Вкус листьев коки - Мюллер Карин

– Что заставляет людей согласиться на работу в таком месте? – спросила я.

Двое механиков за столиком рассмеялись.

– В первый год – нужда. Во второй – жадность, – звучным голосом ответил один из них, с маленькими усиками. Он был плотного телосложения и, должно быть, мучился на такой жаре. – У моей жены рассеянный склероз, – тихо добавил он и надавил пальцем на банку, словно разминая неподатливые мышцы. – Нужно оплачивать счета.

Второй механик, Фрэнк, был уже в возрасте – худой, с плотной шапочкой редеющих седых волос.

– Пару лет назад я вышел на пенсию и два года просидел дома, – ответил он. – Моя жена не могла выносить моего присутствия, поэтому я здесь.

Из кухни появился красивый юноша и поставил передо мной тарелку с гамбургером. Джону досталась жареная картошка.

– У меня дома жена и ребенок. Я приехал сюда, потому что нам очень нужны были деньги, а потом остался на второй год, чтобы мы могли купить дом.

Они с удовольствием рассказывали о доме, семье.

– Здесь нет места для нормальных отношений, – махнул рукой Фрэнк. – О чем речь, если люди месяцами не видят друг друга?

Я вспомнила Ачупальяс, целую деревню женщин, чьи мужья уехали работать на заводы Гуякиля на тридцать лет.

Роб вдруг рассмеялся.

– Несколько месяцев назад я ездил домой. Моя жена теперь все делает сама – меняет лампочки, платит по счетам, ремонтирует машину. Просто удивительно, какой самостоятельной она стала.

Он покачал головой.

– Самое важное, – медленно проговорил Фрэнк, крутя горлышко бутылки, – чтобы дома тебя кто-то ждал. Так у тебя появляется точка опоры.

Все кивнули. Я поймала себя на том, что тоже киваю. Фрэнк предложил нам устроить экскурсию по лагерю, но все говорили по-прежнему о доме и родных.

– Сюда никто не привозит женщин – это запрещено правилами, – сказал он и толкнул дверь, которая вела в маленькую комнатку. Там стояла металлическая кровать и шкафчик для обуви. Из жужжащего кондиционера струился чудесный холодный воздух.

– Никто и не смеет прикоснуться к женщинам, которые здесь работают. Даже белье мы стираем сами.

– А что, если кто-то нарушит правила?

– Однажды такое было. Через две недели того парня и след простыл. Так было лучше для всех. Меньше переживаний.

Я взглянула на фотографии, прикрепленные к стенам. Меня поразило, как этим одиноким людям удалось создать здесь настоящий домашний уют.

Однако не для всех жизнь на базе была такой идиллией.

– Аргентинцы и бразильцы ненавидят друг друга, – сказал Фрэнк, когда мы шли к вертолетам мимо ангара. Что, впрочем, было неудивительно. Почти все южноамериканские страны за последние двести лет были вовлечены в войну с соседями. – Раньше они все время устраивали драки. Потом командир запретил, и теперь они дерутся за территорией базы. Всегда можно понять, были ли с ними женщины, по тому, насколько они разговорчивы, вернувшись назад. Иногда они заходят и даже не здороваются.

Мы еще поговорили о разных пустяках, хотя вовсе не кондиционер и не ледяная кола заставили меня задержаться. Фрэнк и остальные были здесь не ради карьеры и даже не ради денег. Они работали ради тех, кто остался дома и был им дорог. То, с какой готовностью они угощали незнакомцев, как крутили обручальные кольца на пальцах, свидетельствовало о том, что любовь жила в их сердцах. Одинокие души слетались к ним, как мотыльки к огоньку. Мне было трудно заставить себя уйти.

В конце концов, эквадорцы отыскали нас, но, увы, их извинений не хватило, чтобы вертолет заработал. Нам сообщили, что во время мирных переговоров все рейсы отменены. Кроме того, единственный вертолет временно вышел из строя из-за недавней аварии. Однако нам будут рады предоставить военный джип и водителя, который отвезет нас на одну из баз в горах Кондор.

Мы собрались и через двадцать минут были уже в пути. Новизна ощущений – наконец-то мы двигались к цели – быстро прошла; мы ездили по сиденьям, как белье по стиральной доске, подпрыгивая на неровной дороге. От непрерывного дождя на ней образовались такие рытвины, что в них можно было купаться.

Прошло три, пять, шесть часов. На каждом головокружительном повороте наши глазные яблоки оставались за углом и искали желудки, отставшие ярдов на двести. Может, действительно стоило подождать, пока починят вертолет?

Внезапно мы остановились в конце длинной шеренги грузовиков, которые, судя по всему, повидали на своем веку немало ненастных дней. Я никак не ожидала увидеть пробку в гуще джунглей. Мы прошли мимо пятнадцати – двадцати машин; их владельцы валялись на траве, словно упавшее с веревки белье. Со склона горы сошел оползень, оставив после себя груду поваленных деревьев и камней по пояс высотой. Там, где была дорога, теперь весело журчала река.

С раннего утра грузовики все подъезжали и подъезжали. Я стала расспрашивать, когда же дорогу починят.

– Позже, – сказал наш водитель.

– Как знать? – пожал плечами мужчина, погоняющий двух лошадей, нагруженных мешками риса.

– Завтра, – уверенно ответил водитель грузовика, расслабленно махнув рукой.

– Вон там Гуалакиза. – Наш водитель показал на большой поселок в долине под нами.

Мы провели семь часов в пути, и лавина преградила нам путь всего в каких-то шести милях от пункта назначения. Нам ничего не оставалось, как повернуть обратно и.

Вдруг разомлевшие водители встрепенулись. Приехал бульдозер. Получив подкрепление в виде тяжелой техники, мужчины закатали рукава и отправились навстречу лавине.

Меньше чем через час мы въехали в блестящие ворота военной базы Гуалакизы; солдаты в накрахмаленных формах и белых шляпах отдали нам честь, и нас снова высадили у офицерских казарм, где нам предстояло переночевать.

– Будьте готовы, – сказали нам, – завтра утром, в половине шестого.

Нам предстояло отправиться в горы.

На этот раз нас не забыли. Прежде чем солнце коснулось вершин, мы уже были в пути. Нашим проводником был круглолицый лейтенант с бурундучьими щечками и улыбкой, как у хеллоуинской тыквы. Его звали Дюваль. Он с такой беззаботной уверенностью обрисовал наш маршрут, что на минуту я действительно поверила, будто нам удастся доехать до вершины, пройти пешком к наблюдательному пункту, обойти территорию с саперами, увидеть демонстрацию взрыва и вернуться в казармы к ужину.

Все шло гладко, пока мы не оказались у широкой быстрой реки, у берега которой был пришвартован деревянный паром. Увидев нас, паромщик махнул рукой. Этот жест во всех странах означал одно и то же: не работает. Сломалась деревянная деталь – судя по его жестам, она была размером с футбольный мяч. Заменить ее можно будет лишь в понедельник. Итак, паром не работал.

Мы развернулись и поехали в обратную сторону. Остановились возле узкого пешеходного мостика и вышли из машины.

– Пешком пойдем? – спросила я, чуть спасовав перед перспективой тащить весь наш скарб на гору. Дюваль и водитель как ни в чем не бывало взвалили на спины рюкзаки и сумки и затопали в солдатском темпе.

На той стороне моста нас волшебным образом ждал другой грузовик.

– Как это вам удалось? – спросила я Дюваля. Он рассмеялся и показал мне рацию. Мы уселись среди рюкзаков и поехали.

Через двадцать минут грузовик остановился. Мы вышли, грузовик уехал. Я взглянула на Дюваля. Он сделал то же движение рукой, что и тогда паромщик:

– Амортизаторы, – сказал он и сморщил нос. – Для горной местности не годятся.

Мы ждали. Я читала книжку и подслушивала переговоры Дюваля по рации, но не понимала ни слова, кроме того, что мы – «голубые» (или в «голубом» секторе?). Дюваль и солдат на том конце были безупречно вежливы друг с другом, несмотря на помехи и постоянно прерывающуюся связь.

Приехал грузовик. Мы забрались в кабину. Через некоторое время нам пришлось выйти. Спустила шина. Ее сняли и скатили с обочины; рядом бежал солдат и подгонял ее палкой. Дюваль был само спокойствие. Я не видела ни одного дома, не говоря уж о мастерской, в радиусе пяти миль, однако к тому моменту уже научилась безоговорочно верить его рации и неунывающей улыбке.