Южнее Сахары - Виктор Леглер

Воспитанный, как все в советском обществе, в нерассуждающем атеизме, Андрей годам к тридцати склонился к вере. Началось все с нескольких разбросанных по его жизни случаев. Дело в том, что избранная профессия иногда приводила Андрея то под горный обвал, то на плот в бушующей реке, то на таежную дорогу в метель, и несколько раз по всему ходу обстоятельств он должен был погибнуть, но не получил даже царапины. В какой-то день он вспомнил все эти случаи сразу и увидел в них внешнее вмешательство, постороннюю добрую волю, спасающую его в нарушение его собственных планов, ведущих его к гибели. Одно вмешательство было особенно бестактным и грубым. Он шел в горах поперек склона по ровной удобной тропе, протоптанной снежными баранами, и вдруг ни с того ни с сего, что называется, на ровном месте, подвернул ногу и с размаху сел на тропу. Передохнув и помассировав сустав, он посмотрел вперед, и обнаружил, что следующий шагом он должен был наступить на узкий язык льда, пересекавший тропу, что-то вроде наледи от замерзшего ручейка. Гладкая плотная ледяная дорожка, чуть припорошенная пылью и оттого невидимая, по которой он бы неминуемо соскользнул, круто спускалась по склону и десятью метрами ниже выбрасывала его со стометрового обрыва, на острые зубья скал. Так что Андрей имел основания считать свою жизнь уже несколько раз кем-то себе подаренной. Тогда он зашел в церковь поблагодарить, а церковь встретила его таким ощущением тепла и уюта, что он захотел прийти еще. По совету подошедшего к нему священника он стал читать Евангелие. Чтение это оставляло у него странное чувство подлинности и надежности. Потом ему пришло на ум такое простое рассуждение: «То, что Бог существует, конечно, точно не доказано. Но и точно не опровергнуто. Почему же я веду себя так, будто точно знаю, что Его нет и этим подвергаю серьезному риску судьбу своей души? Жить с учетом того, что Он есть, в конце концов, не так уж трудно, а выиграть можно много».

Поэтому он стал заходить в церковь, котрая каждый раз встречала его ощутимо рассеянной в воздухе любовью, поощряя приходить еще. Правда, он остался, скорее, на пороге, чем вошел. Иногда посещал церковь, иногда молился, иногда читал Евангелие, иногда помогал кому-то. Впрочем, и это уже выделяло его из стройных рядов советских людей. В артели, за то, что он уклонился от каких-то совместных похождений к девочкам, он на время получил кличку «Отец настоятель», а однажды на него пришла какое-то представление из КГБ, и парторг объединения «Тунгусзолото» выговаривал председателю артели:

– У вас человек, который посещает церковь, находится на руководящей работе! Имеет доступ к золоту!

Председатель Андрея любил и притворился идиотом, как он часто делал при контакте с идеологическими работниками:

– Да на какой руководящей? Да он из котлована не вылезает. Всегда в тайге, в грязи, по колено в воде. Да его ниже загнать просто некуда! – отвечал он. Тем дело и закончилось.

Выросший в атеизме, Андрей был верующим, только когда помнил об этом, а помнил он не всегда. Скажем, когда он оказывался перед сложной проблемой, он сначала пытался ее решить чисто материальными средствами и, лишь исчерпав их, зайдя в тупик, вспоминал, что есть еще молитва. Для его новой подруги, наоборот, вера была естественной, как дыхание. Ава выросла в состоянии неукоснительной религиозности. Бог для нее был реальностью, такой же, как дом и семья. Она помнила о Нем постоянно, и обращалась к Нему за поддержкой в большинстве жизненных ситуаций, в самых обычных делах. Ее моральный кодекс был прочен и прост: то, что Бог хочет, хорошо. То, что Бог запрещает, плохо. Для нее в отношениях с Андреем не было сомнительных моральных моментов – сама она не имела мужа, а мужчинам законы ислама позволяют иметь несколько женщин. Она спокойно говорила: «Я люблю твою жену, люблю твоих русских детей. Я им ничего плохого не желаю, я тебя у них отнять не хочу, я за них Богу молюсь. Когда-нибудь ты меня оставишь, и к ним уедешь».

Хотя они принадлежали к разным религиям, никакого противоречия на этой почве между ними не возникало. Андрей, привыкший, как все российские телезрители, что под крик «Аллах акбар» положено размахивать автоматами и палить в воздух, был немало удивлен, узнав, что это мирный клич, означающий всего лишь «Господь велик». С другими окружающими его мусульманами у него тоже не было проблем. Они миролюбиво говорили: «Все люди молятся Богу на своем языке. Мы на арабском, другие на французском, ты на русском. Но все молятся одному и тому же Богу. На всех языках Бог учит, что делать хорошо и что плохо».

То, чего Бог велел не делать, Ава не делала категорически. Скажем, честность ее была непоколебимой. Ее можно было оставить наедине с кучей непересчитанных денег и быть уверенным, что ей даже не придет в голову что-то взять. Если ей надо было купить какую-нибудь расческу, она всегда просила у Андрея сто франков, хотя рядом на полке могла валяться куча мелочи, оставшаяся от закупки продуктов на рынке. Она была уверена, что Бог смотрит на человеческие дела и вмешивается в них по необходимости. Кроме уже известного Андрею случая с вороватым Майгой, она приводила массу других примеров из народной жизни. Многие сонгайцы не только видели примеры такого вмешательства, но и полагались на него. Часто человек, кем-то обиженный, не занимался местью или поисками защиты, а произносил формулу: «Я его (обидчика) оставляю с Богом». Подразумевалось, что Бог сам вмешается и восстановит справедливость. Удивительно, но нередко так и случалось.

Как можно прочитать на второй или третьей странице любой книги об Африке, большие религии, пришедшие сюда извне, были вынуждены ужиться с традиционными верами в духов природы и духов предков. В Сонгае, куда ислам принесли арабы через Сахару еще в тринадцатом веке, это соединение религий было прочным, устойчивым и едва ли не гармоничным. Ава, как и все прочие жители ее деревни, являла собой прекрасный пример тому. Она исправно верила в духов земли, воды, огня, леса, предков, неведомо, сколько их там было, периодически что-то им приносила в жертву. Кстати, и Андрея жители деревни выпросили-вынудили перед началом добычи совершить жертвоприношение, «сакрифис», то есть подарить им корову, которую после всяких церемоний съели всей деревней. Церемонии, кстати, совершались муллой и включали в себя чтение Корана, хотя корова предназначалась духам земли. Как уже говорилось, Ава ни за что не осталась бы ночью в лесу и никогда не вошла бы ночью в реку, и вовсе не из-за давно разогнанных крокодилов.

В одном месте, удаленном от всех деревень, на острове между двумя рукавами реки с незапамятных времен находилась языческая священная роща, место обитания духов. В ней росли невероятной высоты деревья, с густыми кронами, с огромными толстыми стволами. Под деревьями все было заполнено густым кустарником, сами деревья почти доверху были оплетены толстенными лианами и всякой вьющейся зеленью, и все это возвышалось над окружающей саванной как высокий зеленый холм. Незнакомые цветы на ветках, незнакомые птицы над кронами, крики обезъян изнутри. Местные жители обходили рощу стороной, не пасли скот, не жгли траву, не охотились. На взгляд Андрея, эта роща показывала, какой была так называемая саванна до человека, до его скота и,главное, до его ежегодных пожаров. Коровы и огонь уничтожили все, кроме травы, способной вырастать каждый год заново, и отдельных деревьев, устойчивых к огню. По той же причине, полагал Андрей, в Африканской природе почти нет запахов. Все эфироносные растения были беззащитны перед огнем и давно исчезли. Так вот, когда Андрей из любознательности собрался сходить на экскурсию в этот природный ботанический сад, Ава встретила его намерение с неподдельной тревогой и стала объяснять, что там живут духи, и человеку туда ходить смертельно опасно. Андрей отнесся к предупреждению легкомысленно и не отказался от своих планов. Тогда Ава в первый и единственный раз устроила ему что-то вроде скандала, крича, что твоя жизнь – твое дело, но ты разозлишь духов, они выйдут и набросятся на деревню.