Как быть евреем - Джеймс Кугел

Д.Д. Ну, допустим, когда определяется конкретная форма соблюдения мицвот. Скажем, в Торе есть стих «ло тиком ве-ло титор эт бней амеха» («Не мсти и не храни злобы на сынов народа твоего»). Но что это значит?

Ю.Л. Не знаю.

Д.Д. Но если не знаешь, то как будешь соблюдать эту мицву?

Ю.Л. Думаю, об этом нетрудно догадаться. Конечно же, мне известно, что такое месть.

Д.Д. Хорошо, но разве не бывает случаев, когда месть оправданна? И в чем состоит месть? К примеру, мой пылесос сломался и я хочу одолжить твой, но ты заявляешь: «Мой пылесос очень дорогой, я не могу одолжить его тебе». Через неделю ты приходишь попросить у меня полотер, а я говорю: «Ты мне свой пылесос не дал, почему же я должен что-то одалживать тебе?» Как ты считаешь, не нарушается ли здесь запрет Торы на месть?

Ю.Л. Ну, для такого случая это уж слишком сильно сказано — другое дело, если бы речь шла о кровавых разборках… Не знаю, все ведь зависит от твоей внутренней позиции. Если месть запрещена, а ты что-то совершаешь из чувства мести, то, скорее всего, нарушаешь заповедь.

Д.Д. Верно. Но дело в том, что мудрецы формулировали мицвот не в абстрактных категориях, а применительно к конкретным обстоятельствам. Кстати, мой пример почти не отличается от тех, что приводили они: только у них шла речь о «косе» и «кирке», а не о «пылесосе» и «полотере». Размышляя о столь земных вещах, мудрецы, прежде всего, хотели применить мицвот к сотням самых разных жизненных ситуаций — чтобы, столкнувшись с каким-то конкретным случаем, мы не ограничивались им и наши поступки не были бы обусловлены сиюминутными потерями или приобретениями. Нужно учитывать более широкий контекст Торы; мы всегда должны помнить о ней.

Ю.Л. Вы уже говорили об этом. Прекрасно, что иудаизм разрабатывает правила для любой возможной ситуации. Но, признаться, меня это немного пугает, как что-то тоталитарное. В конце концов, жизнь многообразна, и меня настораживает человек, желающий все предусмотреть заранее: «В таком-то и таком случае будем действовать так и так». Понимаете, что я имею в виду?

Д.Д. Да, ты не против Алахи, пока она не привязана к повседневной жизни.

Ю.Л. Нет, не то. Я говорю о людях особого рода — обязанных заранее знать, что они скажут или сделают в той или иной ситуации.

Д.Д. Может быть. Но именно потому, что жизнь, как ты отметил, многообразна, ничего нельзя предугадать заранее; кроме того, Алаха ориентирована на иной тип личности, вернее, на иной подход. Ею руководствуются люди, чей жизненный путь определяет стремление посвятить мысли и дела Б-гу. То есть в какой бы ситуации они ни оказались и что бы ни делали в данный момент, эти люди всегда могут остановиться и взглянуть на происходящее с точки зрения Торы.

Ю.Л. Ну, тогда я скажу кое о чем еще, что смущает меня. Ваши слова резко расходятся с тем, что мы видим в реальности.

Д.Д. О чем ты?

Ю.Л. Слушая вас, можно подумать, что евреи — нет, именно религиозные евреи, ультраортодоксы — по определению должны быть светочами морали и нравственности. Но откройте газеты, и вы увидите, что это не так. Сколько мы слышали о еврейских олигархах…

Д.Д. Едва ли они относятся к категории ортодоксов…

Ю.Л. Пусть не они, все равно можно найти настоящих ортодоксов такого рода, даже среди столпов ортодоксии. Как же увязать это?..

Д.Д. Если и так, один-два жулика не меняют общей картины…

Ю.Л. Да тут не один-два… По-моему, не похоже, чтобы ортодоксы особенно заботились о нравственности и этике. Возможно, я не прав, но уж такое у меня сложилось впечатление.

Д.Д. Полагаю, в чем-то ты прав. Но у меня такого впечатления не сложилось. Мне пришлось общаться с традиционными евреями самых разных общин, в разных странах. Нужно признаться, конечно, у нас не так уж много делается публичных заявлений на подобные темы. Но ты увидишь — и у меня уже был такой опыт, — что у этих людей вошло в повседневную привычку не говорить ни о ком плохо: ведь это тоже часть нашей Алахи. И они не лгут и не крадут. Ни при каких обстоятельствах. В этом есть некая прямолинейность, ты бы даже сказал «поверхностность», но она для меня гораздо естественнее любого морализаторства, которое часто оказывается демагогией. Да, пожалуй, весь мир этих общин, говорящих на идише, — «стиль жизни», как принято сейчас выражаться, — довольно далек и от тебя, и от меня. То, что тебе кажется утаенным или недосказанным, им не нужно договаривать, поскольку они понимают друг друга. Что характерно для евреев — обычных евреев из самых разных общин — это исконная честность, какой ты не найдешь ни в одной другой группе людей. И это касается старых восточноевропейских общин и их наследников. В любом случае твоя задача — не стать таким, как они, а учиться у них тому, что значит быть евреем, и соблюдать Алаху, даже если ты будешь делать это по-своему. Возвращаясь к нашей теме: нужно знать о пылесосах, о различии между местью и обидой.

Ю.Л. А есть ли такое различие в случае с пылесосом?

Д.Д. Разумеется. Помни о том, что сказано в стихе: «Не мсти и не храни злобы на сынов народа твоего». И в чем, ты думаешь, здесь различие?

Ю.Л. Я не знаю точного смысла ивритских слов, их смысловых оттенков. По-моему, это как бы две стороны одной медали: ведь по-русски слова «мстить» и «злиться» довольно близки друг к другу, хотя «месть» — скорее действие, следствие «злобы». «Хранить злобу» — это внутреннее состояние, по крайней мере, в русском языке.

Д.Д. Но не в Торе. Ведь твое понимание «злобы» близко тому, о чем говорится в Торе чуть раньше: «Не враждуй на брата твоего в сердце твоем» — что, кстати, тоже запрещено. Но «злоба» — это нечто другое; кстати, принцип Торы состоит в том, что ничего не говорится просто так, и если сказано о двух разных явлениях — «мести» и «злобе», то и месть, и злоба подпадают под запрет. Наши мудрецы фактически определили чувство злобы на примере косы (или пылесоса, если угодно). В первом случае, когда я говорю тебе: «Вы мне не одолжили свою газонокосилку, почему я должен что-то одалживать вам?» — это месть. Но если я тебе одалживаю машинку для подравнивания кустарника и говорю при этом: «Я даю ее тебе, хотя ты проявил жадность на прошлой неделе», то это называется злопамятностью, которая тоже запрещена. Потому что мы обязаны относиться друг к другу доброжелательно и с уважением и, если в чем-то не правы, тут же должны попросить прощения. Это мицвот, и к ним следует относиться серьезно.

Ю.Л. Но что же тогда не Алаха?!

Д.Д. Вот это вопрос получше — ведь на самом деле Алаха определяет огромную часть нашей жизни, будь то Шабат, праздники, молитвы, отношения с семьей и близкими, правила ведения бизнеса, порядок споров, ответственность за бедных и общину в целом, поведение в случае беды или утраты близких (Б-же сохрани!), равно как и в счастливые моменты. Я уже говорил, основы Алахи ты освоишь быстро, но, научившись усваивать знания, увидишь, откуда идет Алаха, из каких стихов и каким образом выводятся правила. Узнаешь и многие другие нюансы, которые в противном случае мог бы упустить.

Ю.Л. А под словами «усваивать знания» вы, наверное, имеете в виду изучение Алахи?

Д.Д. Не совсем. Алаха испокон веку имеет пару — Агаду. Вместе они и образуют материал для изучения, к примеру, в Талмуде.

Ю.Л. А что такое Агада?

Д.Д. Лучше всего определить ее так: «Все, что не Алаха». Но вряд ли это определение что-то объяснит. Агада на иврите означает «нарратив», «повествование». Так мудрецы не только объясняли Алаху, но и нередко комментировали библейские рассказы. Видишь ли, они не делали общих заключений: «Из рассказа Иосифа мы узнаем то-то и то-то»; для них было важно каждое слово библейского рассказа — так же, как каждое слово из мицвот, чтобы применять их в повседневной жизни. Разбирая библейские рассказы, они стремились извлечь смысл из их мельчайших деталей и связать одну с другой.

Ю.Л. Похоже на литературную критику…

Д.Д. Лехавдил!

Ю.Л. Что это значит?

Д.Д. Буквально это значит «различать» — не нужно сравнивать сакральное с обыкновенным. Не то чтобы между объяснениями мудрецов и литературной критикой не было ничего общего, но все-таки различий больше, чем сходства. В любом случае ты все это узнаешь — когда-нибудь обсудим. Скажу только одно: наши мудрецы стремились истолковать все, что есть в Торе, и применить это в жизни. При этом наша повседневная практика и поведение определяются Алахой, тогда как Агада связана с истолкованием и разъяснением рассказов.

Ю.Л. И это единственное различие между ними?

Д.Д. Есть и другие отличия, вытекающие из основного. Алаха, как ты увидишь, очень часто носит практический, бытовой характер, в то время как Агада, интерпретируя повествование и устанавливая связи в тексте, несет в себе творческое начало. И она порой исполнена юмора — надеюсь, ты скоро это оценишь. По сути дела, Алаха и Агада дополняют одна другую, поэтому в Талмуде они занимают примерно одинаковый объем.