Как быть евреем - Джеймс Кугел

Ю.Л. Как и о различии между «местью» и «злобой»?..

Д.Д. Точно. Или еще один пример, из главы на эту неделю: из самого первого стиха мы узнаем о Корахе. Нам становится известно его имя, имена его отца, деда, прадеда и т. д. — мы получаем самую полную информацию. Но внезапно генеалогическое древо прерывается. Это тем более удивительно, что стоило только упомянуть в списке предков еще одно поколение — и генеалогия привела бы нас к самому Яакову, великому прапрадеду Кораха.

Ю.Л. Так почему же не упомянули?

Д.Д. Именно этот вопрос и задавали мидрашисты — а я уже говорил, такие вопросы никогда не ставили, если на них не было готового ответа. В данном случае они считали, что ответ надо искать в других стихах Торы — точнее, совсем в другой книге, Берешит (Бытие). В конце этой книги рассказано, как Яаков перед смертью по очереди благословлял всех своих сыновей. Но когда очередь дошла до Шимона и Леви, он произнес слова, звучащие явным диссонансом по отношению ко всем предыдущим: «В совет их да не войдет душа моя, с сонмом их не единись, честь моя!» Улавливаешь?

Ю.Л. Нет…

Д.Д. Рассуди, что подразумевал Яаков? Ясно, что эти сыновья чем-то вызвали его недовольство: «В совет их да не войдет душа моя, с сонмом их не единись, честь моя!» Он не желал их больше видеть? Вряд ли. И наши мудрецы поняли эти слова как намек на потомков Шимона и Леви (последние слова Яакова содержат пророческое видение; ему была известна судьба потомков). А в случае Леви — по крайней мере, так считают наши мудрецы — он предвидел, что через четыре поколения родится мальчик по имени Корах, который восстанет против Моше. Предвидя будущее, Яаков и сказал: «С сонмом их не единись, честь моя!» То есть он дает понять, что никак не принимает и не одобряет бунт своих потомков, и не хочет, чтобы его имя, «честь моя», отождествлялось с бунтом — хотя задолго до того времени он умрет. Из уважения к его пожеланиям Тора прослеживает генеалогию Кораха до Леви, но не до Яакова, отца Леви.

Ю.Л. Понятно.

Д.Д. Не совсем: ведь я еще не сказал тебе, что такое объяснение взято отнюдь не с потолка. Яаков, говоря о Шимоне и Леви, использовал слово «каал» («совет»). Это нередкое слово в иврите — но тем не менее фраза Яакова представляется несколько загадочной: «В совет их да не войдет душа моя». Но в рассказе о Корахе слово с тем же корнем используется для описания начала бунта: «вайикаалу ал Моше» («и собрали совет против Моше»), Для мидрашиста это обстоятельство имеет серьезное значение: Яаков, говоря: «В совет их да не войдет душа моя», имеет в виду «в совет против Моше». Понятно?

Ю.Л. Кажется, да.

Д.Д. Этот пример хорошо иллюстрирует и то, что я говорил тебе об Агаде и вообще о мидраше. Мидраш глубоко исследует связь одного стиха с другим, даже если они разделены несколькими главами, а то и книгами, как в этом случае. С точки зрения мидраша Писание — единый цельный текст, так что ключ к пониманию отдельной детали в тексте Торы можно обнаружить и в псалмах, и в Диврей а-ямим. И мидраш весьма успешно выявляет неочевидные связи между двумя, казалось бы, совсем не связанными текстами.

Ю.Л. Ясно…

Д.Д. Скажу больше: именно решение такой задачи и составляет существенный аспект мидраша. Ведь в конечном счете задача мидраша — будь то мидраш агада или мидраш Алаха — не только в том, чтобы непосредственно прокомментировать текст: мидраш должен убедить нас в гармоничности Писания. Иногда это не простая задача, поскольку нам бросаются в глаза очевидные противоречия. Поэтому и мидрашисты, и мы сами испытываем большую радость, когда два текста — вроде последних слов Яакова в Берешит и неупоминание имени Яакова в генеалогии Кораха — так хитроумно соединяются в одну логическую цепочку благодаря употреблению общего корня «каал».

И добавлю: такое хитроумие — главная отличительная черта мидраша, особенно в том, что касается Агады. Пример тому — рассказ о бунте Кораха. Такие комментарии преподают даже школьникам, только начинающим изучать Тору. Но все же в основе своей мидраши требуют зрелости ума и чувств; многие из них проникнуты атмосферой древних «батей-мидраш», «домов учения», где над ними размышляли ученые, посвятившие всю жизнь Торе и ее премудростям. Неудивительно, что задаваемые ими вопросы, да и ответы на них, нередко отличаются особой изощренностью, таинственностью и порой весьма остроумны — более всего это касается нарративов Танаха. Надеюсь, Агада заставит тебя это почувствовать, особенно удивительное соединение в ней искренности с иронией, которая кажется мне очень еврейской по духу.

Ю.Л. Вы хотите сказать, что Агада прежде всего выявляет связь между разными частями текста?

Д.Д. Нет, все сложнее. Мидраш пытается ответить на самые разные вопросы, связанные с текстом, и предлагает различные пути решения. Иногда мидрашист вводит детали или целые эпизоды, «пропущенные» в самой Библии. Фактически таков эпизод и с Корахом: в библейском тексте сказано, что у Кораха большая группа приверженцев, но не упомянуто о том, где он набрал их и как уговорил присоединиться к бунту. И наша традиция, которую сохранили мудрецы, восполняет этот пробел. Согласно мидрашу, Корах задавал такие вопросы Моше, чтобы представить его деспотичным человеком, диктатором.

Первый вопрос Кораха, как утверждает традиция, касался закона о цицит. Возможно, ты уже знаешь: Тора требует, чтобы на углах всякого четырехугольного предмета одежды были кисти из голубой шерсти — как видимое напоминание евреям о необходимости соблюдать мицвот (кстати, именно к этому восходит традиция носить в синагоге талит, «молитвенное покрывало», — хотя кисти сейчас уже не голубые: точный состав вещества, из которого получали голубую краску, утерян). Так вот, Корах спросил Моше: а если бы вся одежда была выкрашена в голубой цвет, закон по-прежнему требовал бы красить кисти в голубое? В конце концов, ведь именно голубой цвет кистей призван напоминать о мицвот, а уж вся одежда такого цвета гораздо эффективнее решала бы эту задачу! Но Моше ответил отрицательно: нет, все равно нужны голубые кисти. Потом Корах задал еще один подобный вопрос: если комната наполнена свитками Торы, не устраняет ли это требования прикрепить мезузу на дверь (ты должен знать, мезуза — это небольшой продолговатый футляр, куда помещен кусочек пергамента с несколькими стихами Торы; он крепится к косяку двери). И Моше опять ответил: нет, мезузу все равно нужно прикрепить.

Ю.Л. И эти вопросы выявляют в Моше диктатора?

Д.Д. Да, отчасти, потому что ответы Моше кажутся совершенно нелогичными. Но в этих рассказах есть глубокий смысл, связанный со словами Кораха, приведенными в Торе. Он объясняет свой бунт тем, что Моше правит Израилем безо всяких на то оснований: «Ведь вся община, все святы, и среди них Г-сподь! Отчего же возноситесь вы над собранием Г-сподним?» Теперь ты понял, что слова Кораха из Торы послужили основой для рассказа в мидраше?

Ю.Л. Не совсем.

Д.Д. Видишь ли, вопрос о голубой одежде — это лишь метафора, скрывающая истинные цели Кораха. Достаточно заменить «голубой» на «святой», и станет ясно: Корах не считает, что Моше должен чем-то выделяться среди них, как и голубые кисти не выделяются на фоне голубой одежды. По той же логике если комната полна священных книг, то нет необходимости крепить мезузу на двери — ведь содержимое комнаты не менее свято, чем любая мезуза.

Ю.Л. Теперь понятно.

Д.Д. Когда в соответствии с нашей традицией приводят вопросы, которые Корах задал Моше, то перед нами возникает несколько более сложный образ, чем тот, что нарисован в библейском рассказе. Корах предстает перед Моше как ученик, задающий великому наставнику ученые вопросы, связанные с Алахой. Но, как это бывает и в реальной жизни, эти вопросы вызваны вовсе не желанием учиться. И здесь, полагаю, содержится еще один урок — как для учеников, так и для учителей.

Ю.Л. Ясно…

Д.Д. Но и это не все. Передавая в точности древнюю традицию, мудрецы отвечали еще на один вопрос. Поначалу ты не обратишь на него внимания, но мудрецы много размышляли на эту тему: почему один эпизод описан в Торе раньше, чем другой? Например, почему за законом Торы о пленницах, захваченных во время боевых действий, сразу следует закон о наследовании в полигамном браке и закон о непокорном сыне?

Ю.Л. И каков ответ?

Д.Д. Со временем мы подойдем к этому. Но прежде попытайся угадать, почему Корах сначала спрашивает о кистях на одежде?

Ю.Л. Потому что закон о кистях непосредственно предшествует рассказу о самом Корахе?

Д.Д. Браво!

ЯАКОВ

Д.Д. Прекрасно, Юра, но должен тебе сказать: все это не имеет значения, пока ты не начинаешь становиться евреем.