История одного лагеря (Вятлаг) - Виктор Бердинских

Тяга последних к учебе тогда была удивительной. В помещение, что нам отдали под учебные классы, по вечерам было "не протолкнуться": пришлось отбирать кандидатов в учащиеся по конкурсу – среди заключенных было очень много малограмотных, а то и вообще неграмотных. Учителей мне "рекомендовали" подбирать из числа осужденных по "бытовым" статьям УК: "политические", как было мне сказано, – "ненадежны"… 1 сентября 1956 года средняя школа Комендантского ОЛПа Вятлага (со всеми ее классами – от 1-го до 10-го) открылась. Занятия в ней проходили с 19.00 до 23.15 (при общем отбое в зоне в 22.00). Первый опыт "привился": в 1957 году открылась школа на лесозаводе N 2, а затем "школьная эпидемия" распространилась по всем подразделениям Вятлага, и, по советскому обыкновению, была доведена до полного абсурда – стали "организовывать" школы и там, где учить было некому, негде и не на чем…"

Добавим к воспоминаниям ветерана Вятлага: в "школьном эксперименте" наглядно проявились "новые времена" и "новые веяния", ограниченные жесткими рамками оставшихся по сути своей прежними политических, экономических и идеологических устоев государства, что делало все попытки "обновления" частных его фрагментов противоречивыми, половинчатыми, обреченными на формализацию и конечную неудачу.

При всех ветрах, ветерках и "сквозняках" перемен жизнь Вятлага продолжалась своим исконным порядком. Серия амнистий, затронувших (в основном) "бытовиков", "малосрочников" и (в меньшей степени) "политических", "вымыла" из лагеря значительную часть "контингента": за 1956 год освободились 9.000, а за одиннадцать месяцев 1957 года – 7.859 человек. Но эти "потери" тут же восполнялись новыми поступлениями "исполнителей программы" – этапы шли со всех концов "Союза нерушимого республик свободных" ритмичной и нескончаемой чередой… А вот перед нежданно обретшими "свободу" возникали свои, новые и зачастую неразрешимые проблемы. Более половины освободившихся из Вятлага (в 1956 году – свыше 5.000 человек) не имели никакой специальности. Немалая часть из них вынуждена "становиться на причал" в Лесном и другим прилагерных поселках. Администрации это, с одной стороны, и "на руку": набрать кадры на стороне (особенно так называемого младшего обслуживающего и технического персонала) – дело хлопотное: многие вольнонаемные работники сразу же после истечения срока договора или вербовки уезжают "куда подальше" от глухих таежных кайских болот. И людей можно понять: им требуется уже не просто работа, но и хотя бы минимально обустроенная социальная инфраструктура – школы, детсадики, квартиры с элементарными удобствами… Обратимся вновь к воспоминаниям П.Ф.Лещенко, посвященным второй половине 50-х годов:

"Пришлось ограничения на прописку бывших лагерников на территории Вятлага снять и разрешить им проживание при своих бывших "казематах"-зонах – в поселках для начальства и "вольняшек". Среди заключенных было много различных специалистов, без которых производство сразу бы остановилось – мастера леса, прорабы строек, механики, экономисты-бухгалтеры, товароведы и т.п. В бериевские времена многих бывших лагерников удерживали запретом выезда за "границы" Вятлага. И таких "невыездных" было немало, в первую очередь – это высланные сюда из Поволжья немцы, которые составляли весомую долю среди "обслуживавших" лагерь специалистов самых разных категорий…"

С квалифицированными кадрами в Вятлаге дела обстояли действительно "из рук вон": например, в 1956 году при полагавшихся по штату 92 врачах наличествовали только 29, а общий "некомплект" вольнонаемного персонала составил 489 человек (в их числе по должностям инженеров и техников – 47). Нельзя сказать, что вятлаговское руководство не "чувствовало" ситуацию и не предпринимало в связи с ней "соответствующих мер". Усиливается "массово-политическая" работа: политотдел лагеря начинает издавать для вольнонаемных газету "Призыв" (несколько ранее было организовано издание многотиражки для заключенных "Лес-стране" периодичностью 3 номера в месяц и тиражом 2.500 экземпляров). "Укрепляется общественный актив": в партийной организации лагеря на учете уже около 900 человек, в комсомольской – около 2.000, в профсоюзной – около 5.000.

Однако на моральном климате в окололагерных поселениях все эти "достижения" ощутимым образом не сказываются: картинки повседневного быта сотрудников по-прежнему выдержаны в мрачно-сером алкогольном колорите. Пьянство остается у вольнонаемных главной причиной многочисленных, массовых нарушений дисциплины и других "негативных проявлений": так, на 26-м лагпункте, празднуя 40-летие Октября, надзиратели перепились и учинили между собой коллективную драку, избив одного из своих сослуживцев до "потери сознания".

Но все "прорехи" в изрядно проржавевшем корпусе Вятлага удачно маскируются победными реляциями о производственных делах: они, в силу стечения ряда обстоятельств, в это время "пошли в гору", выглядят (по отчетным данным) вполне "прилично" и по этим статьям "основной деятельности" Вятский ИТЛ вновь становится "флагманом" лесных лагерей страны. Впрочем, как оказалось, ненадолго…

К началу 60-х годов "запал" хрущевской "оттепели" заметно выдохся. И лагерники вскоре ощутили это на себе: вновь началось "закручивание гаек" в местах лишения свободы. В частности, отменили трудовые зачеты. Такое случалось и в прежние времена, но затем "статус-кво" восстанавливали – и правильно делали: ведь, как уже отмечалось, эти зачеты являлись для заключенных "целебным зельем", "живой водой", "иконой", на которую они молились днем и ночью. "Вкалывая на полную катушку", "вылезая из кожи" для перевыполнения плановых норм, можно было за день такой "ударной" работы "заслужить" два-три дня приближения к вожделенной "свободе". Правда, этой "льготой" вовсю пользовались и принципиально не работающие "блатные", перекупая "зачеты" у солагерников-"мужиков" или даже у "начальников". С этим злом, конечно же, надо было бороться, но выбрали для его "профилактики" самое простое решение: отменить "зачеты" вообще, то есть "с водой выплеснули и ребенка", разрушив один из мощнейших побудительных стимулов для заключенных к высокопроизводительному труду. Вслед за этим у лагерников изъяли "гражданскую" одежду, часы, ввели (из соображений "гигиены") обязательную и поголовную стрижку "под ноль"… Про отмену обращения в зонах наличных денег уже говорилось. Добавим лишь, что отныне осужденным дозволялось использовать только "лагерную валюту" – талоны или "боны", пригодные для "отоваривания" лишь в убогом местном ларьке. Существенно (с 8-10-ти до 5-ти килограммов) "урезан" вес разрешенных посылок "с воли", причем получить такую посылку теперь можно не чаще чем один раз в 3 месяца. Значительно уменьшился размер и ухудшился рацион питания в лагерных столовых. Введение отрядной системы способствовало усилению тотального контроля над заключенными, их "закрепощения" на производстве и в быту. Таким образом, "демократические веяния" в ГУЛАГе (и вне его) к середине 60-х годов исчезли "как сон, как утренний туман"…

В целом же система контрреформ вернула лагеря к жестко-полицейскому типу управления их жизнедеятельностью. Вероятно, последним "дуновением" хрущевской "либерализации" явилось массовое освобождение в 1959-1961 годах всех (почти без исключения) "контрреволюционеров" – жертв трагически известной 58-ой статьи. Лагеря практически полностью "очистились" от политзаключенных (затем их стали "размещать" в особых тюрьмах, специализированных колониях и психбольницах). Впрочем, период 1960-х годов находится уже за хронологическими рамками настоящего исследования, а более детальному анализу процессов, происходивших в Вятлаге в "эпоху оттепели", посвящена 7-я глава.

Завершая этот краткий обзор, подчеркнем, что ГУЛАГ в 1930-е – 1950-е годы не только представлял собой важнейший инструмент сталинской внутренней политики, но и являлся одним из ее экономических столпов, а также наглядной моделью всей советской системы "хозяйствования". "Секретам" лагерной "экономики" и посвящена следующая глава нашей книги.

Глава II. Лагерная экономика

Историческая правда часто скрыта не в научных трактатах, а в бухгал терских книгах.

а/ Его Величество План

Начиная с 1926 года, когда по РСФСР были осуждены 1.215.000 человек (из коих 50,8 процента – к принудительным работам), труд заключенных превратился в "лакомый кусок" для разных советских наркоматов, ведомств, хозяйственных организаций и они принялись плотоядно, взахлеб увеличивать свои заявки на "рабсилу" от НКВД. Арон Сольц, старый большевик и влиятельный руководитель ЦКК, не понимая стратегической подоплеки такого "поветрия", вразрез с "общей линией", наивно "предостерегал": "Мы караем за любой пустяк… В итоге наши места заключения переполнены трудящимися… НКЮст и НКВД держат курс на превращение наших мест заключения в коммерческие предприятия и в увлечении этим упускают из виду классовые интересы нашей юстиции".