Опыт путешествий - Адриан Гилл

Борясь за право своих пациентов на нормальную жизнь, Макиндоу писал тысячи писем. Он бился с Военным министерством, Королевскими ВВС, а позже и с потенциальными работодателями. Весь Ист-Гринстед работал над возвращением пилотов в реальный мир. Обожженных мужчин водили на прогулки, в пабы и по магазинам. Никто не пялился на них, никто не шептался за их спинами. Многие Морские Свинки так и остались в Ист-Гринстеде, женившись на своих медсестрах. После войны Макиндоу бился за то, чтобы им дали работу. Один из них стал инженером. «Я держал руки в карманах во время собеседования, — вспоминает он. — Прошло три недели, прежде чем они осознали, что у меня нет пальцев выше второй фаланги». Ни один из парней, проходивших реабилитацию у Макинлоу, не покончил с собой.

В бальной зале я смотрел по сторонам, пытаясь понять, кто из сидящих — Морские Свинки. Это было сложно — у стариков старческие лица. Но иногда замечаешь пересаженное ухо или натянутое веко. Гладкая кожа, пересаженная на место ожога, с возрастом начинает выглядеть очень мило. Их лица не были странными, и уж точно не ужасали. Лица были спокойными, а их владельцы прожили размеренную жизнь. Благодаря шлемам сохранились корни волос, так что многие и сегодня щеголяют густыми шевелюрами. Даже если не знать, кто они и зачем они здесь, чувствуешь, что от них исходит сияние красоты. Это не натужная романтика и не сентиментальность, это правда. Им можно позавидовать — они выглядят уверенно, и что поражает больше всего — на десятки лет моложе, чем есть на самом деле. Будто бог наконец-то вернул им частичку молодости, украденную огнем.

После отвратительного обслуживания в ресторане и всех прозаичных объявлений и благодарностей старые знакомые бродят по залу, дружелюбно подшучивая друг над другом. Они с легкостью вспоминают госпиталь и лечение, Макиндоу и медсестер, войну и полеты. Их истории отшлифованы скромностью и постоянным повторением. За кривыми ухмылками и едва заметным пожатием плеч прячутся мужество и боль. Будто они поклялись прожить как можно менее примечательную жизнь. «Я работал на энергетическую компанию». «А потом мы переехали в Болтон». «Меня подстрелили над Руром». «Я смотрел, как плавится моя рука». Самое трогательное и доблестное в них — эта блаженная обычность. Однажды им сделали новые лица и дали новую жизнь, несмотря на мизерность шанса. И они, вернувшиеся из небытия, сделали свои жизни восхитительно обычными. Устроились на работу, женились, завели детей и домик на колесах. Их дочери вышли замуж, с сыновьями пришлось понервничать, потом родились внуки, и они ушли на пенсию к своему садику и благотворительности. Они не теряли друг друга из виду и продолжают присматривать друг за другом. Великая победа этих мужчин состоит в том, что они построили для себя самое ценное, что может быть в свободном обществе — тихую жизнь с маленькими радостями, невзирая на сломанные руки, разбитые головы и стеклянные глаза.

Приятный мужчина (совершивший аварийную посадку на своем «Спитфайере», потерявший лицо и обе ноги, он был так страшно обожжен, что человек, вытащивший его из кабины, получил медаль за отвагу) основал благотворительный фонд для солдат, потерявших конечности. Сейчас ему за восемьдесят, но он выглядит не более чем на шестьдесят. Как оказалось, его дети учились со мной в школе, и он попросил меня написать для него кое-что. Что-нибудь о раненых мальчиках, возвращающихся из Ирака и Афганистана. «У них серьезные ранения, такие, каких мы бы не пережили. Но у них нет того, что было у нас, — госпиталя, работающего на восстановление, и поддержки сослуживцев». Многие Морские Свинки говорили мне о том же. Их глубоко печалит обращение с ранеными солдатами. Для них это очень личное.

Кто-то начал играть на пианино, и они собрались в кружок, держа в руках кружки, и распевая польку «Катись, бочка», как в старом фильме о войне. Их семьи стояли поодаль и смотрели с типично английской — «Ох, он опять за свое!» — гордостью.

Отважные поступки обычно коротки — всего один миг. Но эти люди пронесли свою отвагу через всю жизнь. И величайшая их доблесть заключалась в том, что они старались сделать свои подвиги незначительными. Они — лучшие из нас, но только потому, что мы следим, чтобы они получали от нас лишь самое лучшее. В 1944 году Макиндоу сказал: «Мы опекаем друг друга. И должны помнить о том, что честь умереть за свою страну отличается от чести жить за нее».

Космическая гонка

Для того чтобы понять и почувствовать, насколько большим разочарованием с астрономической точки зрения оказался первый полет человека на Луну, нужно самому оказаться там. Представьте, что Проблема 2000 оказалась реальной. Подумайте (без шуток) о похоронах Матери Терезы. Просто представьте — Нил Армстронг с дрожащими коленками выбирается из своего серебристого передвижного домика, неуверенно ступает резиновыми сапожищами, прямо как старушка, сходящая с поезда, и говорит: «Один маленький шаг для человека, но гигантский скачок для всего человечества». От этой слабенькой глубокомысленной пошлости сводит зубы. Надуманная фраза — результат работы пялящихся в небо чиновников, озабоченных торжественностью момента. Это подзаголовок фильма, девиз благотворительного фонда или слоган марки сухих завтраков.

К тому же, в тот момент фраза звучала совсем не так. Она больше походила на «Трмрбрфрррпшшшагипшшшрррфства». А уже в студии комментатор Джеймс Берк, тогда более популярный, чем космонавты, но так же слетевший с орбиты, был вынужден повторить сказанное ими. Так что на деле мы услышали первые слова «космонавта из Шепердс-Буш»[68]. Мы ждали этого гигантского скачка часами. Всю ночь по телевизору показывали белый шум, ничего не происходило, напряжение нарастало, превращалось в оцепенение, пока, наконец, не вылилось в самое большое разочарование XX века (конечно, если не брать в расчет кинокарьеру Брижит Бардо).

Но все же это была кульминация гонки, обещавшей нам Луну, а подарившей лишь отблеск. Меня даже не удивляет, что большинство американских подростков считает, что высадка на Луне была секретной операцией спецслужб, проведенной в ангаре в Техасе, где тени падают не в ту сторону. Качественная теория заговора всегда занимательнее реальных событий. В общем-то, история пятидесятилетней космической гонки не идет ни в какое сравнение со «Звездными войнами», «Парнями что надо» или даже «Джетсонами». Космос так и не оправдал ожиданий. Я сам — ребенок космической эры. Космос и ядерная война в моем детстве задавали общий тон. Все началось с Юрия Гагарина — волнующее начало. Я был юн, а он казался чем-то вроде Маленького принца. Затем Джон Гленн[69], что тоже весьма интересно. Мы жили в мрачную эпоху круглых штепселей и бакелитовых выключателей, а на ламповом радиоприемнике размером с детский гробик я слушал военную музыку с помехами — высокие технологии времен немого кино.

Это эпоха расцвета научной фантастики, и космос успешно продавался. Я точно помню момент, когда все пошло не так и рухнуло на землю. Это произошло, когда в космическую заварушку ввязались китайцы. «Сделано в Китае» — синоним некачественной подделки, бьющей током и разваливающейся в руках. Не желая оставаться в стороне от всеобщей мегаломании, торговцы-краснокнижники[70] запустили в вечность спутник. Он транслировал короткую мелодию под названием «Красный Восток», предвосхищавшую появление рингтонов. Наши транзисторы ловили эту паршивенькую песенку, когда спутник проплывал мимо, и я понимал, что космическая гонка затевалась вовсе не для того, чтобы сделать человека божеством прекрасного далека. Дело было во вполне земных долях рынка, а космос — не последним рубежом, а большим рекламным щитом.

Важную роль играло музыкальное сопровождение. У русских были величественные мужские хоры, скорбно воспевающие сверхчеловеческие усилия и муки, будто их космонавтов на веревках поднимали пролетарии. У нас на Западе была «Телстар» группы Tornados, величайшая поп-мелодия всех времен и народов, и «Подъем», и «Фанфары для обычного человека» — гимн тружеников военного времени, написанный Аароном Коплен-дом. Но закрыл музыкальную тему фильм «Космическая Одиссея: 2001» с мелодией «Так говорил Заратустра» и плавающим контрапунктом вальса «На прекрасном голубом Дунае».

Все великие стремления оставляют за собой эстетику, образы, как след кометы. Это не осознанный и не запланированный процесс, а реакция коллективного бессознательного. Начало 1960-х возникло из научной фантастики. Летающие тарелки, геометрия пространства и времени — все это эксплуатировалось людьми, желавшими продавать товары детям. Хромированные радиаторы и неон Америки 1950-х отжили свое, а космическая лихорадка жива до сих пор. Едва у космических путешествий появился образ, он превратился в китч: обтягивающие футболки из полиэстера и ботинки в сериале «Стар Трек». Так же, как врачи и полицейские подражают актерам «Скорой помощи» или «Автомобилей Z», астронавты стали пародией на собственных доппельгангеров[71] из дешевых детских телешоу.