Наше преступление - Иван Родионов

– Нет тебе веры нашей, бери в рот землю... заклянись!

Демин, держа шапчонку в руках, но не спуская сторожких глаз с парней, нагнулся так проворно и так легко, точно в спине у него не было ни одной косточки, захватил щепотку земли, тотчас препроводил ее в рот, посыпал остатки на голову и, жуя и проглатывая дорожный прах, продолжал креститься и клясться всеми святыми, какие приходили ему на память. Парни все не верили и продолжали грозить. Наконец только после троекратного жевания, проглатывания и посыпания на голову пыли убийцы удовлетворились клятвами Демина и вместе с ним побежали к телегам.

Они теперь были напуганы и, чтобы не застали их новые случайные свидетели, торопились поскорее уехать.

- Бежим с нами, Ванюха! Садись вон к Сереге, - предложил Сашка, вскакивая в телегу и разбирая вожжи.

Но Демину, к которому возвратилось его обычное равнодушие и самообладание, общество убийц показалось противным.

– Не-е... поезжайте. Я и один дорогу найду.

– Ну, гляди, - с полуугрозой предупредил Сашка.

– Мы тебе, Ванюха, заслуги твои век не забудем, поить-кормить, одевать-обувать будем, а этого самого вина, сколько хошь... завсегда поставим... - посулил Лобов.

– Ванюха, на! - крикнул Сашка.

Демин подошел к телеге и получил от Сашки полубутылку водки и связку баранок.

– Только ежели што лишнее сболтнешь, освежуем за первый сорт... - напутствовал Лобов.

– Гляди, Ванюха, - предупредил еще раз Сашка и тронул лошадь.

– Ладно, небось не чужая голова на плечах-то. Чего болтать зря? - протянул Демин.

У Лобова руки, рубаха и жилетка оказались почти сплошь залитыми кровью, поэтому он вниз лицом повалился на дно Сашкиной телеги. Парни уехали. Демин долго стоял на одном месте, глядя уезжающим вслед и, только когда они совсем скрылись в темноте и доносился только удаляющийся стук колес по дороге, он повернулся и поспешно направился к избитому. Его давно уже одолевало любопытство узнать, кого избили парни, но спросить он не решился.

На западе еще мерцал погасающий свет, но тьма с каждой минутой все плотнее и плотнее окутывала землю. Подойдя к хрипевшему Ивану, Демин не без волнения наклонился к самому лицу его, но, как ни разглядывал, не мог узнать его, только колоссальная фигура избитого и его неимоверной ширины плечи напоминали ему кого-то знакомого.

Демин зажег cпичку и только при свете ее, и то не сразу, по обезображенному залитому кровью лицу Ивана наконец-то признал в нем своего односельца. Демин вскрикнул; ему казалось невероятным, чтобы нашлась сила, которая одолела бы такого богатыря, каким был Иван.

– Иван Тимофеич, а Иван Тимофеич, будет лежать-то... вставай, родной... - окликнул он.

Иван не отозвался.

Демин несколько раз принимался окликать и даже дотронулся до руки Ивана, но напрасно.

– Готово дело! – сказал Демин, убедившись, что Иван без памяти, и почувствовал, как мелкая дрожь начала колотить его собственное тело. С секунду он помедлил, не зная, что ему предпринять.

Бродяге казалось зазорным бросить без помощи на большой дороге умирающего знакомого человека.

– Надыть скореича к тетке Акулине... надыть сказать... беспременно... – наконец пробормотал он вслух и тотчас бегом пустился по дороге.

Темнота, большая дорога, пустынность и тишина, нарушаемая страшными всхрапами избитого, нагнали на Демина жуть, близкую к панике.

Только поравнявшись с первыми строениями села Хлябина – с людскими избами заколоченной барской усадьбы, Демин почувствовал себя легче. Тут до слуха его донеслись людские голоса. Демин совсем приободрился. Жуть сползла с него, как сползает с плеч физическая тяжесть. Он вздохнул свободнее, полной грудью и широкими шагами направился к говорящим, но вдруг остановился и попятился к забору. В десяти шагах от себя он узнал голос Сашки и глуховатый, пьяный хохот Ларионова.

– Убивцы! – с отвращением и ужасом прошептал Демин и, стараясь не выдать себя, стал осторожно отходить назад по забору.

Найдя первый свороток и чтобы избежать новой встречи с убийцами, он тотчас же решил идти домой окольными путями через село Шипино, хотя это удлиняло дорогу на добрых две версты.

Подняв с земли тонкую хворостинку и ощупав за голенищем короткий, острый нож, с которым он никогда не расставался, Демин побежал, но чем дальше отходил от жилья, тем сильнее овладевали им волнение и страх.

Ему беспрерывно слышался лошадиный топот и позвякивание бубенцов, и Демин испуганно оглядывался, бросался с дороги в поле, пригибался к земле, ежеминутно прислушиваясь и приглядываясь.

Но сжатое поле и ближний лесок на высоких холмах были безмолвны, ниоткуда не доносилось ни одного звука, а страшный вид избитого Ивана неотступно стоял перед глазами Демина.

Про убийц он скоро забыл, но ему чудилось, что окровавленный, умирающий Иван поднялся с земли и гонится за ним; ему иногда слышались даже тяжелые шаги за спиной. Раз... раз... точно солдат отбивал умирающий каждый шаг по земле. И вне себя от ужаса Демин не смел оглянуться, с замиранием сердца ожидая, что вот-вот к нему протянутся окровавленные руки и опустятся сзади на его плечи.

И Демин не убавлял хода, хрипел, как загнанная лошадь; пот градом катил с него, рубашка прилипла к телу.

Что-то хрустнуло и зашуршало у него за пазухой.

Он остановился, чувствуя, что сдвинуться с места у него не хватит сил, так обуял его страх.

– Ба-баранки... - облегченно промолвил Демин, дотрагиваясь рукой до пазухи.

«А вино?» - вспомнил он и принялся ощупывать себя.

Водка оказалась в кармане штанов. Демин вынул посудинку, проворно соскреб с ее горлышка сургуч и толкнул ладонью в дно бутылки. Влага булькнула и зашипела; пробка выскочила вверх.

Демин с чисто животной жадностью приложил горлышко посудинки к губам и стал тянуть влагу.

«Так-то малость приободрюсь, - мелькало в его голове, - а то беда какая тряска взяла... такая тряска...

Он разом опорожнил добрую половину посудинки. Нутро у него согрелось; от сердца отлегло, и ужас уже не с прежней силой давил его. К нему вернулась способность рассуждать.

Чувствуя себя всего мокрым, в поту, Демин снял шапку, обтер ладонью лоб и, по своему обыкновению промолвив вслух: «Фу, как запаривши... вот так запаривши...», не спеша продолжал свой путь, однако часто оглядываясь назад.

– Надыть маленько еще... а то штой-то страшновато... – сказал он себе и тотчас же пропустил еще несколько глотков водки.

– Ну, теперича, хорошо... вот как... будет... до самого дома ни-ни... Надоть к тетке Акулине беспременно... а то нехорошо так-то одного без призору... еще помрет... ведь сын ейный...

И Демин крепко-накрепко закупорил бутылку клочком ваты, вырванным из собственной пальтушки, и опустил ее в карман в твердой решимости до самого дома не дотрагиваться до нее.

От прежнего ужаса не осталось и следа, наоборот, чем дальше он подвигался, тем настроение его становилось бодрее, а шаги замедлялись.

– Черти, лешаи! – забормотал он. – Так обработать парня... совсем в отделку... хреста на шее нетути... Ведь не собака... Другой и собаку пожалеет... Почему не пожалеть? и пожалеешь... потому она собака... а тут легко ли? хрестьянскую душу загубивши... И чем помешал? Хороший был мужик... смирный... никому от его никакой обиды... никакой... не слыхал, штобы кого обидевши...

На этих рассуждениях мысли его сделали крутой скачок.

– А зачем беречь? – спросил он себя об оставшейся водке. - Незачем беречь.

И, остановившись, Демин отхлебнул опять из посудинки, а потом еще и еще...

Теперь он чувствовал себя уже совсем удалым молодцем, в голову заползали даже горделивые мысли.

– А што, – думал он вслух, с задором... – Небось теперь для Ваньки-то Демина и угощения не жаль? Баранки – не баранки, вино – не вино... все бери, Иван Семенович! отдадут, не постоят... Да што? Вот как... ходи теперича перед Иваном... Семеновым по одной доске... То-то. И пойдешь, собачий сын... обязательно пойдешь... это как пить дать... пойдешь... и шапку перед Иваном... Семеновым ломай... потому как убивцы, арестанты, одно слово.

– Да... вот как... и нишкни, цыц... потому ежели чуточку не потрафивши... пожалте к становому, потому убивцы... потому человека забивши... насмерть забивши... не то што... мозги вытекши... вот как...

В небольшой роще между Шипином и Шепталовом Демин присел на пне у дороги, допил водку и съел последнюю баранку. Опорожненную бутылку он, слегка поклевывая носом, долго, старательно засовывал в необъятный карман своих дырявых штанов, а потом, сбив на самый затылок свою шапчонку, продолжал путь в самом превосходном и боевом настроении.

Теперь Демин решительно никого не боялся и, попадись ему сейчас навстречу парни, он не уступил бы им дороги и «не уважил бы» ни единого слова.

– А-а, землю есть... на голову сыпать... убивцы! Поддорожники! арестанцы! – вопил он в лесу.