Vita Nostra. Собирая осколки - Марина и Сергей Дяченко

хватает, Николай Валерьевич, – сказала Сашка.

Человеческая оболочка Стерха была давно не нужна ему, она осталась далеко в прошлом – в прошлом варианте Вселенной. Но Сашка – удивительное дело… Сашка по нему тосковала. Она жалела, что Стерх больше никогда не сядет напротив, не коснется подбородком длинных сплетенных пальцев, не скажет: «Что же вы, Сашенька…»

Фрагмент информации, когда-то называвшийся его именем, растворился в колоссальном потоке смыслов. Она могла бы возродить физическую оболочку, которую он носил как пиджак или плащ. Она могла бы воссоздать Стерха во плоти, в комнате рядом или на крыше соседнего дома.

Она не делала этого из уважения.

Сентябрьский вечер был тихим и теплым. Каменные львы глядели в небо, но в сентябре Орион восходит поздно – ближе к утру.

Глава 3

– Григорьев Артур.

– Здесь.

– Григорьев Павел.

– Да…

– Данилова Ева.

– Есть.

– Журавлева Стефания.

– Я…

У Вали болели все мышцы. Он еле дотащился до аудитории номер один, а особенно больно было садиться и вставать. Да, крепатура случалась с ним и раньше, после лыжного похода или пляжного волейбола на пикнике, с коллегами отца. Но та боль не шла ни в какое сравнение с этой новой, заработанной первого сентября.

– Климченко Эрвин.

– Я.

– Макарова Антонина.

– Есть.

– Микоян Самвел.

– Есть.

Вчерашний день вспоминался обрывками: вот учебная часть, студенческий билет. И сразу – спортзал, мышцы не слушаются, но физрук стоит рядом и держит Валю будто на поводке: «Шестьдесят восемь, шестьдесят девять… Это не засчитано, ты локти не согнул…»

– …Шанин Валентин!

Последовала пауза, на протяжении которой Валя молча удивлялся: так быстро закончилась перекличка? Или имеется в виду кто-то другой?

– Есть, – промямлил он наконец.

– Индивидуальные занятия сегодня с часу дня, аудитория тридцать восемь. Расписание составит Григорьев Артур…

Никто не ответил. Валя осторожно поглядел через плечо – Артур сидел за последним столом, ближе к проходу, и зажившие следы побоев на его лице виднелись явственнее, чем вчера.

– Григорьев А, ты меня понял? – снова заговорил Портнов. – Ты староста!

– Хорошо, – равнодушно сказал Артур.

Портнов глянул на него поверх очков, еле слышно хмыкнул, оглядел аудиторию.

– Достали учебники. Страница три, параграф один. У вас последний шанс подготовиться к индивидуальным, и лучше бы вам его использовать.

* * *

В перерыве между двумя занятиями путь ему преградила Александра Игоревна:

– Идем со мной.

– У меня физкультура, – уныло возразил Валя. – Если я опоздаю…

– Ты освобожден. – Александра уже уходила по коридору. – На физру с этого дня ходить не будешь, преподаватель в курсе.

– Правда?! – Валя не успел скрыть радость. Александра глянула на него через плечо, но ничего не сказала.

Они спустились в подвал, где среди прочих странных помещений был ее кабинет. Валя с каждым шагом чувствовал, как стихает боль, как легче становится на душе, как отдаляется перспектива стоять в общем строю перед физруком, бегать кроссы, отжиматься… и запоминать его имя, как его там. Все-таки не Сан Саныч. Да не все ли равно? Он даже развеселился, он даже прыгал со ступеньки на ступеньку…

В кабинете ему опять сделалось зябко и неуютно. Александра Игоревна уселась за письменный стол, вытащила сигареты и закурила. Было страшновато смотреть, как она курит, хотя табачный дым уже не казался Вале таким противным.

– Прочитал параграф? – спросила она отрывисто. Поглядела на Валю, и тому показалось, что его разглядывают на просвет, как тонкий древесный лист. – Не дочитал, – продолжала Александра Игоревна без малейшей паузы. – Последний абзац не выучил.

Она открыла ящик стола, вытащила конверт:

– Вот деньги. Иди в зоомагазин, это недалеко от центра, на улице Труда, семь. Купи хомяка.

– Хо… мяка?! – Валя был уверен, что уже разучился удивляться. – Какого?

– Любого! Какой тебе понравится. – Она выдохнула, как паровоз, и Вале на секунду показалось, что дым сложился в плоскую спираль с красными и синими искрами. Александра махнула рукой – иллюзия развеялась. – До магазина пешком двадцать минут, – продолжала она по-деловому, – обратно двадцать, и на покупку хомяка десять минут. Ровно через пятьдесят минут жду тебя в аудитории тридцать восемь. Время пошло.

* * *

Тридцать восьмая была аудиторией Портнова. Располагалась она в полуподвале, найти ее по номеру было невозможно, поэтому почти все первокурсники хоть раз в жизни опаздывали на индивидуальные и получали за это жестокий выговор.

Валя не опоздал – наверное, повезло спросить у кого-то дорогу. В руках у него была стеклянная банка без крышки. На дне банки, устланном соломой, сидел крупный, пушистый, карамельного цвета хомяк.

– Молодец, – сказала Сашка и указала на канцелярский стол, куда Портнов водружал пепельницу во время занятий. Сейчас там стояла клетка: решетка, оргстекло, металлический голый пол. Большая красная кнопка на выносной панели.

– Давай его сюда, – приказала Сашка.

Валя, похоже, никогда не водился с хомяками. Взять зверя рукой он боялся, вытряхнуть из банки как ветошь – жалел. Наконец он обмотал руку краем летней куртки и осторожно, как мог, высадил хомяка в клетку вместе с парой крохотных какашек.

– Ты сам его выбирал? – спросила Сашка.

Валя кивнул. Смотрел настороженно. Возможно, он подумал в эту минуту, что в Институте среди прочего учат животноводству.

– Если ты нажмешь на эту кнопку, – Сашка показала, – хомяк в клетке умрет.

У Вали расширились зрачки. Нет, он и раньше сознавал, что находится в Торпе, что здесь творятся странные и страшные вещи, – но дальше штрафных отжиманий и приседаний его фантазия пока не шла.

– Нажимай, – сказала Сашка и посмотрела насквозь.

Она видела его и прежде – сокровище внутри, мусор снаружи, но хуже всего пленка безволия, которая сделалась толще за последние недели. Не страх – беспомощность, оцепенение перед неотвратимым. И сейчас, когда она отдала приказ, мембрана покорности стиснула Валю, будто парня живьем закатали в огромный презерватив.

Это еще не конец, подумала Сашка, и у нее запершило в горле. Он будет учиться, и я сниму с него эту дрянь, обдеру, как негодную кожу. С каждым убитым хомяком мне будет труднее и труднее, мне противно будет смотреть на мальчишку, но в конце концов я выверну его наизнанку и добуду Глагол, который мне так нужен…

Он оттягивал неизбежное. Все та же вялая нерешительность.

– Кнопку, – приказала Сашка.

* * *

Валя снова чуял, что его разглядывают на просвет, но теперь не как листок – а как глыбу льда под палящим солнцем. Он чувствовал, что тает, становится мягким, гуттаперчевым. Что его рука сама тянется к кнопке – наверняка с хомяком ничего не случится, это блеф. А если и сдохнет – что такое один хомяк? Маленький, пушистый, напуганный…

Глыба льда поднялась изнутри и встала поперек горла.

– Кнопку! – Давление снаружи сделалось непереносимым.

Он не мог произнести ни слова, рот наполнился слюной, будто ядом. И Валя, сам того не ожидая, вдруг плюнул в Александру Игоревну через всю аудиторию, но не попал, конечно.

Плевок упал на пол. Растекся лужицей влаги и слизи. При виде его Валю стошнило, он закашлялся, и маленькие желтые монеты, вырываясь из его горла,