Консул - Валерий Большаков

Лицо Эдика вытянулось и перекосилось.

– Имей совесть, босс! – взвыл он. – Пролетарий спать хочет!

– Ночью надо было спать, – парировал Лобанов, – а не девчонкам головы дурить.

– Какие девчонки?! Одна Наннион только!

– Ну, хоть признался, – хмыкнул Гефестай. – Ладно, Сережка, давай я вместо него – все равно ведь заснет на посту! Плавали – знаем…

– Ладно, уговорили.

Пристроив лошадей на поляне, преторианцы разожгли костер и улеглись, замотавшись в кошмы, а вместо мягких подушек используя седла. Философы устроились поближе к огню.

В этот вечер не было слышно обычных споров в отстаивании позиций Будды, Лао-Цзы и Кун Цю. За целый день езды умаялись даже такие суровые личности, как Сергий и Лю Ху. Так что команду «отбой» давать не пришлось – горизонтальное положение приняли все, кроме дежурного Гефестая, бродившего неприкаянной вертикалью вокруг, успокаивавшего коней, подкидывавшего сухостоя в костер.

Далеко за полночь его сменил Лобанов. Умывшись из фляжки, Сергий почти проснулся, и тут, словно продолжение сна, из-за деревьев вышли высокие воины в позолоченных доспехах – храмовая стража.

– Чего надо? – спросил их Сергий без особой приязни.

Храмовники молча оглядели спящих, словно пересчитывая, поклонились и бесшумно покинули поляну.

А рано утром философы и преторианцы продолжили свой путь, выбравшись на гладкую Царскую дорогу, проторенную века назад до самого Ктесифона.

Это случилось на берегу полноводного Евфрата, несущего мутные вешние воды к югу. Путники остановились на обед и разожгли костер из нанесенного рекой плавника. Искандер сочинял что-то вроде густой похлебки или жидкой каши. В любом случае, пахло весьма аппетитно.

Сергий снял сапоги, походил босиком по песку, по молодой травке, пробившейся на пустынных склонах, а потом решил переложить суму. Цирковые принадлежности он сложил еще в Риме, но качка и тряска разворошили укладку. А вдруг горючка пролилась?

Вынув заветную фляжку, Лобанов убедился, что пробка сидит прочно. Тут-то все и произошло.

По узкой сырой промоине на берег проскакал гнедой конь, понукаемый девушкой, чьи растрепанные волосы путались с лошадиной гривой. За нею гнались двое на чалых конях – оба всадника блистали золочеными панцирями и потрясали длинными копьями. Девушка кричала, храмовники молча догоняли. Вдруг один из «золоченых» метнул копье. Мощный бросок стоил жизни гнедому – конь кувыркнулся, закидывая тонкие ноги, а девушка покатилась кубарем. Храмовники вскричали торжествующе, крепкая рука замахнулась копьем, готовясь добить всадницу…

Лобанов среагировал мгновенно. Выдернув пробку, он набрал полный рот горючей смеси и метнулся к костру, выхватывая из огня горящую ветку. Бросившись наперерез храмовникам, он вскинул пылающую ветвь и выдул огонь. Получилось здорово – бурлящий факел полыхнул, до смерти напугав коней. Дико заржав, они вздыбились, но разгон был велик, и оба животных шлепнулись, раскидывая кучи песка. Стражи храма успели спрыгнуть, и тут же вскочили, выхватывая короткие и узкие мечи.

Девушка бросилась к Сергию, тот схватил ее за руку и мотнул, отправляя за спину. Плотно заткнув пробкой кожаный сосуд, он и сам бросился назад – за мечом, но тут на помощь пришли друзья. Искандер с Гефестаем преградили храмовникам путь и приняли навязанный бой.

Подхватив верный акинак, Лобанов кинулся обратно. Следом скакал Эдик, воинственно размахивая гладиусом, но поддержка не понадобилась – оба слуги Астарты хрипели, содрогаясь последний раз в жизни. Хмурый Искандер очищал окровавленный меч, тыкая им в песок. Ожесточенный кушан стоял рядом, высматривая врага, будто мало ему было того, кого уже поверг.

– Ничего себе, заявочки! – выговорил Чанба, опуская меч.

Ханьцы стояли в ряд, бледные и потрясенные, все при оружии.

– Не поспели мы за вами, – вымученно улыбнулся Лю Ху.

Сергий повернулся к девушке, смуглой и черноглазой, одетой в подобие короткого обтягивающего платья, полностью оголявшего грудь – две загорелые чаши, сомкнутые краями. По ложбинке между грудями стекала струйка пота, прочерчивая дорожку в налете пыли.

– Кто ты, – резко спросил Лобанов, – и что все это значит?

– Я – Низа! – Девушка надавила ладонями на груди. – Меня сделали храмовой проституткой помимо моей воли. Дважды я пыталась бежать, третий раз был удачен – ты спас меня…

Ее латынь была ужасна, но понятна, а внешний вид – затасканное платье, заношенные сандалии, – вроде бы подтверждал слова, сказанные беглой жрицей. Да и взгляд, обращенный к Лобанову, был так доверчив, так молил: не брось меня, не отринь!

– Ладно, – нахмурился Сергий, – что ж с тобой делать… И куда ты так гнала? Не в Евфрате же утопнуть!

– О, конечно же, нет! У меня бабушка живет в Эвропе, вот туда я и бежала. Но меня догнали…

Подумав, Лобанов сказал:

– Бросаем всё и уходим. Не хватало нам еще сразиться со всею стражей Астарты!

– А жаркое? – огорчился Искандер.

– А-а, так это была не каша? Ладно, едим по-быстрому! Четверо седлают коней, четверо подкрепляются! Низа, бери себе вон того красавца, – Сергий указал на чалого, спокойно хрупающего травку рядом с трупом стражника.

И пошла суета… Одни ели, обжигаясь и свирепо дуя на кашу-жаркое, другие спешно седлали коней, привязывали к седлам скатки одеял, крепили сумы.

Кое-как перекусив, умноженный отряд отправился на рысях к югу, следуя Царской дорогой.

Ближе к вечеру, так и не дождавшись преследования – или вовремя оторвавшись – «великолепная семерка» плюс жрица-беглянка свернула под защиту скал на самом берегу реки. Отсюда до Царской дороги было шагов пятьсот голого пространства, не отмеченного даже кустиком – незамеченным не подкрадешься, а с севера скальную гряду прикрывала чахлая рощица, заваленная сухими ветками. Опять-таки, бесшумно не подобраться, треск, шорох и хруст гарантируются.

Запалив костерок, вся компания устроилась на отдых. Коней привязали к колышкам, вбитым в землю, – пастись.

– Да будет благословенна весна, – произнес даос, наблюдая за тем, как его конь щиплет молодую траву. – Мы здесь проезжали летом – стояла жара, в воздухе витала пыль и осаживалась на сухие колючие злаки…

– Весна! – с чувством выразился Эдик.

– Природа следует своим путем, – сказал Го Шу, – Земля и Небо меняют циклы и сезоны, год за годом обновляя покровы живого. Звери линяют, трава сохнет… И всё начинается сначала.

Сергий лежал на теплом песке, подложив под голову седло, и лениво наблюдал за Низой, что стояла по пояс в воде и яростно отмывалась, натирая голое тело песком и глиной.

Окунувшись очередной раз, она направилась к берегу, покачивая бедрами. Свет костра был достаточно ярок, чтобы выкрасить в цвет огня выходящую служанку Астарты. Низа подняла руки, завела их за голову, отжимая мокрые волосы, и Лобанов помимо воли обратил внимание на то, что есть они лишь на голове, – и под мышками, и на лобке отсвечивала гладкая кожа. И как тяжело покачиваются груди – вниз и в стороны, вниз и в стороны… Низа приблизилась вплотную и встала над ним, широко раздвинув ноги, опустила колени на траву по бокам Сергия, сжимая его тело бедрами, приседая и возбуждающе касаясь ягодицами. Сухая трава, подброшенная в костер, прогорела. Придвинулась тьма.