Том 3. Жизнь в смерти - Николай Петрович Храпов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Душу охватила мучительная тревога — как быть? Перед самым утром, не раздеваясь, он повалился на койку и заснул, но с общим подъемом поднялся и вышел на крыльцо. Мысли, одна за другой, осаждали, воспаленную от бессонницы, голову: «Да зачем мне выгораживать этих пьяниц, злодеев, сотских да десятских, они на моих глазах избивали и загубили сотни измученных, несчастных людей?…
Так-то это так, но ведь к этому их понуждали непосильные нормы, спущенные свыше, а спирт — это единственная их награда за их, как они выражаются, „собачью должность“.
…Вот, к примеру, Попов. Какой почет и богатство нажил он? Вместе с работягами замерзал и промокал, жил по-собачьи, и по-собачьи умер — это же обманутые люди, погонщики рабов из рабов.
Нет! — протестовало что-то в душе Владыкина, — как не виноваты? У них же был разум, а почему они не хотели страдать и умирать вместе со своим народом, с которым ели и жили, но губили невинных, спасая свою душеньку. Вот Моисей лучше захотел страдать со своим народом, нежели иметь преступное временное наслаждение. Нет, пойду к начальнику и скажу, что выхода нет, придется готовиться всем вам на суд, что пришло и ваше возмездие».
С таким решением Владыкин уже приготовился идти к начальнику, но в это время начался развод и, увидев, как сотни его товарищей в арестантских рубищах шли в забой, Павел остановился и задумался: «Сотские-то сотские, но ведь и эти несчастные пострадают, а я ведь вчера вышел из этих же рядов. Сегодня они, полуголодные, идут с надеждой что-то заработать, а если я не сделаю того, чего просил начальник прииска, то завтра их голодными выгонят в забой, и некоторые из них останутся без надежды возвратиться вечером на свои арестантские нары. Нет! Ради них я должен сделать, что могу, хотя бы это стоило большой жертвы: сегодня их судьбы и судьбы моих мучителей оказались в моих руках. Сейчас решения моего сердца ожидают не только люди, но и Господь. О, это экзамен для меня непомерно ответственный, а я увы, утратил дух молитвы. Что может быть отчаяннее для христианина, как не это положение?»
В памяти Владыкина предстала картина Гаранинского распределителя: кучка людей на площади, ожидающих решения их судьбы и он среди тех обреченных на истребление; человекоубийца «Монах», мучимый агонией смерти, и прильнувшие к земле люди, приговоренные к расстрелу…
Тогда их судьба решалась полковником Гараниным, сегодня судьба таких же людей и сотских, и подобных «Монаху», оказалась в руках Владыкина.
Павел содрогнулся от такого открытия, а еще больше от вопроса, который промелькнул в его сознании: «Если ты, сожалея о жертвах гаранинского произвола, желал тогда освободить их от нависшей над ними погибели, то какой приговор произнесешь над теми, кто сейчас прошел перед твоими глазами?»
Как волна прибоя, решение к спасению людей подняло Павла на ноги. «Да, но тот план спасения создавшегося положения, какой созрел у тебя в голове, есть грех укрывательства, — как гром раздалось в его сознании угрызение совести. — Ведь ты объявил себя христианином, вступая на этот путь страданий, не сгибаясь, все эти мученические годы пронес знамя любви Христа, а теперь, раз за разом, не опускаешь ли ты его все ниже и ниже?»
Душевные мучения клещами сжимали горло Владыкина, колени согнулись, и он, опускаясь, сел на ступени крыльца. «Что же делать?» — едва не сорвалось с его уст. Но как волны прибоя после своего приступа возвращаются с берега в море так и бурные мысли отступили от сердца Павла.
— Ну, как дела, Владыкин, что надумал? Есть ли выход из нашего положения?… — выйдя из-за угла, подошел к крыльцу начальник прииска, в тревоге осыпая Павла вопросами.
— Да вот об этом сам думаю, всю ночь не спал, — ответил ему Владыкин, — выход есть, но потребуется минимум неделя.
— Э нет, дорогой, какая тут неделя, уже на Нижнем идет проверка, — возразил ему начальник.
— Ну, а тогда придется не спать ни днем ни ночью, тут уже не знаю, насколько хватит меня, — ответил ему Владыкин.
— Может быть, спиртик поможет, Павел?
— Ну что вы, гражданин начальник, спиртик помогает только скорее попасть в могилу да в тюрьму, да на мерзкие дела идти, — возразил ему Павел. С этими словами Владыкин поднялся, зашел в комнату и погрузился в работу. Занимался он неотрывно, упорно. Отвлекался только пообедать или перевести дух за кружкой чая. Перед обедом с каким-то узлом зашел к нему прораб:
— Как успехи твои, Павлуша? Мне начальник шепнул, что ты решился выручить нас из беды! Получается чего или нет? Я вот тут собрал тебе кое-что, вижу ты бедновато выглядишь! На-ка, погляди! — развязав большущий узел, он начал раскладывать на койке брюки, сорочку, пальто и другие вещи.
— Нет-нет, дружище! Бывает, что людские судьбы возами золота не окупишь. Я не продаюсь и не покупаюсь, — подойдя, резко возразил ему Владыкин. Единственное, что мне нужно от тебя, хоть теперь оставь меня в покое. С этими словами Павел, отвернувшись, продолжал работать.
— Ну, уж это ты напрасно, я от всей души пришел поделиться с тобой — ведь это же не ворованное, а свое, — обидчиво объяснил прораб.
— Откуда оно у тебя, свое? С плеч какого-нибудь профессора снял, за один-два дня отдыха от забоя, или за пайку хлеба у голодающего, — с гневом, поправил его Владыкин. — Ты подошел бы ко мне с одеждой, когда я в лохмотьях замерзал в забое, а ты, небось, с палкой подходил тогда, последнее дыхание выбить. Иди и подумай теперь о себе и своей судьбе, да о судьбе своих товарищей.
Слова, высказанные Павлом, настолько соответствовали действительности, что посетитель, немедленно собрав свои пожитки, поспешил выйти из комнаты. Так, вдвоем с сотрудником, Владыкин днем — без перерыва, а ночью — без сна распутывали техническую документацию.
Только начальник прииска с тревогой наведывался и справлялся о ходе работы и, видимо, в душе не надеялся на положительный исход. Наконец, рано утром, после двух бессонных ночей и предельно напряженных дней, Павел, окончив работу, вышел и направился к дому, где жил начальник прииска с семьей, чтобы обрадовать его благополучным разрешением образовавшейся неувязки. То ли и он не спал, наблюдая в окно, то ли случайно, но Владыкин увидел его, как он сам шел к нему навстречу и, с тревогой в голосе, спросил:
— Что случилось, Павел, ты ко мне?
— Да, к вам, успокоить вас — все закончено и
