Аметистовая корона - Кэтрин Дюксвилл

Констанция, выслушав его, потерла замерзшие руки. Уэланд, отрываясь от письма, отогревал руки между коленями, иначе он не смог бы писать вообще.

Вообще-то не существовало специального термина, чтобы назвать то явление, которое в Нормандии называли крепостным правом. В стране, в которой располагалось имение Баскборн, это явление было несколько другим, оно опиралось на иные законы. И охотник, имея это в виду, правильно говорил, что по их законам нельзя считать человека полностью крепостным. Хотя, с другой стороны, его нельзя считать и полностью свободным, в то время как в других графствах были законы, по которым можно было считать его совершенно независимым.

Крепостное право в Нормандии отличалось от крепостного права в Англии, но, тем не менее, это было рабство и крепостной мог обзавестись семьей только с благословения хозяина.

Констанция внимательно посмотрела на дочь кузнеца и нашла, что девушка очень хороша. На ней была длинная накидка, похожая на накидку Констанции. Затем взглянула на молодого охотника, нормандского крепостного. Это был высокий и широкоплечий человек. Интересно, где же они могли встретиться?

Судебный пристав между тем говорил, что шериф Рептон не дает его крепостному разрешения на свадьбу. Судебный пристав пригласил священника из деревни шерифа, чтобы засвидетельствовать, что охотник является членом семьи, которая полностью принадлежит шерифу.

В то время как судебный пристав все это говорил, Констанция поймала взгляд, который молодой охотник бросил на дочь кузнеца. Этот взгляд невольно взволновал ее.

Из всего сказанного она могла сделать вывод, что не имелось никакой возможности с ее стороны соединить молодых людей. Даже если она и захотела бы это сделать, она не могла выкупить охотника, он принадлежал семье, и даже шериф не мог продать его отдельно.

Однако уже упоминалось, что шериф мог дать разрешение на свадьбу, и тогда дочь кузнеца становилась также крепостной.

Но чтобы дочь свободного человека стала крепостной? Такого еще не было. Вся деревня будет против, деревенские очень волновались относительно решения этого вопроса. Они не хотели, чтобы дочь кузнеца уходила в другое графство, тем более что там она станет крепостной. Все как один были против того, чтобы человек, рожденный свободным, стал вдруг крепостным.

В глазах деревенских крепостное право ничем не отличалось от рабства, и они всем сердцем ненавидели английские законы.

Бонастре наклонился к Констанции.

— Миледи, не существует никакого способа, чтобы охотник женился на дочери кузнеца. Он должен жениться на крепостной девушке, которую ему выберет шериф.

Графиня с сожалением посмотрела на девушку, она уже поняла, что та ждала ребенка, и от этой мысли леди Морлакс стало совсем не по себе. Она поймала себя на мысли, что думает не об этой несчастной, а о себе.

Констанция пыталась подавить тревогу, которая снова поднялась у нее в груди. Каждое утро она прислушивалась к себе, надеясь почувствовать и понять, что ошиблась и визит жонглера в ту памятную ночь не оставил следов, но с каждым днем надежда угасала. Месячных не было в ноябре, а теперь уже декабрь, и никаких намеков на то, что они все же придут. Она пыталась обмануть себя, надеялась, что это результат длительного переезда, но тревога не оставляла ее. И вот теперь, глядя на эту беременную девушку, Констанция вновь забеспокоилась.

Она могла обманывать себя, но природу не обманешь. Ее тело уже готовилось к тому, чтобы снова стать матерью. Груди набухли и иногда побаливали, месячных не было почти два месяца. Все это говорило о беременности и ни о чем другом.

Были женщины, с которыми она могла посоветоваться, хотя бы даже со своей старой нянькой, которая была с ней с первой минуты появления на свет. Но она не могла заставить себя говорить об этом сумасшедшем, который почти изнасиловал ее на пути из замка Морлакс, и о том, что она теперь беременна. Произнести все это вслух было выше ее сил.

Теперь многие жаловались на ее характер. Она стала поднимать крик по самому ничтожному поводу. А к ночи так уставала, что просто падала на кровать. Но даже во сне ее преследовали разные видения — вот она в темнице, куда ее заточил король Генри, где полно крыс. Воображение рисовало перед ней картины одну ужаснее другой. Вот она тянет руку через отверстие в двери, но никто не разговаривает с ней, мир совсем забыл о ней. Она никого не видит, только одиночество и стыд, все разрушающее одиночество… Она разрыдалась во сне и проснулась вся в слезах.

Днями и ночами она молила Бога, чтобы король отправил ее в монастырь замаливать грех. И опять дрожь страха охватывала ее. Не так важна ее дальнейшая судьба… Хуже всего, что она расстанется со своими дорогими детьми…

Каждый день ей снился один и тот же сон — она с детьми убегает на корабле в Данию или Испанию, и всякий раз, как только парус установлен, появлялись рыцари короля Генри и забирали кричащих Биатрис и Ходерн из ее рук. Она всегда просыпалась на этом месте. Внутри Констанции поднималась ярость против жонглера, она представляла, как могла удушить его тогда веревкой от крестика, но тут же вспоминала, что сняла крест. В ту ночь креста на ней не было… Графиня понимала, что скоро ее тайну узнают все, но она уже так устала, что только хотела отплатить ему за то, что он с ней сделал.

Но самое удивительное было то, что время от времени Констанция предавалась совсем другим мечтам. Иногда страх отступал и она погружалась в мечты, хотя и испытывала чувство вины за свои мысли. Графиня вспоминала горячие объятия жонглера, его ненасытность.

Один раз ей даже пригрезилось, что она танцует перед ним. При этих мыслях ее опять охватывало невыносимое желание, и мечты становились все откровеннее.

Вот Сенрен, обнаженный, лежит на диване… она берет в свои руки его достоинство и начинает ласкать головку, наблюдая одновременно за его большим золотым телом, которое ничем не накрыто… Он не выдерживает, срывает с нее одежды и тоже начинает ласкать, а затем входит в нее. Очнувшись, Констанция осознает двусмысленность своего положения, но еще некоторое время она ощущает возбуждение, чувствует, как помимо ее воли промежность помнит его необыкновенные руки.

До ночи с жонглером в ее мечты никогда не приходил ни один мужчина, не говоря уж о том, что ей никогда не снились эротические сны, даже когда она была замужем. Леди Морлакс не переставала удивляться знанию жонглером женщин, он знал все их секретные места. Она опять вспомнила, как Сенрен, подстроившись под ее ритм, с силой двигался в ее теле, как он опустил ее руки на свой пенис и она, когда он выходил из нее, ласкала его. И так продолжалось до тех пор, пока он вдруг не изогнулся и она не почувствовала, как теплый поток хлынул в ее лоно. Сенрен же в этот момент приник к се грудям и стал сосать их, как сосут младенцы, сильно и нежно. Она…