Проводник смерти - Андрей Воронин

— Не боись, начальник, — так же привычно ответил охранник, небрежно заталкивая пистолет в задний карман своих просторных, идеально отутюженных брюк, — у нас, как в банке.

— Это точно, — слегка мрачнея, сказал Нагаев. — Как в банке… с пауками.

— Что-то ты сегодня не в настроении, — заметил охранник, забирая у капитана куртку и кепку. — Жена выспаться не дала?

— Ты еще в кровать ко мне залезь, урка, — проворчал капитан. Разговорился… Ты и Вареный — не одно и то же, понял?

— Понял, не дурак, — с ухмылкой ответил охранник. — Уж больно ты грозен, как я погляжу.

Нагаев не удостоил его ответом. Охранник по кличке Кабан раздражал его — капитан не привык на равных общаться с мелкой уголовной шушерой, — но это был человек Вареного, и, если он чем-то не нравился капитану, говорить об этом все равно следовало с Вареным… точнее, с Никитой Артемьевичем Ермиловым, кандидатом в депутаты Государственной Думы, покровителем капитана Нагаева и гарантом предстоящего взлета его карьеры и благосостояния.

Вареный, как обычно в это время года, обретался у камина. Сейчас, в преддверии выборов, он уже меньше напоминал старого облезлого волка. Стараниями высокооплачиваемых имиджмейкеров в его хищной морде появилось даже некоторое благообразие, а отпущенные по настоянию все тех же имиджмейкеров белесые усы придавали лицу что-то вроде добродушного выражения. Ему изменили прическу и надоумили наконец-то застегнуть рубашку и нацепить на тощую цыплячью шею галстук от Версаче. Это шелковое великолепие, как было доподлинно известно Нагаеву, скрывало под собой бледную впалую грудь, сплошь синюю от корявых, сделанных еще во времена первой ходки наколок.

Никита Артемьевич грелся у огня, курил какую-то длинную, с непривычным резким запахом сигарету и наискосок просматривал тезисы своей предвыборной речи. Очкастый спичрайтер привольно раскинулся в глубоком кожаном кресле поодаль, поблескивая оттуда своими линзами. Этот сопляк тоже курил, небрежно сбивая пепел в стоявшую у него на колене хромированную пепельницу — Вареный, когда хотел, умел быть демократичным. Нагаев сдержал кривую ухмылку: если бы молокосос с дипломом философского факультета, с независимым видом сидевший сейчас в кресле, знал, кто его работодатель на самом деле, он бы наверняка обмочился, не сходя с места. Впрочем, подумал Нагаев, вполне возможно, что и знает: нынче пошла такая понятливая молодежь, да и привыкли уже ко всему…

Он мысленно покачал головой: чудны дела твои, Господи! Сколько бы ни кричали журналисты о просачивании криминалитета во властные структуры, такое им и в страшном сне не снилось: чтобы в Думу баллотировался не просто неразборчивый в связях и методах бизнесмен, а настоящий урка, стопроцентный вор в законе, на котором пробу негде ставить… «Времена меняются, подумал капитан Нагаев, аккуратно прикрывая за собой высокую двустворчатую дверь красного дерева и без приглашения усаживаясь в свободное кресло. Скоро это будет в порядке вещей. Что ж, эти, по крайней мере, наведут порядок в нашем хлеву. Тот, кто может держать в кулаке зону, удержит и страну. Кому-то дадут по рукам, а кого-то просто тихо пришьют, и будет тишь да гладь. Надо же, как мне повезло! Ведь я его, волка старого, чуть не упек на всю катушку. Спасибо, вразумил Господь, подсказал дураку, где его счастье. Побеждает сильнейший, а сила — вот она, родимая, кости свои у камина греет. Ах, как повезло!»

Вареный бросил на него быстрый взгляд поверх листков распечатки, которые держал в руке, и откашлялся в кулак.

— Алеша, дружок, — мягко сказал он, — зайди попозже. Мне с человеком поговорить надо.

«Дружок» молча кивнул, меланхолично ввинтил недокуренную сигарету в донышко пепельницы и поднялся плавным грациозным движением. Он не вильнул бедрами, но Нагаеву показалось, что вильнул — похоже было на то, что этот парень не только писал для Вареного официальные тексты, но и оказывал некоторые другие услуги. «Старый педрила, — подумал Нагаев про своего хозяина. — Никак не отвыкнет от лагерных замашек. А туда же, в Думу… Впрочем, это сейчас, кажется, модно.»

Спичрайтер вышел, на прощание окинув Нагаева долгим оценивающим взглядом. Капитан сделал каменное лицо и отвернулся: голубых он презирал и при случае был не прочь поучить их с помощью резиновой дубинки.

— Ну, — опуская бумаги на колени, сказал Вареный, — чем порадуешь, капитан?

— Да новостей-то особых нет, — сказал Нагаев, подавляя желание сесть прямее и подвинуться на краешек кресла. Вместо этого он съехал поглубже, забросил ногу на ногу и развалился, безотчетно копируя позу голубого спичрайтера. — Позавчера троих чернозадых прибили. Фирма у них была «Цветы юга», что ли…

Выслали на хрен.

— Вот так новость, — Вареный пососал свою сигарету, недовольно осмотрел ее со всех сторон и бросил в камин. — Я еще три дня назад послал туда своих людей, чтобы были наготове, так что теперь эти самые «Цветы» у меня в кармане.

— Ага, — сказал Нагаев, — вот, значит, кто не дал им оборудование вывезти!

— А ты думал… Поновее что-нибудь есть?

— Не знаю даже, интересно ли это тебе… вам…

— Привыкай, капитан, привыкай. Я теперь персона важная, ко мне ногой не постучишься. Так что там у тебя?

— Муха прокололся. Замочил клиента на хате. Есть свидетель, который его видел, так что найти этого артиста — вопрос времени.

— Ну да? — Вареный оживился. — Это интересно.

Это оч-чень интересно… Это надо обдумать. Ты вот что, капитан… Ты его найди обязательно, и как только найдешь, сразу волоки ко мне. Ну, обработай, конечно, чтобы был помягче… Он мне может пригодиться. Есть у меня на примете одно дельце. Я помозгую, как его провернуть, пока ты будешь искать этого, как ты выражаешься, артиста. Только действуй в темпе! Времени на то, чтобы сопли жевать, у пае нет. У меня нет, а значит, и у тебя тоже. Понял?

— Понял, — Нагаев кивнул. — А что ты затеял?

— Ну-ну, — Вареный рассмеялся. — Ты мне эти ментовские штучки брось. Ты не у себя в кабинете, чтобы вопросы задавать. Все узнаешь, когда время придет, а до тех пор делай, что тебе велят, и помалкивай в тряпочку. И потом, мы, кажется уже договорились, что ты мне больше не тыкаешь.

— Извини… те, — с трудом выдавил Нагаев. — Только вы, Никита Артемьевич, все-таки потише. Я вам, уважаемый Никита Артемьевич, не педик в очках, а капитан милиции.

— Мусор ты, — спокойно сказал Вареный, вынимая из кармана завернутый в вощеную бумагу брусок и перочинный ножик с перламутровой рукояткой. — Мент поганый, вонючка околоточная… Я просто напоминаю тебе, кто ты есть. А напоминаю потому, что ты, похоже, про это забыл. Решил, что мы с тобой на одном уровне?

Нет, братец, это ты замечтался. Не по Сеньке шапка, как говорится.

Нагаев молчал, тяжело катая на щеках каменные желваки и глядя куда-то в угол. Он не привык безропотно выслушивать подобные речи от ворья, но выбор был уже сделан, и путей к отступлению не осталось.

Вареный не торопясь наскоблил с брусочка мелкого порошка, убрал обратно в карман и брусочек, и нож, и вынул из портмоне двадцатидолларовую бумажку. Свернув купюру в трубочку, он аккуратно разделил порошок на две равные части и поочередно втянул его через трубочку сначала левой, а потом правой ноздрей.

— Дунешь? — спросил он у Нагаева.

Капитан отрицательно покачал головой — Ну, как знаешь. Ты не обижайся, капитан. Пойми, я ведь не со зла, а для пользы дела. Нам с тобой еще работать и работать. Это ты сегодня капитан, а завтра, глядишь, майором станешь, а там, со временем, и до полковника доберешься… или, наоборот, наденешь черную робу с номером. Да что это я, ты ж у нас давно на серую в полоску заработал, если все эпизоды припомнить. Не хмурься, я тебя не пугаю. Просто ты — человек занятой, о себе тебе подумать некогда, а подумать надо бы. Не в игрушки играем, капитан, так что либо работай и не взбрыкивай, либо проваливай назад в свою ментуру и выкручивайся, как знаешь. Можешь даже на меня настучать из спортивного интереса, поглядим, чего получится.

Нагаев вздохнул.

— Сдаюсь, — сказал он. — Виноват, сморозил. Работаем вместе.

— Это уж как я захочу, — с неприятной усмешкой ответил Вареный. Удивил ты меня, капитан. В общем, ступай, ищи этого своего Муху. У меня дела, сам видишь. Денег тебе Кабан даст.

Он отвернулся, уткнувшись в бумаги. Нагаев встал и, стараясь сохранять невозмутимое выражение лица, вышел из комнаты. Внутри у него все кипело, но он понимал, что с выражением своих чувств придется повременить. Пока что он нуждался в Вареном сильнее, чем Вареный в нем. «Ничего, старая сволочь, подумал капитан, торопливо спускаясь по широкой мраморной лестнице в просторный вестибюль, где его поджидал Кабан. — Будет и на моей улице праздник. Я с тобой еще поквитаюсь, можешь не сомневаться.»