Раб сердец - Александр Лукьянов

Сели завтракать.

Скрипнула дверь, появился угрюмый мокрый пёс.

— Кто осчастливил нас своим видом? Кого лицезреем? — ядовито осведомился Яр и тут же сам себе ответил. — А всего-навсего безудерж-ного обжору, которому неплохо бы объявить постный день. Не дадим каши, а?

Рыжий постарался всем видом изобразить негодовование, но сил на это не оказалось. Под общий смех он добрёл до своего угла и повалился на подстилку. В его брюхе опять громко забурчало.

Начался обычный, будничний смердуновский день 11 травня 2044 года по общему летосчислению.

— Чего там у нас? — как всегда вопросил Бран, допивая молоко.

— Мне в обучалище идти. — сказала Мста. — Вчера с родительницами стены выбелили, сегодня будем отмывать пол и двери, потом покрасим. Вернусь к вечеру.

— Да и я на строительстве мельнице до заката провожусь. — сообщил Яр. — Колесо устанавливаем.

— Что ж, у меня тоже дел по горло. Значит, домой днём не зайдём. Рыжего брать сегодня с собой не стану, так что придётся всё-таки для него оставить обед в чашке. — подытожил Бран. — Съест, когда полегчает.

А дел у Брана предвиделось, как всегда, преобильно.

Часть 2

Основание

Глава 4

Начало

В Большие Смердуны из уездного города приехал проповедник «Единого Большерунья». Он привёз с собой большое полотнище с изображением синего медведя — знаком «ЕБ». Широкую полосу ткани развесили над входом в деревенскую сходную избу. Слабый ветерок колыхал её и медведь похабно вилял толстым задом.

— Во, надулся-то хорёк. — задумчиво изрёк Жмых Голота, разглядывая полотнище. — Щас пукнет.

— Иди давай, не умничай. — буркнул староста, подталкивая крестьянина в спину. Настроение старосты было отвратительным донельзя. Приезжий толстый упырь в фиолетовой рясе приказал ему собрать всех до одного смердунцев на проповедь о любви к государству. Обходя дома односельчан, староста услышал очень многое о себе, своей матери, проповеднике, матери проповедника, «Едином Большерунье» и о жизни вообще. Монологи крестьян, впрочем, были на редкость однообразны и пристойными в них были только предлоги «в» и «на». Несмотря на это, подавляющее большинство смердунцев всё же приплелось в сходную избу. А куда деваться-то?! «ЕБ»-ы отличались редкостными злопамятством и мстительностью: в соседнем селе, например, за неявку на проповедь спустили под предлогом чистки пруда всю воду из него прямо на огороды.

Проповедник говорил с большим подъёмом. Его вдохновляло то, что слушатели сидели в полной тишине, не шушукаясь и не хихикая, как это часто бывало. А один из них, коротко стриженый, в серых штанах и такой же рубахе, сидевший в первом ряду вообще ел его глазами, истово кивая в знак согласия чуть ли не после каждой фразы. Удивляло, правда, то, что староста с большой опаской. косился на стриженого

— На этом, почтенные хлеборобы, я закончил. — сказал проповедник и перевёл дух. — Есть ли вопросы?

— А как же! — с непонятным выражением сказал кто-то с левого края. — У Брана точно будут. Валяй, учитель.

Староста в отчаянии цапнул за рукав неторопливо встающего стриженого, но удержать не смог. Тот вежливо высвободился, оправил рубаху и сказал:

— Разрешите, во-первых, от всей души поблагодарить гостя за доставленное нам неописуемое наслаждение.

Крестьяне недружно захлопали, староста схватился за голову и закрыл глаза.

— Нет, право, спасибо вам большое, низкий поклон за развлечение. — восторженно продолжал Бран. — А то скучно тут в глуши, все люди рассудительные, здравомыслящие. Даже деревенского дурачка и то нет. Посмеяться не над кем, представляете?!И вдруг — раз! — приехал шут гороховый, подарил час такой отборной дурацкой дичи и тупой хрени, что…

По сходной избе прокатился сдержанный, но единодушный смешок. Крестьяне оживились. У проповедника непроизвольно отвисла челюсть.

— Лично меня больше всего порадовали даже не басни о расцвете хозяйства. Все мы на своей шкуре испытали этот расцвет. Белена на пустошах, где раньше поля лежали, залежи костей на скотомогильниках…

Хотелось бы о другом, с вашего разрешения. О том, что, дескать, двадцать пять лет назад в Войне Кольца силы добра и света победили тьму и зло. Угу… Ага… И не надоело же четверть века жевать одну и ту же протухшую жвачку… Лешелюбская баечка о вселенской битве добра со злом. («…Бобра с козлом!» — хохотнул кто-то с задних рядов). Именно их, тварей, именно их. Свет и добро — это, как водится лешие-водяные да их холуи, именующие себя «свободными народами Заката». А, соответственно, силы зла и мрака — уничтоженный Чёрный Союз и, мы, ущербные жители Восхода, так? Ага… Угу… А вот не ответит ли достопочтенный проповедник, что такое добро, о победе коего он так долго нам тут впаривал?

— Добро — это общечеловеческие ценности, вековечные и незыблемые! — яростно вступил в спор пришедший в себя проповедник.

— Чудесненько. — легко согласился Бран. — «Общечеловечьи», значит… Стало быть, считаете нас (он указал на ухмыляющихся смердунцев, потом на себя) безмозглыми дураками? Серыми деревенскими землеройками? Полагаете, будто чумазое тупое быдло сглотнёт ушат лешелюбских помоев и не поморщится, а? Ну-ну… Назовите, будьте любезны, хотя бы одну «общечеловечью» ценность.

Бран сунул большие пальцы за широкий кожаный ремень и, слегка покачиваясь с пятки на носок, повернулся к крестьянам.

— Любовь! — запальчиво выкрикнул проповедник. — Любовь к матери, например!

— Вот даже как?! — изумился Бран. — А к чьей именно, уточните, сделайте одолжение. Вот у меня есть один кусок хлеба. Один и второго не предвидится. Кого я спасу им от голодной смерти — свою маму, или мать первого встречного?

— Свою! — прогудел зал.

— Что ж, предлагайте дальше.

— Любовь к людям вообще! Взаимопонимание и взаимоподдержка! Терпимость к окружающим!

— «Люди вообще»… Замечательное враньё. — уважительно сказал Бран. — Добротное. Что ж, давайте разбираться. Первое. Итак, мне следует обожать богатого толстобрюхого кровососа, торгаша, на которого я вкалываю почти за бесплатно? Это он — «людь вообще»? Или разворовывающий губернскую казну Поползай? Я должен взаимпонимать и поддерживать вонючек из «Единого Большерунья», которым за одну проповедь платят больше, чем вся крестьянская семья зарабатывает за год в поте лица? (Собравшиеся зашумели и проповеднику послышалась в гуле уже не насмешка, а глухая угроза). Они — «люди вообще»? Терпеть свинорылых чиновников, которым наплевать на нас и наши беды? Увольте! Нет и быть не может никаких «людей вообще». Всякие есть. Ну очень богатые и подлые, как Поползай. Мелкобогатенькие и подленькие, как вы. Бедные и порядочные, как он, он и он. Нищие и… ну, в общем, такие как я. Так что числить всех «людей вообще» в одном скопе по меньшей мере глупо, а? Что общего между вами и нами? (-«Да ничего! — выкрикнули с задних рядов. — Крысы поганые! Чужееды»). О, слышали?