Летчик. Фронтовая «Ведьма» - Виталий Свадьбин

Мне требовалось допросить Злобина, пока он ещё не очухался, а то потом вывернет всё наизнанку и выскользнет из рук контрразведки. Привалив его спиной к колесу, я присел на корточки радом.

— Злобин, я буду спрашивать, а ты отвечать. У тебя есть два варианта. Вариант первый. Я спрашиваю, ты отвечаешь, облегчая душу. Запираться нет смысла. Вы использовали пароль и отзыв, а те субчики явно из диверсионной группы. При нашем взаимопонимании твоё тело останется не покалеченным. Будешь сотрудничать со следствием, тебя не расстреляют и поедешь ты Костя в Сибирь пилить дрова и убирать снег. Вариант второй. Ты начинаешь врать. Я буду отрезать тебе по одному фалангу пальцев, за каждый неверный ответ. В результате ты останешься калекой. А ещё, голубок, я тебя посажу на кол. И твой зад узнает, что такое глубокое и без вазелина проникновение. Даю пару минут подумать, пока я берёзовый колышек строгаю. И заметь, сядешь ты на кол совсем не по моей вине, а по своей несговорчивости.

Я действительно принялся строгать кол прямо перед Злобиным. Сначала он пытался увиливать, а потом сломался. Рассказал всё и на чём его прихватили и как потом использовали. Семён Крапов только зубами скрипел, слушая исповедь бывшего следователя. Раненых рядового и сержанта я допрашивать не стал, с ними и так было всё понятно, пусть «Смерш» разбирается. Время близилось к вечеру, ну и раненых надо было везти к врачам, а то перемрут от потери крови. Я начал инструктировать Семёна.

— Слушай, Сёма, и запоминай. Раскрыли махровых вражин мы вместе. Ты заподозрил, но тебя ранили сразу. А я действовала по твоим указаниям. Понял?

— Женя, а зачем это? Ведь всё сделала ты.

— Какая же ты, дубина непонятливая. За раскрытие врагов тебя наградят, но не в этом дело. Помнишь, что ты в ОСНАЗ хочешь попасть? А за меня не переживай, я свои ордена в небе заслужу.

Но поехали мы всё-таки на полуторке. Там место в кузове больше, связанных пленников удобней Семёну под контролем держать, а то он совсем бледный. Виллис я привязал тросом к полуторке, а сам сел за руль отечественного грузовика. Ну и телега! Вот таким караваном мы пылили в обратную сторону. Скорость была черепашьей. Но через два часа наших мук, и на счастье Семёна Крапова, рана то у него нешуточная. Повстречались нам тыловики, которые везли снабжение в наш полк, вот они и помогли нам добраться до дома.

Два часа, целых два часа меня мучил вопросами наш особист. Я даже браунинг успел почистить, конечно, с разрешения майора Гарина Сергея Петровича.

— Женя, признайся, ведь это всё твои проделки. Чего ты отнекиваешься? — в который раз приставал наш особист, — недоверчивый какой, как клещ пристал.

— Сергей Петрович, я уже устала вам говорить. Это Семён Крапов удалец-молодец. Он заподозрил неладное, но его ранили, а он командовал что и как мне делать. Так и укажите в протоколе. Я же девушка, создание хрупкое и мечтательное. В моей голове только песни про любовь могут задерживаться. У меня сплошная романтика в мозгах. Вы же знаете. Песни вот про любовь и пою, — но Гарин моим словам верить не хочет, вот и спрашивает в который раз.

— Знаю я какие ты песни поёшь. Мне замполит в который раз докладные на стол кладёт, — ворчит особист, разглядывая и крутя в руках «люгер».

Один из трофейных пистолетов я подогнал Гарину, пусть радуется, а второй уже отдал старшине. Вот насчёт докладных замполита, это Сергей Петрович, о песне из репертуара Высоцкого «Тот который не стрелял». Спел я тут как-то вечерком, всем понравилось, кроме капитана Зузина. Вот же дятел политически развитый, стучит и стучит. При чём ведь не на меня одну, на всех стучит.

— Ладно. Напишу в протоколе про твоего сержанта. А то вон ты у меня весь стол изгваздала своими железками. Я же понимаю, что ты хочешь помочь Крапову, — сдался наконец Гарин.

— Не железки вовсе, а моё личное оружие, которое требуется содержать в боевом состоянии.

— Твоё личное оружие ТТ, который ты, кстати, хранишь в тумбочке.

— Сергей Петрович! И не стыдно вам шариться по тумбочке девушки? А вдруг я там дневник личный храню, в котором отражаю все тайны моей души? Мечтаю о любви и желательно с генералом.

— Болтушка. Да не лазаю я по твоим тумбочкам. Ты мне сама говорила, что хранишь ТТ в вещмешке в тумбочке. А дневники на фронте запрещены. Ты Красько, как комары. Никакого спасу от тебя нет. Кого угодно замучаешь. Вон Злобин, чешет как по писанному. Чем ты его так напугала? Заговорила разговорами?

— Не пугала я его вовсе. Просто обратилась к его совести, он и откликнулся. Разбудила в нём любовь к Родине. Может он не совсем пропащий?

— Ага, к совести она обратилась, с колышком в руках. Всё хватит. Устал я от тебя. Иди в столовую, там тебя заждались твои подруги.

И я потопал в столовую. Пленных раненых обработала наша капитанша, так что никто из них «дуба не даст». Семёна положили в палатке нашей санчасти. Так и закончился этот непростой день.

Глава 3

Июнь, 1943 год. Южный фронт. Поездка в Москву. Евгения Красько

Прошло пять дней с того случая, когда мы с сержантом Краповым поймали диверсантов с предателем из НКВД. Семёна увезли в госпиталь, оттуда он мне написал письмо с предложением дружить. Ответа я ещё не писал. На своём новом «яшке» я всего один раз летал, в остальные дни меня припахивают управлять «Шторхом». Я этот самолётик у немцев умыкнул. Два раза летал за линию фронта к партизанам. Последний раз доставил им молодую радистку и батареи к рации, ну и так по мелочи, патроны и ещё какие-то ящики. Кузьмич прицел от «мессера» раздобыл, обещал за два дня поставить на мой самолёт. Буду пользоваться в своё удовольствие.

Сегодня вечером в столовой девичник, после ужина. У нашего шеф-повара Клавдии Олеговны Борщовой, день рождения, исполняется 48 лет. Я её так и зову «ШЕФ». Она сначала возмущалась, а потом, когда я объяснил, что такое шеф-повар, привыкла. Сегодня я с гитарой, по просьбе девочек пою песни. Как обычно заказывают «Тёмную ночь». А ещё девушкам понравились песни из репертуара Анны Герман из моего времени, «А он мне нравится», «Эхо любви». Особенно девочкам понравилась песня «Сады цветут». Кто-то спросит почему я знаю эти песни? Ответ простой. В прошлой жизни моей маме нравились романсы и Анна Герман. Я