Они учились в Ленинграде - Ксения Ползикова-Рубец

Мы были довольны решением: оно показывало, что у детей вырабатывается чувство ответственности за коллектив в целом.

Об оставлении нашими войсками Севастополя я узнала в городе. Еду в лагерь и везу газеты с тяжелым известием. За околицей нашего поселка меня встречают комсорг лагеря и наш воспитатель Клавдия Ивановна и сообщают, что у ребят подавленное настроение. Они уже слышали об оставлении Севастополя нашими войсками, и тревога их за судьбу Ленинграда стала еще сильнее.

Решаем сразу же после ужина устроить общее собрание лагеря.

Так как «Ленинградскую правду» им уже читали днем, я беру статью о Севастополе из центрального органа «Правда».

Читать очень трудно: к горлу подступают слезы. Речь идет о героизме защитников Севастополя. Рассказ до боли волнует и трогает.

Чтение окончено. Все молчат.

— Сколько времени держался Севастополь? — спрашивает кто-то из мальчиков.

— Восемь месяцев.

И вдруг встает с камня Клавдия Ивановна. Лицо ее заплакано. Что она скажет в таком состоянии? Но она говорит прекрасно о чувстве неизмеримой скорби, которая охватывает нас при мысли о Севастополе.

— Мы с вами тоже живем в городе-фронте. Чтобы дожить до дня победы, каждый должен внести свой вклад в борьбу за нее. Наш город первым в Советском Союзе остановил врага у самых своих ворот, и на него с восхищением смотрит весь мир. Вы понимаете, товарищи, какие огромные обязанности это на нас накладывает?

Будем же мужественными, друзья мои! Родина отстоит наш город.

Клавдия Ивановна волнуется, потому ее слова звучат особенно убедительно.

И я вижу, как лица детей становятся спокойнее, светлее.

Больше никто не выступал. Это было бы лишним. Мы чувствовали себя крепко спаянными друг с другом и общей скорбью и сознанием необходимости делать свое нужное дело.

Два дня я провела в Ленинграде. Всюду группы молодых моряков. Они месят известь, закладывают кирпичом угловые окна первых этажей, прорезают бойницы.

Ленинград готовится к бою.

Вхожу в вестибюль школы, на полу вижу куклу. Поднимаю эту странную находку и вхожу в ближайший класс. Что это? В нем стоят всех размеров и фасонов детские кроватки.

В соседнем классе сидит учительница, окруженная малышками. Они вырезают картинки, играют в кубики.

Это детская площадка. Война потребовала, чтобы школа летом обслуживала всех детей, живущих в районе.

Пришел моряк-лейтенант. Он предъявляет свои документы и просит провести его по школе.

— В угловом классе дверь на балкон надо заложить кирпичом, но оставить амбразуру для пулемета, а на другом балконе из этого же материала сложить стенку для прикрытия бойца. Может ли школа сделать это своими средствами? — спрашивает он.

— Нет. Старшие учащиеся на огородах. В городе только слабые и малыши — говорю я.

— Тогда будут присланы рабочие.

Поднимаемся в третий этаж, затем спускаемся в столовую. Он дает указание, что все угловые помещения должны быть так же оборудованы. По дороге лейтенант расспрашивает о детях. Он сам почти мальчик. Глядя на Исаакий, говорит:

— Он вас хорошо прикрывает.

Вера Михайловна уехала на «Большую землю» в командировку, и меня назначили начальником лагеря.

Сейчас это уже не так сложно. Жизнь наша наладилась.

Работают дети очень хорошо. Матвей Афанасьевич говорит:

— Не ожидал, что школьники нам так помогут. Особенно ревностно они трудятся на участке, забота, о котором полностью возложена на школьников.

Ребята обещают этот участок превратить в показательный. Особые надежды они возлагают на брюкву.

— Мы ее подкормим хорошенько, и она у нас будет на славу.

Все мы становимся специалистами-огородниками. Теперь нам смешно, что было время, когда мы выдернули из гряд морковь, приняв ее за траву.

Когда дети ездят в город, то не проходят мимо огородов в парках и скверах Ленинграда, не обсудив состояния посевов:

— Моряки в саду Адмиралтейства не подкормили капусту, она и полезла в ствол!

— А в Летнем саду бестолку сажать: большая тень от деревьев.

— Вы видели огород в садике против гостиницы «Астория»? Прямо красота!

Ребята горячо интересуются делом, и каждая бригада старается работать как можно лучше.

Предлагаю вызвать на соревнование один из соседних лагерей.

Миша, Аня и Коля идут в ближайший детский лагерь, но возвращаются оттуда совершенно разочарованные.

— С ними соревноваться один вред будет. Порядка у них нет. Расскажи-ка, Коля про дневальных, — говорит Миша.

Маленький толстенький Коля у нас самый лучший работник в лагере. Он солиден и, при маленьком росте и детской пухлости лица, немножко смешон.

— Приходим мы в лагерь, — начинает Коля — они живут в дачах. Я на крыльцо — никого нет. Я в спальню — тоже никого. Обходим дачу, а дневальный спит в кустax. Мы его будим. Спрашиваю: «На каких работах и где у вас бригада?» Он говорит: «Не знаю!» — «А где дежурный педагог или начальник лагеря?» То же: «Не знаю». Ну я тогда ему и говорю: «Какой ты дневальный: в спальню чужие люди заходят, а ты дрыхнешь и знать ничего не знаешь. А мы с проверкой пришли».

— Они показали нам нормы выработки, все меньше наших. С их лагерем соревноваться нельзя, — говорит Аня.

На другой день мы идем на подсобное хозяйство к нашим соседям справа. Здесь ребятам нравится.

— Какие они счастливые: живут в палатках! Прямо среди леса! — завидуют ребята.

Начальник лагеря ведет нас в клуб. Там прекрасно оформленные газеты с веселыми дружескими шаржами: тут и лентяй, которого будят, поливая его из лейки, и любитель таскать морковку — с пучком зелени, торчащим изо рта.

Миша знакомится с нормами, и завязывается разговор об огородных делах. Думаем с ними заключить договор на социалистическое соревнование.

На обратном пути Миша и Аня обсуждают наши шансы на победу.

— Я пока вижу только одно наше преимущество: они приехали на готовенькое, а у нас всё сделано своими руками.

— Ну, этого мало, ведь палатки они тоже сами разбивали.

— В дождь они баклуши бьют; а у нас корзинки плетут, — вставляет Коля.

— Ну, корзинки плетут не все, а только младшие.

— Косьбу, ребята, забыли. Вот наш козырь! — радуется Аня.

— А ты спрашивала их про косьбу? Может быть, и они косят.

— Они нас звали смотреть свою самодеятельность. А мы украсим наш «дворец» гирляндами и покажем им нашу.

Решили вызвать на соревнование соседей.

Лето проходит быстро. Поспевают ягоды. В лесу много черники и голубики.

На болотах появилась клюква; она еще незрелая, но дети усердно ее собирают и целыми мешками отвозят в город.

Валерий — специалист по сбору клюквы. У него «свое» болото, куда он водит избранных.

Но больше всего ребят прельщают грибы. Весь наш сарай унизан нитками сушеных грибов.

Девочки привезли из города кадушки и солят грибы.

По вечерам, пока еще не стемнело, на лужайке горят костры, и ребята варят грибную похлебку.

У дневальных новая забота — строго следить, чтобы к наступлению темноты все костры были погашены. Костер — для врага ориентир.

Грибы, ягоды манят детей в лес. А лес у нас большой: тянется на много километров. Сосны стройные, высокие, ели пушистые. Нога тонет в мягком зеленом мху. В лесу тихо-тихо. Дятлы стучат. Зяблики выводят свою простую трель. Иногда белка перепрыгнет с дерева на дерево или пробежит по мху, мелькая пушистым хвостом.

Грибов в лесу очень много. Темно-коричневые шляпки боровиков выглядывают из мха у самой дороги. В осинниках алеют шапочки красных грибов, а в болоте вырастают высокие подберезовики на тоненьких ножках, с маленькими шляпками.

Не пускать ребят в лес невозможно. Но и каждый поход в лес тревожит: дети могут заблудиться, выйти к запретной зоне, совсем близкой к фронту.

Еще беда, что многие ребята и учителя, как горожане, совсем не ориентируются в лесу.

Вечер. Быстро темнеет. В лагере нет старших девочек: Нади, Нины и Тамары.

Они ушли в лес давно и не возвращаются. Я волнуюсь. А тут еще из города приехала мать Нади и, естественно, беспокоится больше меня.

— Маруся, пойдемте cо мной на розыски, — говорю я нашей технической служащей, знающей лес вдоль и поперек. Маруся боится леса ночью, но показать этого не хочет.

— Нельзя, — говорит она. — Фашисты услышат, как мы аукаем, и заберут нас в плен.

Матвей Афанасьевич тоже против того, чтобы мы шли на розыски.

— Лес велик. Они могут дойти до железной дороги и вернуться через станцию. А если попадут на передний край, их заберут наши красноармейцы и доставят к командиру. А тот завтра их пришлет сюда, да еще с конвоем.

Меня это мало успокаивает. Мы идем к лесу, аукаем, и, когда уже теряем всякую надежду, из темноты вырастают три фигуры.