Держи меня крепче (СИ) - Малиновская Маша

— Рома, ты просто мастер аналогий.

— Нет, ну правда, Макс! — Ромыч делает глоток своего такого желанного виски. — В чём проблема? Ты уже начинаешь грузиться. Ну хочется тебе свою Малину — бери. Или боишься больше ничего кроме виски не захотеть?

— Тут всё не так просто.

— А что сложно то? Чем Мышка отличается от других девок? Ну, может, только тем, что целка ещё, как мне кажется. Так это, знаешь ли, явление временное. Тебе развести её — раз плюнуть, бро. Первым будешь, она потом за тобой с щенячьими глазами ходить будет, ты ж умеешь всё это красиво обставить.

Вот не впервые же девушек с Ромычем обсуждаем, и грязнее бывало, и с подробностями, но именно в этот раз меня как-то неприятно передёргивает.

— Ром, ты знаешь, мне как-то сейчас хочется тебе в морду дать.

— Блин, — Должанов отворачивается и залпом выпивает своё виски. — Я что-то начинаю переживать теперь за тебя, Макс. Рано мы можем тебя потерять. Или ты папочку решил послушать?

— А сейчас я хочу врезать тебе ещё сильнее.

Рома примирительно поднимает ладони вверх, сдаваясь.

— Сам то, гляди, не просто так рыженьких в койку таскаешь…

Должанов меняется в лице и показывает мне фак, за что получает тычок в плечо. Потом отвечает мне тем же, уворачиваясь от ещё одного от меня. На этом наш вялый махач прекращается, и я снова разваливаюсь на диване, а он перебирается в кресло.

— Ну если серьёзно, Ром. У меня встаёт на репетиции. Это, бл*дь, полный пиз*ец. Мозги давно научились разграничивать танцы и трах, по-всякому же к партнёршам прикасаться приходится, но мозг не фиксирует это как возбуждение. А тут капец. Я за талию её обнял — и приплыл.

— Прямо сразу и приплыл?

Теперь моя очередь показать фак скалящейся роже.

— Просто Нина… Она многое пережила, понимаешь? И я не хочу обижать её.

— Ну для игры в старшего брата ты уж слишком возбуждаешься, бро. Я так тебе скажу. Твой член в эти игры играть не согласен.

Резинка, которой я всё так же играю, срывается от натяжения с пальцев и улетает куда-то в центр гостиной.

Мне тоже хочется выпить. Но не в клубе, хоть сегодня и суббота, а так, по-домашнему. Душевно, так сказать. Сажусь и беру бутылку со стола, прикладываюсь прямо к горлышку. Виски и правда клёвое. Оно жгучим теплом проходится по горлу и согревает желудок.

— Ром, а у тебя были девушки, для которых ты стал первым?

— Да. Две, — Должанов плескает себе в стакан ещё немного виски и отдаёт бутылку снова мне. — А у тебя? Только не говори, что ты ни одну целочку не осчастливил.

— Неа, — мотаю головой и, отставив бутылку, снова падаю на диван, поудобнее примостив подушку под головой. — Не доводилось как-то.

— Ну, блин, с ними мороки много, — Ромыч пожимает плечами. — То больно, то стыдно. А при слове «минет» паника в глазах.

— Ну ты тоже даёшь, — ухмыляюсь. — Все в первый раз хотят быть принцессами, а ты на колени поставить хочешь.

Ржём уже вместе, и я снова тянусь за бутылкой, когда в кармане джинсов вибрирует телефон. С удивление вижу на дисплее контакт «Пёрышко». Странно, что она звонит.

— Слушаю, Пёрышко, — жму на зелёную и почему-то внутренне напрягаюсь.

— Максим…

Весь подбираюсь, резко садясь на диване. Рома, толкающий шутки, затыкается и внимательно смотрит.

А мне не нравится её голос. Что-то не так нахрен.

— Максим, мне больше не кому позвонить, — Нина спотыкается на каждом слове. То ли всхлипывает, то ли дышать трудно. Ревёт, кажется. — Ты сказал, я могу обратиться, если что…

— Говори уже, Нина, — сжимаю трубку едва ли не до хруста. — Что случилось? Где ты?

— В общежитии, — слышно, что она старается говорить негромко. — Мне как-то нехорошо.

— В каком смысле?

— Нас с соседкой позвали в гости. И я… выпила пиво.

Руденко тяжело вздыхает и сглатывает.

— Ты пьяная, что ли? — невероятно. Это даже представить трудно.

Рома прыскает и тянет ухмылку, играя бровями. Придурок.

— Максим, что-то не так. Я раньше никогда не пила, да и тут всего-то выпила меньше стакана, а у меня теперь немеют пальцы и губы, и голова ещё кружится всё сильнее. Прости, наверное, не стоило тебе…

Твою ж мать. Грёбаный Голубев. А это он, я просто уверен.

— Нина, слушай сюда, — жёстко перебиваю её, чтобы сконцентрировалась. — Сейчас дойди до ближайшей душевой и закройся изнутри на замок. И никому не открывай. Ты поняла?

— Максим…

— Я сейчас за тобой приеду. Сделай, как говорю.

— Хорошо, — голос похож на шелест.

Внутри всё загорается злостью. Я порву эту тварь, выпотрошу его яйца и заставлю сожрать, если он хоть пальцем тронет её.

— Что такое? — Ромыч тоже подрывается и натягивает куртку, пока я быстро обуваюсь.

— Они ей подсыпали какого-то дерьма в пиво. Думаю, это Гуля.

— Сукин сын, решил по своей схеме опять. Нормальные бабы сами такому упырю давать не хотят.

— Поехали быстрее.

Глава 25

Грёбаный светофор! Почему вообще так долго? Разве всегда так? Меня бесит, что мир замедляется, когда я так сильно тороплюсь.

— Спокойно, бро, Мышка — умная девочка. Сказал ей закрыться, она всё сделает.

— Ага. Если успеет. Ты же знаешь этого ублюдка Гулю. А я его предупреждал. Пусть только пальцем тронет, я ему такой квест устрою, будет потом долго ещё супчиками перетёртыми питаться.

Зелёный наконец загорается, и Роман с визгом стартует, не жалея резины. Уже минут через пятнадцать мы тормозим у общаги. На возмущённо открытый рот комендантши хлопаю по пропускной стойке универсальным пропуском — купюрой с единицей и тремя нулями.

— Мы ненадолго, — сообщает Рома, хотя комендантше, спешно спрятавшей косарь в карман, глубоко фиолетово, сколько времени мы тут проведём.

— Ромыч, — обращаюсь к другу, — я найду Нину, а ты поинтересуйся, что они ей вкатали.

— Ок.

Поднимаюсь через ступеньку на шестой этаж. Всё с той же шестьсот девятнадцатой слышна музыка, гогот да девичий визг.

— Макс! — слышу полупьяное сзади. — Не знала, что ты приедешь. Я курить иду на кухню, дашь зажигалку?

— Не сейчас, Даша, — отмахиваюсь от девчонки и иду к концу блока к душевым.

Первая из них оказывается незапертой и пустой. Внутри селится холодок, что я опоздал.

— Нина! — дверь в соседнюю закрыта изнутри. — Ты здесь? Нина!

Никто не отвечает, и тогда я, отступив на шаг для разгона, с силой пинаю дверь ногой. Боюсь зацепить её, если она там, но по-другому дверь не открыть.

Слабо прикрученная щеколда отлетает, и я вваливаюсь в небольшой предбанник, за которым видно сам душ — широкий металлический поддон, откинутую шторку и шланг с разбрызгивателем. Тут сыро и душно. А на полу возле поддона я замечаю Нину. Она сидит на холодном кафеле, откинув голову на стену. В слабом свете люминесцентных ламп заметна неестественная бледность её лица, ещё более отчётливая в обрамлении каштановых волос, спутанными прядями упавших на щёки и шею.

— Нина! — подбегаю и опускаюсь перед ней на колени, хватаю за плечи и трясу, пытаясь привести в чувство. — Ты меня слышишь? Нина!

Она не реагирует. Голова безвольно свешивается на грудь, а меня прошибает страхом. А если эти придурки не рассчитали количество дряни?

— Нина, ну же, очнись.

Беру её под мышки и перетаскиваю к себе на колени, убираю волосы с бледного лица. Даже губы, обычно такие красные без всякой помады, и те почти белые. Пробую пульс на шее — частит. Это уже лучше, чем если бы был слабый. Легонько похлопываю по щекам.

Девушка начинает реагировать. Тяжело вздыхает, ресницы вздрагивают, и она тихо стонет, сжимая слабые пальцы на моём свитере.

— Максим, — хрипит едва слышно.

— Давай, просыпайся, девочка, я сейчас заберу тебя отсюда. Ты слышишь меня, Пёрышко?

Она слабо кивает, дышит тяжело.

— Тебя рвало?

— Мм, — качает отрицательно головой.

— Это плохо.

Не знаю, какой уже от этого толк, но попытаться стоит.

Подтягиваю девчонку и тащу к крану с водой, ополаскиваю стоящий на раковине стакан и набираю в него воды, подношу к сухим губам Нины. Она сначала давится, но потом начинает глотать. За первым понемногу вливаю ещё один.