Я - Эль Диего - Диего Марадона

Травма была настолько серьезной, что заставила меня вкалывать до седьмого пота, чтобы восстановиться. Я сделал это вместе с гением, доктором Рубеном Дарио Оливой, в Буэнос-Айресе, куда я так хотел вернуться.

«Сумасшедший» Олива — так я его называю, с уважением к нему, и он об этом знает — видел каждого насквозь. На мой взгляд, в мире нет такого врача, который настолько хорошо разбирался бы в спортивной медицине. И, конечно же, я обращался к нему раз семьдесят по поводу растяжений и других повреждений, но сейчас, сломанный, я нуждался в нем больше, чем когда-либо. Он жил в Милане, и все еще живет там. Всякий раз, когда я набирал его номер, он садился в самолет и уже через час был в Барселоне. Подчас он прилетал вечером, ночевал в Испании, осматривал меня утром и потом мчался на всех парах обратно в Италию, чтобы успеть к своим пациентам. Если бы он прилетел тогда, сразу же после матча, меня бы не стали бы оперировать, нет, сеньор… Потому что он этого не позволил бы. А меня прооперировали через два часа после окончания встречи, сразу же, тогда как доктор Олива прилетел на рассвете. Он встретился с доктором Гонсалесом Адрио и спросил его, как все было. Тогда они заключили между собой договор. Доктор Олива сказал: «Если через 15 дней мы сделаем радиографию, и обнаружатся первые признаки спаек кости, восстановительным процессом займусь я, по своей собственной методике. В противном случае вы продолжите свою работу». Конечно, если бы этим занялся галисиец, полгода неподвижности были бы мне обеспечены. Но Олива его обставил; он не стал дожидаться, пока пройдет 15 дней, а уже через неделю, не больше, снял гипс, сделал мне радиографию, посмотрел, как обстоят дела, и сказал мне:

— Ставь ногу…

— Что? Доктор, порой я называю вас «сумасшедшим», но это всего лишь прозвище.

— Я когда-нибудь тебя обманывал? Ставь ногу, ставь потихоньку…

И я поставил, чуть не наделав в штаны от страха, но все-таки поставил.

Неделю спустя, когда мы собрались все вместе для того, чтобы обсудить, как идет процесс моего восстановления, Олива и я чуть не довели до инфаркта Гонсалеса Адрио. Я пришел на костылях, поднимая левую ногу… «Сюда, Диего, осторожно», — сказал мне этот барселонский дрозд и показал несколько ступенек, по которым я должен был спуститься, чтобы сделать радиографию. «Подержите их, доктор», — ответил я ему, и спокойно спустился на своих двоих. У Гонсалеса Адрио от неожиданности сомкнулись веки. После этого он увидел все своими глазами, и моя дальнейшая судьба оказалась в руках Оливы. Мы некоторое время поработали в Барселоне, после чего сразу же решили лететь в Буэнос-Айрес. Конечно, такая головка члена как Нуньес, ничего не хотела знать, но тут Цитершпиллера осенило. И он сказал этому карлику:

— Если вы разрешите Диего уехать в Аргентину, мы обещаем вам, что уже в январе он будет на поле, готовый играть. Если же мы не выполним наше обещание, то откажемся от полагающихся нам по контракту денег за весь период нашего отсутствия.

У несчастного Нуньеса загорелись глаза. Разумеется, врачи «Барселоны» сказали ему, что я не смогу играть по меньшей мере шесть месяцев, и у него появился шанс сэкономить несколько песет.

Благодаря знаниям и идеям доктора Оливы, противоречившим тем, что предлагали большинство врачей, мне сняли гипс через семь дней, а на поле я вернулся через 106 дней: 8 января 1984 года под дождем я сыграл против «Севильи». Мы победили со счетом 3:1, а я забил два мяча — второй и третий. Когда счет был 2:0, трибуны начали просить Менотти заменить меня, чтобы они могли устроить мне овацию. Однако «Севилья» сократила разрыв в счете, и все замолчали. Я забил третий мяч, и они начали снова и продолжали до тех пор, пока Менотти не убрал меня с поля. Зрители на трибунах рванули вниз, к полю, все кричали и аплодировали мне, скандируя вроде бы «Ма-ра-дооо! Ма-ра-дооо!», точно сказать не могу, так как на стадионе стоял оглушительный визг. Эта овация была одной из самых запоминающихся в моей жизни. Никто не мог поверить!

В следующем матче я забил два мяча в ворота «Осасуны», но они оказались бесполезными, так как они отгрузили нам целых четыре. Затем мы сыграли вничью с «Мальоркой», и пришло время матча-реванша с «Атлетиком», 29 января: мы выиграли 2:1, и я забил оба гола… Мы начали бороться за чемпионство с мадридским «Реалом», голова к голове. Однако когда настал черед очного поединка, 25 февраля 1984 года, мы уступили: мы проигрывали 0:1, я сравнял счет, а за пять минут до конца нам забили решающий мяч. Именно поэтому мы выбыли из чемпионской гонки и закончили чемпионат на третьем месте.

Слава Богу, я остался цел и невредим благодаря Оливе, который заставил понять остальных, что одним из ключевых моментов моей игры является подвижность голеностопа. Если бы процесс восстановления был традиционным, я бы потерял способность поворачивать его в разные стороны больше обычного.

Как бы то ни было, а проблема была не на поле, а за его пределами. Одна из стычек с Нуньесом произошла потому, что мне не давали раскрыть рта. Но я все равно продолжал разговаривать — с Гарсией, с Пересом, с Магойей, я делал это ради людей… Однажды он позвонил и сказал: «Я запрещаю вам разговаривать с Гарсией». На это я ему ответил, что он не не может мне ничего запретить, поскольку я подписывал контракт для того, чтобы играть и тренироваться, и это вовсе не значит, что он купил мою жизнь. Как же он разозлился…

К тому времени я уже знал, что он готов выписать мне «волчий билет». Нуньес мне уже показал, кто всем там заправлял. «Хорошо, мне представляется отличным, что вы здесь главный», — ответил я, и с этого момента на страницах газет началась настоящая травля. Когда мы играли хорошо и выигрывали, не происходило ровным счетом ничего. Но стоило только сыграть с кем-нибудь вничью или, не дай Бог, проиграть, как мне сразу же начинали перемывать кости: что я не до конца вылечился от гепатита, что я ухожу по ночам из расположения команды, веду развратный образ жизни и все в таком роде. Конечно же, эти слухи раздувала пресса, целиком и полностью зависимая от Нуньеса. И в один прекрасный день я пришел к Нуньесу без приглашения и сказал:

— Я хочу, чтобы вы меня продали!

— Нет!

— Тогда я отказываюсь выходить на поле!

И в те дни появился вариант с «Наполи». Нуньес вел себя со мной очень подло и грязно. Так грязно, что много времени спустя, когда я уже играл в Италии и приехал в Испанию для того, чтобы получить приз лучшему латиноамериканскому футболисту, выступавшему в испанском чемпионате, Нуньес искал возможность отомстить мне и выдумал одну историю, которая могла мне дорого обойтись. Один мальчишка сказал, будто бы я сбил его на своей машине и сильно покалечил. Полиция отправилась искать меня туда, где должны были вручать приз, и взяла в наручники. А остальные футболисты собрались мне на выручку… Это были Шустер, Уго Санчес, Хуанито, мир его праху… Хуанито кричал им, стоя у окон участка: «Да здравствует Франко!», а я, внутри, подписывая бумаги, смотрел в глаза тому пареньку: «Когда я тебя сбил? Когда? Расскажи им все, скажим им, что это ложь Нуньеса, пожалуйста!».