитывая все на два препятствия вперед. Пролетая вниз, Пьер почти не обратил внимания на фигуру в голубой куртке, отползавшую к краю трассы: просто не повезло кому-то из тех спортсменов, что ушли на дистанцию перед ним.

Дальше предстоял очень крутой и неприятный разворот. Пьер почувствовал, как стойка ворот больно ударила его по плечу, и сразу же – причем почти на том же самом уровне – ему пришлось делать следующий, еще более крутой разворот. Мощным толчком дальней лыжи он послал себя вперед и вверх и ощутил, как все мускулы на ноге задрожали от напряжения. Страшная трасса, после нее на ногах стоять не сможешь, да и пройти ее до конца вряд ли удастся…

Он резко рванулся влево, чтобы объехать сбитую кем-то и не поставленную на место стойку, и чуть не промахнул из-за этого мимо тридцать четвертых ворот. Пока Пьер снова концентрировал внимание и набирал скорость, он чуть не влетел прямо лицом в очередную стойку. От неожиданности первой его реакцией было притормозить, однако, повинуясь какой-то интуитивной решимости, он устремился дальше вперед и легко, с грацией и целеустремленностью прирожденного чемпиона, успешно миновал следующие десять ворот, продолжая все время наращивать скорость.

«О боже, еще один крутой уклон?! Попался бы мне сейчас тот тип, что прокладывал эту трассу, – подумал Пьер. – Но уж этот-то уклон должен быть последним?..»

В этот момент Пьер расслышал наконец ритмические крики болельщиков. Он знал, что те всегда орут в ритме движения слаломиста, его виражам и поворотам, когда он идет особенно хорошо. Не надо слушать, подумал Пьер, нельзя ни на что отвлекаться, никак нельзя.

И тут – о господи! – Пьер оказался перед очередным крутым откосом. Он отчаянно, вложив все силы, махнул с него, как с трамплина, и помчался к финишу.

Внезапно он ощутил прилив восторга. Неплохо, совсем неплохо.

Когда все спортсмены закончили спуск по первой трассе, Пьер лидировал с отрывом в полторы секунды. Четырнадцать участников из тридцати семи сошли с дистанции и выбыли из соревнования.

Трасса второго спуска проходила по соседству с первой, и скорость на ней, как правило, была выше, так как к этому времени спортсмены обычно уже разогревались и осваивались на склоне. Но на этот раз погода ухудшилась, похолодало, набежали плотные облака, стало сумрачно, небо и снег все больше сливались, а видимость уменьшилась до критической черты. «Только бы не отменили второй заезд, – молился про себя Пьер, – господи, только бы не отменили…»

На этот раз, добравшись до финиша, он не ощутил никакого восторга. Ничего, кроме изматывающей усталости и беспокойства. По его прикидкам, он должен был показать в сумме неплохое время. Но так ли это на самом деле?

Он подъехал к огромному щиту, на котором писали результаты, и стал, стоя спиной к трассе, дожидаться, пока судьи перенесут на щит показанное им время. Максина, затаив дыхание, старалась не попасться ему на глаза. На этот раз среди участников соревнований было особенно много пострадавших. Кто-то перелетел через ворота, не удержав равновесия на крутом и обледенелом склоне. Один спортсмен налетел лицом на стойку ворот, правда, отделавшись при этом лишь царапинами и подбитым глазом. Третий, не удержавшись на обледенелом участке, врезался в ограждение трассы, сбив нескольких болельщиков и в трех местах сломав при этом левую ногу ниже колена. Пьер, не дыша, стоял около щита и ждал. Он не мог втайне не обрадоваться, когда Клаус Вернер, его ближайший соперник, зацепился лыжей за стойку, развернулся вокруг нее и грациозно вылетел из соревнований, к счастью никак при этом не пострадав.

И вот на верхней строчке щита появилась цифра «восемь» и время победителя – одна минута пятьдесят шесть секунд. Промчавшись через глубокий снег, Максина бросилась Пьеру на шею, обвив ее руками и радостно крича: «Ты победил, Пьер, ты победил!»

К ее удивлению, да и к своему собственному, Пьер поцеловал ее с такой страстью, что у Максины захватило дух.

– Я сейчас должен поехать с командой, дорогая, – прошептал ей Пьер. – Встретимся в «Шезе» через полчаса. – Тут на него, хохоча и хлопая по спине, навалились тренеры, болельщики и товарищи по команде.

Как и условились, Максина ждала его в «Шезе». После пережитых волнений есть им обоим не хотелось, однако обязательную по случаю победы бутылку шампанского они все же распили. Через полчаса Пьер, который никогда до этого практически не пил, обнял Максину за плечи и предложил:

– А теперь пошли ко мне в комнату, ладно?

– Прямо сейчас? – с сомнением в голосе переспросила Максина, которая и хотела, и боялась этого.

– Прямо сейчас.

Пока они, тяжело и неуклюже пробираясь по снегу, шли по улице, все встречные приветствовали Пьера и громко поздравляли его с победой. Интересно, сколько он добивался этой победы, подумала Максина, украдкой прижимаясь к нему.

Шале, в котором жили члены сборной команды, было пусто. Тяжело стуча большими лыжными ботинками по ступенькам деревянной лестницы, они поднялись наверх.

В комнате, где жил Пьер, стояли две узкие кровати. Пьер выставил пепельницу в коридор – это было обычным сигналом товарищам – и запер дверь.

Максине одновременно хотелось и уйти, и остаться.

Пьер стал ее быстро раздевать, целуя всякий раз, когда она порывалась что-то сказать. Она хотела потребовать от Пьера прекратить это, но ей очень хотелось и того, чтобы он продолжал. Надо ли сказать ему, что она никогда раньше не позволяла раздевать себя ниже пояса? Пьер широко и беззаботно улыбнулся, одной рукой привычно расстегивая крючки ее лифчика.

– Не бойся, я это все сотни раз проделывал.

– Сотни?! – переспросила Максина, сердясь, шокированная его ответом, но и одновременно испытывая какое-то непонятное ей облегчение.

– Ну достаточно много.

Они немного поборолись, когда Пьер начал снимать с нее лыжные брюки, а Максина, лихорадочно вцепившись в них руками, прижала их к себе, и Пьер отпустил ее и начал раздеваться сам. Когда он расстегнул брюки, Максина плотно зажмурила глаза. Потом открыла их, прыгнула на кровать и, как страус, спрятала голову под покрывало.

– Пьер! Ведь на улице же совсем светло! Я стесняюсь! Нас могут увидеть!

– Мы на третьем этаже! – захохотал Пьер, но все же послушно задернул кружевные занавески.

В следующее мгновение он уже оказался рядом с ней на кровати, совершенно голый, мягкими движениями отвел ее руки от лица и весьма целеустремленно стал целовать ее обнаженные груди. Максина ощутила приятное и сильное возбуждение. Разрываясь между смущением и охватившей ее страстью, она непроизвольно повернулась к Пьеру и прижалась лицом к его груди, чтобы ничего не видеть. Вдруг все ее тело снова напряглось. Теперь она полностью ощутила его мускулистое обнаженное тело, почувствовала силу и, кажется, даже запах его желания. И еще кое-чего. Она постаралась незаметно отвести руку в сторону, но Пьер крепко взял ее за руку и потянул куда-то вниз. Максина резко отдернула ее. Медленно, но настойчиво Пьер снова потянул ее руку вниз и прижал к себе. Максина решила притвориться, будто это вовсе не ее рука. Она страшно боялась, что сделает что-нибудь не так и причинит ему боль. Куда можно пошевелить эту штуку – вперед, вбок? А может быть, надо ее повертеть? А может ли она отвалиться?