КОМПЕНДИУМ - А. Севастьянов

После войны процесс пошел по нарастающей, выразившись в деле Еврейского антифашистского комитета, в деле кремлевских врачей, в кампании против космополитизма, в поголовном увольнении евреев из МГБ (февраль 1953), в отказе от передачи евреям Крыма (вопреки договоренности с заокеанскими кредиторами еврейского происхождения) и в подготовке тотальной депортации евреев в Еврейскую автономную область. Недаром, выступая в Кнессете Израиля 19 января 1953 года, раввин Ицхак-Меир Левин решительно заявил: «Мы стоим перед опасностью физического уничтожения 2,5 миллионов евреев… Мы должны бить тревогу, мы обязаны взбудоражить общественное мнение. Вместо царя Николая Александровича появились Иосиф Виссарионович и его сподвижники, преисполненные застарелой ненависти к Израилю».

Таким образом, мы видим, что слова, сказанные Сталиным Риббентропу, подтверждаются все сталинской кадровой и репрессивной политикой, особенно начиная с 1937 года. Они выражают собой подлинную долгосрочную программу, сталинский вариант «окончательного решения еврейского вопроса» . Эта программа выполнялась постепенно, но неуклонно, шаг за шагом, и только смерть Сталина могла ее остановить. Гитлер не счел нужным отнестись к словам Сталина с должным пониманием и уважением. В его глазах СССР (Россия) продолжал оставаться страной «еврейского коммунизма», что уже было далеко не так. И это одна из погубивших Гитлера ошибок.

Нет оснований и для того, чтобы говорить, будто к 1941 г. «в СССР жил не русский, украинский, белорусский, татарский, узбекский, а советский народ». Со дня 25 октября 1917 г. прошло всего 24 года. Абсолютное большинство населения страны родилось и духовно сформировалось еще до революции. Это относится и к русским, чье национальное сознание невозможно было враз, по команде сверху, переменить с русского на «советское». Такое удалось сделать (и то не до конца, иначе возрождение было бы невозможно) лишь после того, как сменилось 2-3 поколения, к началу 1970-х гг., что и отразилось в знаменитой брежневской концепции «советский народ - новая историческая общность людей». Семидесятые: вот эпоха массового явления «совка». Переносить это явление в 1930-1940-е гг. есть не только анахронизм, но и клевета на русский народ. В особенности, когда речь идет о русской армии-победительнице, ее солдатах и офицерах (всего в годы войны было призвано 34,5 млн. чел.), ее высшем командном составе, практически полностью состоявшем из лиц, получивших свои первые звания и боевой опыт еще в Первую мировую войну. Это Жуков с Рокоссовским или Василевский с Шапошниковым, что ли, были «совками»?! Смешно и глупо. Менее всего подходит это словечко и к Сталину, и к его окружению, в т. ч. военному и партийному.

…особенно следует указать на бурный рост и развитие (причем прямо-таки насаждаемые сверху по указанию Сталина) именно русского патриотизма и национализма еще за несколько лет до начала войны . Сталин прекрасно понимал, что Гитлера и вообще Запад не одолеть на чистом «советском патриотизме», что за советскую власть русский человек не станет воевать так, как будет это делать за Родину-мать и за славу предков. Были выпущены замечательные фильмы «Александр Невский», «Петр Первый», «Богдан Хмельницкий», «Суворов», «Минин и Пожарский», «Малахов Курган» и др., возвеличены исторические победы русского народа, русские деятели культуры и науки, русские полководцы и т. д. В 1943 г. начинает выходить серия книг «Великие люди русского народа», где были изданы биографии десятков выдающихся русских людей. И эта пропагандистская кампания не была «одноразовой», рассчитанной только на военный период. Нет, начавшись, параллельно с еврейскими чистками, в конце 1930-х, она так же набрала мощь в годы войны, но продолжала развиваться в дальнейшем по восходящей, отразившись, в частности, в кампании «борьбы с космополитизмом и низкопоклонством перед Западом» и в установке на поиск и утверждение «приоритета русского во всех областях». То есть, речь идет, по сути, вовсе не о кампании, а о стойкой политической тенденции, давно и неотвратимо зревшей в России под вывеской СССР и «выпущенной на простор» Сталиным; о тенденции, которая продолжала действовать до конца жизни вождя. Это был настоящий ренессанс русского национального сознания, о подобном сегодня можно только мечтать . Ренессанс, подчеркну еще раз, вдохновленный сверху, но нашедший миллионы радостных исполнителей внизу.

Россия в течение примерно ста лет осуществляет переход от феодализма к капитализму. Это происходит поэтапно. Первый этап: промышленный переворот 1890-х, начало раскрестьянивания, активное, ускоренное формирование капиталистического уклада хозяйства. Второй этап: феодально-бюрократическая реакция, госпартфеодализм под названием «социализм». Третий этап: постепенное размывание госпартфеодальной системы хозяйствования стихийным рынком; кульминация - «перестройка», временное засилие компрадоров. Четвертый этап, еще не наступивший, видится мне как неизбежность: это госпарткапитализм или «национал-капитализм».

Долгими столетиями враждебные нашему народу силы и обстоятельства вытравливали из русского общественного сознания национализм - инстинкт самосохранения нации - и весьма преуспели в этом. Настолько, что даже пламенная и высокоинтеллектуальная проповедь национализма, которую неустанно вел в течение шестнадцати лет в начале ХХ века наш прямой предтеча, великий русский мыслитель и публицист Михаил Осипович Меньшиков, не возымела силы, не овладела массами. Ибо интеллект у масс слаб и невосприимчив к истинам, а их национальный инстинкт спал глубоким сном, убаюканный имперским благоденствием.

Колоссальное значение для поколений советских людей имела общая интернационалистическая направленность воспитания в школе, в вузе. Интернационализм был доминантой всего нашего советского быта.

Лишь в 90-е годы стало известным директивное высказывание всесильного шефа КГБ Юрия Андропова о том, что главная опасность таится не в «диссидентах», с ними-де мы управимся за одну ночь, а в «русских националистах». В 1970-е годы в лагерях уже сидели русские националисты - жертвы гебистских расправ: А. Иванов, В. Осипов и другие, но мы об этом ничего не знали, на слуху были совсем другие имена. Зачитываясь самоиздатовским Солженицыным, Шаламовым, мы даже представления не имели о немногих мучениках за русскую национальную идею, существовавших рядом с нами, но как бы в «параллельном мире». Как по сговору, на разговор об их судьбе и идеях было наложено двойное табу: гебистское и диссидентское. Русские националисты были, так сказать, диссидентами среди диссидентов (чей настрой был общедемократическим, а не русско-националистическим, и среди которых большинство было представлено нерусскими участниками, а национализм приветствовался любой - украинский, крымскотатарский, литовский, еврейский - лишь бы не русский, а лучше антирусский, и лишь бы он был направлен на разрушение СССР).

…негативные последствия так называемых реформ и крушения СССР быстро заставили меня сделать неизбежный вывод о проигранной нами Третьей мировой войне, которая, будучи «холодной», привела к весьма «горячим» последствиям. Трагические события конца 80-х - начала 90-х очень скоро обнажили свою этнополитическую природу . Я не только отчетливо увидел, но и всем сердцем почувствовал, ведя многолетнюю «битву» за трофейные культурные ценности, что Запад (весь без исключения), объятиям которого мы с восхитительным идиотизмом доверились, по-прежнему не считает русских за людей, относится к нам с позиций цивилизационного антагонизма в полном соответствии с концепцией Хантингтона. А между тем оплеухи, которые русским как нации стали раздавать «братские народы СССР» и страны-участницы Варшавского договора, одну хлеще другой, показали мне со всей очевидностью, что враждебное национальное отношение к моему народу свойственно не только «цивилизационно далеким» от нас сильным народам мира сего, но и народам, подобно шакалам, норовящим куснуть приболевшего льва, в том числе весьма «цивилизационно близким», таким как болгары, молдаване и украинцы.

Мало того, я, как и очень многие мои соотечественники, вдруг разглядел, что национальный состав России сам по себе тоже чреват конфликтами, которые ветхие старцы из Политбюро упорно отказывались замечать, желая видеть вокруг себя «единый советский народ» и «социально однородное общество». Внезапно обнаружилось, что татары, башкиры, якуты, адыги, не говоря уж о чеченцах и ингушах, издавна таили на дне души далеко не родственные чувства к «старшему брату», и теперь, когда этот брат остался без сил, без государственной опоры, преданный всеми вовне и внутри страны, оболганный, обобранный, ошарашенный тотальным предательством, не способный даже себя как следует накормить, обучить, трудоустроить и защитить, они не постеснялись оные чувства обнажить.