Другая жизнь - Лайонел Шрайвер

– Я больше не хочу оказаться в положении, когда владелец может запросто выставить меня на улицу из собственной квартиры. У меня нет другого выхода, Шеп, умоляю тебя.

Шеп украдкой под столом пожал руку Глинис. Они не раз страшно ругались из-за этих долгов Берил; его твердый взгляд дал ей понять, что на этот раз он не собирается тайком, пока Глинис отвернулась, сунуть сестре чек.

– Берил, – сказал он ровным, спокойным голосом, – мы не можем купить тебе квартиру.

Берил посмотрела на брата так, словно он в одну минуту пал в ее глазах.

– Может, ты все же об этом подумаешь?

– Мне не над чем думать. Мы не можем этого сделать.

– Почему же нет?

Подобного рода претензии заставляли изменить политику. Шеп был готов к этому. Он сделал глубокий вдох, очень глубокий, чтобы Берил успела успокоиться. Она, похоже, это заметила, но нежелание признавать, что «нет» в денежных вопросах означает «нет», заставляло ее отказаться от мысли сжечь мосты.

– И не говори мне, – начала Берил, – что ты копишь деньги на Последующую жизнь. Ты откладываешь миллионы на какую-то мифическую Валгаллу, а тем временем твою сестру выбросят на улицу. Ты будешь жить в свое удовольствие год за годом, делая вид, что занимаешься «исследованиями». Вернись к реальности! Если ты собирался сбежать в одну из стран третьего мира и лежать там на пляже, потягивая пиноколаду, почему же до сих пор не уехал? Тебе наплевать на мою жизнь! Нам всем приходится платить за твои бредовые идеи, за твою якобы исключительность, а на деле ты обычный работяга, каких в этой стране миллионы. Я всегда хотела заниматься чем-то интересным, создавала фильмы, заставляющие думать, показывающие, что жизнь бывает разной, и не моя вина, что такое искусство плохо оплачивается. Моя работа не легче твоей, а намного тяжелее. Но я не могу похвастаться высокими заработками, а теперь мне еще и негде жить – спасибо богатеньким капиталистам, таким как ты, которые думают только о собственной наживе. А ты меж тем живешь в солидном доме на окраине, ездишь на новенькой машине и имеешь счет с множеством нулей – почему? Ты только и думаешь, что о Последующей жизни, братец, и это отвратительно, что у тебя нет ни малейшего желания помогать своей семье!

Поняв, что сестра выговорилась, он тихонько сжал под столом ладонь Глинис и положил руки на стол прямо перед собой.

– Все правильно, – сказал он очень спокойно. – Я долго мечтал, но так и не решился начать размеренную благополучную жизнь в менее дорогой стране. Мне очень жаль, что так случилось. А еще больше я сожалею из-за причины, разрушившей мои планы.

– Какой это?

– Мы недавно узнали, что у Глинис рак. Это очень редкое заболевание, называется мезотелиома. Я сам мог стать тому причиной, поскольку работал с материалами, содержащими асбест. Сейчас именно на болезни Глинис сосредоточены все мои силы и средства. Между здоровьем жены и покупкой квартиры для сестры лежит пропасть гораздо большая, чем рынок недвижимости в Нью-Йорке. Я обязан сделать все, чтобы спасти жизнь Глинис.

Шеп поджал губы, едва сдерживая улыбку. Сегодня днем в парке он сказал Джексону, что собирается «нагнать на всех страху» и сообщить близким о болезни, а Глинис говорила, что ее родственники начнут нести всякую ерунду и она не сможет прервать их, чтобы сообщить о главном. Может быть, его и ее семьи не такие уж и разные, как он думал.

– Я знаю, что это неправильно, – смеясь, говорила Глинис, устроившись на диване, пока Шеп мыл посуду. – Но я сегодня великолепно провела время. Никогда не думала, что болеть раком может быть так весело.

– Ты же знаешь, она всегда считала Последующую жизнь бредовой идеей.

– Берил – человек творческий, а ты лопух. Люди придают большое значение условностям. Ей не надо, чтобы ты совершал смелые или странные поступки.

– А тебе? – Шеп отвернулся от раковины и посмотрел на жену.

– Возможно, – ответила она. – Но только вместе со мной.

– Говори правду, – потребовал он. – Дело только в этом? Ты действительно смогла бы бросить все и начать с нуля в другом месте?

– Насколько я тебя знаю, ты никогда бы не уехал.

– Спорный вопрос. – Он отвернулся и принялся яростно тереть пригоревшую форму, в которой запекали лазанью.

– Этот вопрос не должен быть для тебя спорным. Если ты любишь меня.

Рука с губкой замерла. Он оторвался от своего занятия и вытер руки полотенцем. Опустившись на колени, он обхватил обеими ладонями ее лицо, обращая к себе.

– Гну, обещаю тебе, что в ближайшие несколько месяцев ты сама поймешь, люблю я тебя или нет. – Он долго целовал ее в губы, пока не понял, что у нее даже не участилось дыхание.

Через минуту в раковине опять бежала вода. Когда стало ясно, что им предстоит «временно» переехать в Элмсфорд в съемное жилье – на языке взрослых временно значит навсегда, – он стал разрабатывать план установки фонтанчика в кухне. Предполагалось, что это будет монументальное сооружение на тему кулинарии: вода по пластиковым шлангам текла в емкость в форме индейки, откуда по кругу спускалась ниже, попадала в чайную чашку, затем струи огибали изогнутый половник для супа и старомодной формы бокал, причудливый молочник в виде коровы, ложечку для мороженого, которую он купил на барахолке, ей, должно быть, лет сто, и в конце потоки воды попадали в оловянную воронку, откуда поступали по трубам наверх. На всем пути струи воды сохраняли заданный напор и температуру, даже очень горячая вода не остывала ни на градус. Вся конструкция была похожа на детскую игру «Мышеловка», в которую в детстве они очень любили играть с Берил.

Фонтан был еще совсем новым, струи едва успели пробежать первый круг, когда они с Глинис вернулись из Пуэрто-Эскондидо несколько лет назад. В отсутствие родителей дети разъединили шланги, объясняя это абсурдностью идеи поставить фонтан в съемном доме, и решили вернуть все в прежнее состояние только к приезду родителей; как жаль, что забыли это сделать. Он не сказал детям, что они его расстроили. Ему было приятно, что они с удовольствием играют с предметом его невинного хобби. Огорчало его другое: он не научил их ценить то, что дорого их отцу.

– Что ты обо всем этом думаешь? – спросила Глинис, наблюдая завершение баталии с жиром. – Она хочет перевезти все свое барахло к отцу, пока ты не купишь ей квартиру. Хотя ты вполне мог сказать ей, что она может жить там и составить старику компанию.

– Берил пришлось съехать и расстаться с таким недорогим жильем, которое она считала своим. Естественно, она в панике.

– Ты не слишком либеральничаешь?

– Тебе повезло с мужем.

– Господи, это не укладывается ни в какие рамки! Можно подумать, это ее гражданское право! А заявление, будто она много работает и не ее вина, что за это не платят? Она сама выбрала профессию. Как говорится, назвался груздем – полезай в кузов.

– Ты лучше и успешнее ее в профессиональном плане, вот Берил и бесится.

– Она совсем тебя не уважает.

– Ей приятно так ко мне относиться. Не будем ей мешать.

– Нет, какая наглость! Сто штук! И это только начало, первый взнос. Я давно предупреждала тебя, что давать ей не всю сумму сразу, а частями только хуже.

– Я никогда не видел ничего страшного в том, чтобы ей помочь. Не вижу и сейчас. – Впервые сомнения закрались в его душу. Возможно, при других обстоятельствах он помог бы сестре и в этот раз.

– Ты ей что-то пообещал? Почему она так уверена, что поможешь?

– Берил ведет себя так, как и все люди, привыкшие жить в стесненных обстоятельствах. Они полагают, будто все остальные богаче их. Она считает, что деньги – просто деньги, для всех одинаковые. У нее нет детей, и она не знает, что сколько стоит. Как Зак, например. Автостраховка, налоги…

– Готова поспорить, она их не платит. Люди вроде твоей сестры считают, что такие, как мы, обязаны платить больше.

– Не очень хочется быть похожим на Джексона, но, понимаешь, Берил из тех людей, которые даже не задумываются, чего стоит их существование. Что кто-то убирает за ней мусор, что она может погулять в парке, за которым кто-то следит, что в больнице ей обязательно окажут квалифицированную помощь, без страховки, которой у нее нет. И за все это кто-то заплатит. Уверен, что она даже не задумывается об этом.

– Определенно, – кивнула Глинис. – У нее психология не победителя, а жертвы. Ее злость на весь мир выросла до размеров Вселенной. – Шеп оставил при себе соображение, что то же самое можно сказать и о самой Глинис. – Для меня, – продолжала она, – самым неприятным за весь вечер было даже не твое сообщение, а эти крокодиловы слезы в конце. Как напыщенно! По-любительски театрально и наигранно! Как и ее комплименты по поводу моей лопаточки… Берил отвратительная актриса. Но сильнее всего она сокрушалась о том, что больше не сможет запустить жадную ручку в твой карман.