Почта святого Валентина - Михаил Нисенбаум

Наконец Стемнин приблизился к заветной двери. Но двери на месте не оказалось. Ее задрапировали какой-то черной ширмой с рисунком красного бамбука. Тем лучше. Осторожно он отодвинул ширму, а потом снова замаскировал дверь изнутри.

Зайдя в душную комнату, он включил свет и увидел: на столе лежали три футляра. Два поменьше, один — покрупнее. Тот, что побольше, был открыт, и в нем лежал смуглый золотистый альт. К стулу была прислонена виолончель, на колке которой висел смычок.

17

Шаги. Приближались шаги и голоса. Стемнин сидел, не решаясь пошевелиться, рука потянулась выключить настольную лампу, но в последний момент замерла. Он услышал, как отодвигают ширму. Ему стало смешно: он таился, как в засаде. Дверь приоткрылась, и в нее проскользнули двое: мужчина и девушка. Увидев Стемнина, мужчина вздрогнул. А вот девушка…

Стемнин подавился смешком. Это была она.

Стемнин почувствовал не радость, а сокрушительный удар. Это ей он подбирал слова, которым нельзя было сопротивляться. До нее пытался добросить свои волнения через все препятствия и запреты. Но сейчас перед ним была девушка, которая была прекрасна жестокой, недостижимой красотой. Если бы он мог видеть ее раньше, он не написал бы ни слова.

Мужчина был ровесником Стемнина. Высокий, поджарый, с небольшой бородкой, подпаленной яркой рыжиной, в очках без оправы.

Увидев постороннего, девушка перестала улыбаться, только глаза все еще были веселые, немного хмельные. Но губы тотчас надменно отвердели. Платье на гибком теле переливалось ртутью — молниеносно. Вздорный носик, высокие королевские брови, еле заметные веснушки на тонкой коже.

— С праздником! Дмитрий, — нашелся мужчина, протягивая руку для пожатия. — Это ваш кабинет? Извините, вторглись без спросу…

Внимательно взглянув на Дмитрия, Стемнин понял, что тот не соперник. Возможно, дело было в подкрашенной бородке.

— Илья Стемнин. Что вы, мерси за вторжение! Приятно обнаружить комнату такой… Был офис, а теперь — скрипки, виолончель.

Он начал сбивчиво рассказывать, как слушал оркестр в саду, как представил себя одним из музыкантов. Мужчина учтиво кивал. Девушка укладывала в футляр скрипку и не смотрела в сторону Стемнина. На стекле и на мебельном лаке отражались скользкие блики ее платья.

— Где вы выступали? Почему я вас не заметил? — спросил он девушку.

— Мы люди неприметные, играли потихоньку, — ответила она, так и не взглянув на него.

— Про себя?

— Да уж не про вас.

— Варька! — укоризненно пробасил мужчина, прижимая виолончельный смычок к стенке футляра бархатной защелкой. — Чего ты задираешься?

— Ничего, мне даже нравится, — поспешил на защиту Стемнин. — Задеритесь еще разок, пожалуйста.

Ответа не последовало. Гордая. Красивые руки. Тонкие, но не мученические. Такими руками не моют посуду, не чистят морковь или свеклу, не вытирают детские носы. Такими руками поправляют прядь волос, держат тонкую серебряную вилку, переворачивают страницу в томике Николая Гумилева. И водят смычком по струнам. Светло штормящие кудри. Теплый профиль, удивительно чистый лоб.

— Мы играли в кабинете у вашего генерального, — объяснил виолончелист. — Не знаю, для чего им это надо, если честно… «Виртуозы», «Браво», итальянец, чего еще, казалось бы…

— Послушайте, Варвара, не знаю вашего отчества…

— Можно без отчества.

— Я ведь работаю тут, веду кое-какие проекты…

Наконец она посмотрела ему в глаза.

— Вдруг когда-нибудь понадобится музыкальное сопровождение… Камерное… Лирическая ситуация, беседка, вуаль на шляпке.

— И что?

— И тут раздаются чарующие звуки. Франк, Гайдн, что-нибудь джазовое. — Стемнин внимательно следил за скрипачкой.

— Возьмите Димин телефон.

Она не откликнулась на цитату. Неожиданно на выручку пришел пестробородый.

— Варь, ты концертмейстер, пусть с тобой человек и договаривается.

— Ну хорошо, дайте вашу визитку. — Она протянула свою руку-шедевр.

— Что вы, я сам… Можете даже не давать телефона. Напишите здесь ваш почтовый адрес.

— Вот так сразу?

— Имейл, господи, ну что вы, честное слово.

Пока она писала в блокноте свой адрес, Стемнин увидел примерно в сантиметре от поверхности бумаги, как кто-то завязывает в чернильный узелок две фатальные тонкие линии.

18

Дверь снова открылась. Молча вошли две девушки. Обе красавицы, обе в таких же скользко-обволакивающих платьях, как у Варвары. Наверное, это был главный козырь их квартета: все музыканты красивые. Шуберта да Бетховена наяривать каждый горазд. А ты попробуй так наярь, чтобы и глухой получил удовольствие.

Одна из вошедших была очень высокая, с тонкими бровями и бледными глазами, другая, наоборот, маленькая, точеная: короткая русая коса, чуть раскосые скулы… Маленькая была в ярости. Нет, она не хмурилась, не сверкала очами, не скалила зубы. Она улыбалась — но так, словно была под напряжением в триста восемьдесят вольт — вокруг нее потрескивали искры.

В комнате стало так тесно, что все слышали стук своих и чужих сердец, рикошетя пульсами друг в друга.

— Я пойду, а вы тут распоряжайтесь, — предложил Стемнин. — Дверь оставьте открытой.

— Что вы! — возразил виолончелист. — Это же ваш кабинет.

— Дима, дай человеку проявить лучшие качества, — дерзко сказала Варвара, быстро взглянув на Стемнина, — и сам тоже выйди.

— Я бы остался, — заявил пестробородый. — Мне тоже переодеваться надо. Вместе как-никак, веселее.

Пожарище догорающего праздника — цветные лампочки, сбитые с фикуса, — устало мигали в углу. Темные комнаты, окурки по берегам водопада. Во дворике пахло пороховой гарью. Под аркой бритый коротышка лет сорока совал визитку девице в лиловой маске. Девица махала на него рукой, а он пытался обхватить ее за талию.

Шум ночного города обнял Стемнина, словно темный мокрый лес.

Глава седьмая

ОТДЕЛ СВИДАНИЙ

СЕНТЯБРЬ

1

Речная цвета бутылочного стекла вода взбивалась в пену под фатой перламутрового дыма. Чайки конвоировали пароходик с обоих бортов, зависая в горячем воздухе. На верхней палубе людей было немного. Стемнин и Звонарев сидели в басовито подрагивающих оранжевых пластиковых креслах и орали друг на друга — не со зла, а пытаясь перекричать Алсу.

Звонарев: Еще неделя такой любви, и эти идиоты разведутся, так и не поженившись. Считаю, мы должны вмешаться. Взять их судьбу в надежные руки.

Стемнин: Кто это «мы»? Мы с тобой?

Звонарев: Мы — это ты. «Почта святого Валентина». Я с папой Валей уже почти договорился.

Алсу: «В сны мои луна окунулась, ветер превратила в туман. Если я к тебе не вернулась, значит, наступила зима!»

Стемнин: Железная логика. Вернуть эту дуру жениху — и будет на Руси вечное лето.

Звонарев: Ну вот, я же говорил: можешь, если захочешь. Гоша-Нюша двинулись умом — по-армянски им жениться или не по-армянски, нужен третий вариант, согласись! И ты его придумаешь.

Стемнин: Ты чего, ослина! Хочешь меня сделать их врагом на всю жизнь? Вдруг я все испорчу?

Алсу: «Я для тебя не погасила свет в одиноком окне…»

Звонарев: Не испортишь. Я бы мог. А ты трус. Ссыкуны ничего не портят.

Алсу: «Как жаль, что это все приснилось мне».

Звонарев: Тихо в лесу, только не спит Алсу.

Сиськи Алсу застряли в носу, вот и не спит Алсу.

Стемнин: Ты бы вывел из себя даже Серафима Саровского!

Звонок разбудил Стемнина в полдень. Продолжая лежать в постели и пытаясь вспомнить, что из случившегося не было сном, он поднял трубку. Отвечал невпопад и видел костюм, криво висящий на стуле. Наверное, ночью не было сил повесить его в шкаф. Комната кренилась, свет высокого солнца передвинул мебель и стены. Вид перекошенного костюма разбудил бывшего преподавателя вернее, чем звонок, — он сразу вспомнил: во внутреннем кармане лежал листок с Вариным адресом.

Звонил Звонарев — а что еще делать человеку с такой фамилией! Паша прижился на «Почте» мгновенно. Через неделю после выхода на работу его пухлую сияющую физиономию знали все — от Веденцова до последнего курьера. Паша имел свойство распространяться, как капля марганцовки в банке с водой.

— Буду раздвигать границы АйТи-отдела, — сообщил он Стемнину. — Хватит дарить счастье по старинке! Мышь любви! Свадьба по интернету! Свидание в стиле Doom! Дешево и эффектно. У меня масса гениальных идей.

— У тебя масса, это бросается в глаза.

Звонарев просил встретиться с ним «ради жизни на земле». Во время разговора на пароходе Стемнин никак не мог сосредоточиться на Никогосовых: набрасывал в уме первое письмо, которое он напишет Варе от собственного имени.